Пёс
Шрифт:
В садике и в школе, он всегда держался в стороне от других ребят. Да и, судя по всему, играть с ним, или сидеть за одной партой, особого желания никто не испытывал. Медленные, неуклюжие движения. Рябое, в угрях лицо. Вечно сопящий нос. Засаленные немытые неделями светлые волосы, и серая землистая шея. На руках цыпки. Грязные ногти обгрызены. И запах. Не поддающийся описанию запах немытого тела, долго нестиранного белья и водочного перегара пьющих родителей.
Учитель литературы и классная дама Клара Степановна, называла его «Рвотный порошок» и не зря.
Однажды, вначале учебного года,
После этого случая, его усаживали на самый последний ряд, за самую последнюю парту.
Его не били только потому, что одна мысль о прикосновении к нему вызывала омерзение даже у мальчишек. В школьном журнале, напротив его фамилии стояли одни двойки. Уроков он не учил. Ходил в школу, в основном для того, что бы спрятаться на перемене в чулан, где технички хранили свои вёдра и швабры, и наблюдать.
Чулан располагался под лестничным пролётом. Закрыв за собой дверь, он вынимал из сколоченной из досок стены сучок. Приникнув к отверстию, он замирал. Сердце начинало стучать сильнее. Его рот приоткрывался, обнажая нечищеные зубы. Сиплое дыхание учащалось. Правая рука медленно опускалась за пояс брюк и ниже, в смердящую промежность. Грязные пальцы обхватывали торчащий пенис и судорожно дёргали его, пока тёплая липкая жидкость не начинала толчками стекать по руке и дальше, на вздрагивающие и подгибающие коленки. Его как магнитом притягивали трусики. Разноцветные, маленькие девчачьи трусики с котятами, мишками, цветочками и пупсиками, мелькавшие по лестнице над ним, из-под юбок и платьев. Взрослые женщины его не интересовали. Как-то, он попробовал подсмотреть в бане, в окно женского отделения. Но когда он увидел раздевавшуюся женщину – его вырвало.
Спустя какое-то время его, по настоянию классной дамы и родительского комитета, перевели в школу для детей, отстающих в развитии. Отец заявил, что его сыну незачем учиться с «дурачками», и лучше ему тогда работать дома. Но отца обязали, и, благодаря этому, он был обучен, хоть как-то контактировать с окружающим миром и жить в нём.
Дома его ожидали огород, куры, свиньи, бочки с водой, дрова, всегда пьяный и злой отец и мать, плачущая от побоев, но каждый день пьющая с отцом вонючий самогон. Иногда она украдкой, совала ему в грязную ладонь кусок рафинада или печенюжку, не переставая лить слёзы. Закончив дела по дому, он уходил в сарай. Там, в углу за поленьями дров он прятал коробку, полную девчоночьих трусов. Он воровал их с бельевых верёвок, во дворах многоэтажек.
Иногда он ловил кошку и долго издевался над ней. Замучив до смерти, он уносил её в конец огорода и хоронил там, изображая при этом похоронную музыку гортанным грудным стоном.
Ровно в девять часов вечера, он прятался в заросли малины, которые густо росли вдоль забора, отделяющего их двор, от соседнего. Летом, на крыльцо соседнего дома выставляли большую белую ванну и в ней, перед сном купалась девочка. Ей было от силы шесть или семь лет, и на её теле ещё не росли волоски. Быстро раздевшись, она забиралась в покрытую шапкой пены воду и плюхалась там минут пять. Потом приходила мать, мыла и уносила девочку на руках, завернув в большое розовое полотенце. А он, сотрясаясь от возбуждения, бежал в свой сарай, хватал в одну руку первые попавшиеся
В армию его не взяли из-за отставания в умственном развитии и плоскостопия. Однажды, когда ему исполнилось восемнадцать, отец взял, и привёл его в ЖКХ фабрики, где сам работал дворником при общежитии. Его взяли на работу. Сначала тоже дворником, но ему не понравилось, и он прибился к сантехникам.
Его влекли подвалы в многоэтажках. Пахнущие ржавчиной и сыростью, пылльные и тёмные. Окна в них располагались так, что стоя в полный рост, можно было увидеть из них только ноги прохожих. Если встать вплотную к окну, то получался такой же вид, что и в школе, из чулана техничек. Забравшись после работы в подвал, он часами простаивал там, в ожидании. Девочки прыгали в классики или на скакалках, а он не отрываясь, жадно всматривался под юбочки, сжимая в штанах пенис грязной рукой.
Однажды, в каком-то из дворов, его заметили, и отец одной из девочек так отделал его ногами, что около недели болели все мышцы. Обладая большой физической силой, он никак не мог успеть за избивающим его мужчиной. Он мычал и мотал головой после каждого удара, неуклюже взмахивал руками, стараясь схватить обидчика, но всё было тщетно. Замедленная реакция – результат отставания в развитии. Воя от злости и обиды он просто убежал. С тех пор, у него развился рефлекс. Он стал осторожней и начал с боязнью, относится к взрослым мужчинам.
Он не раз видел на работе, как сантехники делали себе ножи в мастерской, обтачивая полоску металла на наждачном круге. Он взял, и пока никого не было, тоже обточил, как смог, обломок плоского напильника. А вместо ручки намотал побольше синей изоленты. Получился короткий острый ножик, который он всегда теперь носил с собой.
Всё изменилось после того, как, отравившись самодельной водкой, умерли отец и мать. Он остался один. Особой нужды он не испытывал, так как с детства привык работать по хозяйству, возделывать огород, ухаживать за животными. Он не пил самогона и не курил. Но в одночасье исчезли, постоянный страх получить затрещину от отца за малейший промах, и слёзы матери, вызывавшие в нём чувство вины и вынуждавшие отдавать деньги ей, на опохмелку.
Он стал теперь сам по себе.
Через некоторое время ему понравилось так жить. Его никто теперь не наказывал. У него скопились деньги, потому, что их перестали отбирать, а куда их тратить он не знал. Погреб и ледник то же ломились от продуктов, потому, что он ничего не пропивал. Ему очень нравилось, что соседи здоровались с ним. Но настоящее удовольствие он получал, когда приходили морозы, и наставало время рубить курам головы и резать свиней. Он видел, как это делал отец. Будучи очень сильным, он всегда удерживал свинью, пока отец забивал её ножом.
Перед тем, как отрубить дёргающейся и орущей курице голову, он каждый раз выдерживал паузу и сдавливал тёплое тельце сильной рукой. Ему нравилось это ощущение, когда беспомощное существо полностью находится в его власти. Но когда он в одиночку, после непродолжительной борьбы, в первый раз сам зарезал свинью, у него возбудился пенис, и пришлось бежать в сарай. Там, над коробкой с трусиками он испытал небывалый по остроте оргазм. Такого с ним ещё не было. Тогда он не стал сразу резать вторую свинью, а взялся за неё только через неделю. В течение всех семи дней, он заходил в свинарник и подолгу смотрел на свою будущую жертву.