Песчаные черви Дюны
Шрифт:
Он мог бы все это остановить, если бы захотел.
Когда Дункан пришел в себя, вернулся в свое относительно человеческое тело, он осмотрелся, заново узнавая большой зал машинного храма. Эразм стоял в некотором отдалении и радостно улыбался.
— Что случилось, Дункан? — спросил Пауль. Дункан выдохнул.
— Ничего, что происходило бы против моей воли, Пауль, но я здесь, я снова здесь.
К Дункану подбежал Юйэ.
Вам плохо? Мы подумали, что вы впали в кому, как… вот этот, — он показал на продолжавшего пребывать в оцепенении Паоло.
Со мной все в порядке, я не пострадал… но я изменился, — Дункан снова оглядел сводчатый
Произошло адекватное суммирование, — произнес робот довольным тоном. — Когда ты слился со мной и начал проникать все глубже и глубже, ты стал очень уязвимым. Если бы я захотел выиграть эту игру, я бы мог попытаться взять верх над твоим разумом и запрограммировать тебя к выгоде — моей и всех мыслящих машин. Так я поступил с лицеделами.
— Но я знал, что ты этого не сделаешь.
— Это было предзнание или вера? — По лицу робота скользнула лукавая усмешка. — Теперь ты можешь распоряжаться всеми мыслящими машинами. Они твои, Квисац-Хадерах, — все, включая и меня. Теперь у тебя есть все, что тебе нужно. С такой властью ты можешь изменить вселенную. Это и есть Крализец. Ты видишь? Все же мы заставили пророчество исполниться.
Оставшись один из всей бывшей необъятной империи, Эразм беззаботно прошелся по залу.
Ты можешь выключить их всех, если таковы твои предпочтения, и навсегда искоренить мыслящие машины. Или, если тебе хватит мужества, применить их для чего-то более полезного.
Выключи их, Дункан, — сказала Джессика. — Покончи с ними сейчас! Подумай о тех триллионах людей, которых они убили, обо всех планетах, которые они уничтожили.
Дункан посмотрел на свои руки.
— Но будет ли это почетным решением?
Эразм снова заговорил. В голосе его не было мольбы, он говорил совершенно бесстрастно.
Тысячи лет я изучал людей и пытался их понять… Я даже пытался имитировать их. Но скажите мне, когда в последний раз люди думали о том, что могут мыслящие машины? Вы лишь ненавидели и презирали нас. Эта ваша великая конвенция с ее страшным запретом: «Ты не должен создавать машин по образу и подобию человеческого разума». Неужели это то, чего ты хочешь, Дункан? Ты хочешь выиграть эту войну, искоренив нас до последнего робота… так же, как Омниус хотел истребить вас всех до единого? Но разве вы не ненавидели всемирный разум за его узколобое отношение? Теперь вы хотите сделать то же, что собирался сделать он?
У тебя слишком много вопросов, — задумчиво обронил Дункан.
И только от тебя зависит выбрать единственный ответ. Я дал тебе, то, что было нужно тебе. — Эразм отступил назад и замолчал, застыв в ожидании.
Дункан ощутил всю необходимость немедленного принятия решения. Вероятно, это свойство передал ему робот. В мозгу вспыхивали возможности вместе с последствиями. Он понимал, что для того, чтобы закончить Крализец, ему надо ликвидировать пропасть, отделявшую людей от машин. Изначально мыслящие машины были созданы человеком, но потом в результате переплетения множества событий дело дошло до того, что каждая сторона стала стремиться уничтожить другую. Надо найти какие-то точки соприкосновения, что-то общее, чтобы не допустить, чтобы одна сторона стала господствующей, а другая подчиненной.
Дункан видел своим внутренним взором огромную дугу исторического прогресса. Тысячи
Дункан видел, какое равновесие необходимо в данном случае. Союз человеческого сердца и машинного разума. То, что он получил от Эразма, может быть и оружием и рабочим инструментом. Надо лишь правильно им воспользоваться.
«Я должен стать синтезом человека и машины».
Он обменялся взглядами с Эразмом, и на этот раз они с роботом поняли друг друга без тесного физического контакта. Каким-то образом Квисац-Хадерах сохранил в себе призрак робота, как Преподобные Матери сохраняли в сознании память других сестер.
Сделав глубокий вдох, он обратился к Эразму.
— Когда ты и Омниус являлись в виде пожилой четы, то этим символизировали разницу между вами. Ты, Эразм, сохранив свою независимость, хранил в себе, однако, все огромные базы данных Омниуса, а Омниус учился у тебя, он мог обладать твоим сердцем, мог понять, что такое человеческие чувства — любопытство, вдохновение, мистицизм. Но даже тебе так и не удалось полностью постичь все аспекты человечности, как ни старался ты это сделать.
— Теперь я могу. Конечно, с твоего согласия. Дункан обернулся к Паулю и остальным.
— После Батлерианского Джихада человеческая цивилизация зашла слишком далеко в своем стремлении уничтожить искусственный интеллект. Но, запретив использование компьютеров, мы, люди, сами лишили себя полезного рабочего инструмента. Такая избыточная реакция создала нестабильную ситуацию. История показала, что такие абсолютные, драконовские решения никогда не могут соблюдаться долго.
Джессика не скрывала своего скепсиса.
Тем не менее отказ от компьютеров на протяжении многих поколений заставил нас стать более сильными и независимыми. Тысячи лет человечество двигалось вперед, не полагаясь на механический разум, который решал бы за нас наши задачи.
Как, например, фримены научились жить на Арракисе, — с гордостью сказала Чани. — Это было хорошо.
Да, но отрицательные последствия связали нам руки и не дали нам достичь многого. Разве оттого, что от регулярной ходьбы ноги человека становятся сильнее, нам надо отказываться от транспортных средств? Наша память улучшается от тренировки, но разве это мешает нам записывать наши мысли?
Не стоит выплескивать ребенка вместе с водой, если воспользоваться вашей древней поговоркой, — сказал Эразм. — Однажды я сбросил ребенка с балкона, и это привело к катастрофе.
Нельзя сказать, что мы вообще обходились без машин. Мы просто модифицировали их. Ментаты — это люди, разум которых обучен работать так же, как работает машинный интеллект. Мастера Тлейлаксу использовали женские тела, как аксолотлевые чаны — машины из плоти для производства гхола и пряности.
Пауль поднял голову и посмотрел на Дункана, и тот увидел, как резко постарел Пауль. Воспоминания о прошлой жизни иссушили его больше, чем полученная от Паоло смертельная рана. Как Квисац-Хадерах, как Муад'Диб, как император, как слепой проповедник — он понимал Дункана лучше, чем кто-либо из присутствующих. Он коротко кивнул.