Пьеса для обреченных
Шрифт:
Дома я первым делом залезла в текст пьесы, который мне любезно презентовали на репетиции в театре, и с суеверным ужасом убедилась: да, все логично! Все до безобразия логично!
Первым гибнет Полоний — вельможа, спрятавшийся за ковром в покоях королевы.
"Ты, жалкий, суетливый шут, прощай! — говорит о нем Гамлет и позже добавляет:
— Да, вельможа этот теперь спокоен, важен, молчалив, а был болтливый шут, пока был жив…" Слишком много знавший и слишком много болтавший Бирюков!
Спивающийся клоун, за бутылку текилы изображавший на потеху пьяной публики хоть Хазанова, хоть Жириновского, хоть
Гамлет уносит труп Полония из покоев королевы, и его долго и безуспешно ищет король со своими слугами. Труп Вадима Петровича тоже бесследно пропадает!
Следующими умирают Розенкранц с Гильденстерном…
…Их гибель Их собственным вторженьем рождена.
Ничтожному опасно попадаться Меж выпадов и пламенных клинков Могучих недругов…
Бедный, бедный мой Леха! Бедный глупый Славик! Они всего лишь хотели легко и быстро срубить большие деньги. Влезли туда, куда ни в коем случае не должны были лезть. Может быть, чуть промедлили, решая, кому выгоднее продать информацию? Совсем чуть-чуть, но этого оказалось более чем достаточно…
Офелия! Безумная Офелия… Несчастная, одинокая Каюмова, по сути не сделавшая никому ничего плохого.
Она старалась по ветвям развесить Свои венки: коварный сук сломался, И травы, и она сама упали В рыдающий поток…
Радужные круги расплывались у меня перед глазами, когда я закрыла текст пьесы. Сердце гулко и больно колотилось, желудок отчаянно ныл. Все складывалось! Все чудовищным образом складывалось! Полония убили клинком — и Вадима Петровича закололи! Розенкранцу и Гильденстерну отрубили головы — то же самое случилось с Лехой и Славиком. Об Офелии и говорить нечего! Если бы не хрестоматийный пример ее гибели, я бы, возможно, до сих пор не догадалась о том, что, собственно, происходит…
За окном шел снег и тонкими горностаевыми шкурками ложился на ветви деревьев и карнизы окон. А где-то совсем рядом бродил призрак в сером плаще, с забинтованным лицом. За ним тянулся жуткий кровавый след. Кровь на снегу…
Красное на белом…
Но вот что странно: мне почему-то все меньше верилось в хоть сколько-нибудь нечеловеческую сущность призрака-убийцы! Это наверняка человек.
Нормальный, живой, но очень жестокий человек, почему-то решивший разыграть свой кровавый спектакль именно передо мной! И еще одно я знала точно: если мне удастся понять, почему именно я удостоилась чести стать зрителем в этом театре, то наверняка удастся и вычислить убийцу…
Ольга позвонила в тот же день и тихим, бесцветным голосом напросилась в гости. По телефону я не стала задавать лишних вопросов. Просто назвала свой адрес и, обуреваемая гостеприимством, приготовила салат из морковки с майонезом. Ждать пришлось часа полтора или два. За это время мне дважды мерещилось, что в доме напротив кто-то осторожно отдергивает штору на окне и наблюдает за мной, сам стараясь оставаться невидимым, что в зеркале отражается чей-то силуэт, при моем приближении стремительно исчезающий. По первой программе показывали международный турнир по фехтованию, у соседей наверху девочка одним пальцем разучивала на фортепиано тему «Монтекки и Капулетти» из прокофьевского «Ромео и Джульетты». В общем, все складывалось одно к одному.
Даже тень моей жалкой хрущевской пятиэтажки начинала странным образом приобретать черты Эльсинорского замка, и я бы, наверное, почти не удивилась, если
Однако, как только Ольга возникла на пороге квартиры, мне стало ясно, что моя нервная система — это просто крепыш с обертки «Гематогена» и что морковный салат сегодня едва ли будет пользоваться спросом. Выглядела она значительно хуже, чем вчера. На недавние спокойствие и сдержанность теперь не было и намека. Когда Ольга расстегивала пуговицы своего кожаного плаща, пальцы ее дрожали. Бутылка мартини так и вовсе чуть не вывалилась из рук, а толстый том с переводами Шекспира она швырнула на тахту, как гадкую огромную змею.
Книга тяжело ударилась о подлокотник. Во мне же вдруг всколыхнулись неприятные воспоминания о ее вчерашнем стремительном бегстве, после которого я как идиотка осталась стоять посреди улицы, недоуменно и испуганно раззявив рот. Кстати, было бы весьма желательно уяснить для себя, что Ольга имела в виду вчера, говоря: «Если бы я могла до конца понять, если бы я смогла вовремя понять».
Она снова не опустилась до объяснений, с минуту постояла возле моего окна и заметалась из угла в угол, нервно потирая запястья и покусывая губы. В своей черной вязаной тунике и черных лосинах моя гостья была похожа на перепуганную, беспокойную птицу, а еще на батарейку «Энерджайзер», которую никто и никогда не остановит. — Мне страшно, Женя! Мне страшно… — говорила она. — Первый раз в жизни так страшно… Это… Это не поддается никакому логическому объяснению!
Я терпеливо ждала, когда же Ольга расшифрует смысл вчерашних слов, но она только тихо постанывала и уже одним своим видом вызывала мучительное желание повеситься. Минут через двадцать, отфильтровав ее бессвязные речи, мне удалось вычленить основной смысл: она приехала затем, чтобы не сойти в одиночестве с ума от ужаса, она не верит в то, что это может происходить на самом деле, она о чем-то догадывается, но посвящать меня в суть своих догадок не считает возможным. Вот так просто и без затей!
В конце концов мне изрядно наскучило это представление. Я плюхнулась на тахту, положив том Шекспира к себе на колени, и с мстительным спокойствием надкусила зеленое кислое яблоко.
"Ну и ладно! — вертелось у меня в голове. — Обойдемся без ваших разъяснений. А то надо же, какие мы нострадамусы! Догадки, видите ли, у нас!
Пророчества не для простых смертных!.. Я тогда тебе тоже ни о чем не расскажу: ни про цитаты, ни про психушку!"
Нет, рассказать, конечно, следовало, но только в том случае, если она немного успокоится и перестанет сеять панику на десять километров вокруг себя.
Вообще, мы с Ольгой странным образом поменялись местами: еще недавно я отчаянно трусила и готова была покорно отдаться на волю провидения, теперь же она являла собой жалкое зрелище. Всего какие-нибудь сутки назад Ольга пыталась призвать меня к хладнокровию и здравомыслию, теперь я жаждала обдуманных действий и/контроля над ситуацией.
Если быть до конца честной, меня весьма ободрял тот факт, что во всей этой истории мне отводилась роль зрителя. Зрителей, как правило, не закалывают, не топят и не травят ядами. В крайнем случае, выводят из зала за плохое поведение. Что и говорить, хотелось бы, чтобы меня вывели из зала! Но видимо, на этом спектакле билетеры предусмотрены не были…