Песчаные небеса

Локнит Олаф Бьорн

– Трудно мне начать эту печальную повесть… Но веришь ты или нет, варвар, облик наш, что так омерзителен тебе, да, впрочем, и мне тоже, есть кара роду моему за жадность и тщеславие…

Ниорг помолчал и, тяжело вздохнув, продолжил:

– Родился я гномом; отец мой был старейшиной весьма многочисленного и очень древнего рода. Безмерно было богатство наше; с малых лет своих я ни в чем не имел нужды, и все прихоти мои беспрекословно выполнялись. По этой ли причине или какой другой, но чем богаче становился род, тем сильнее хотелось мне, чтобы все сокровища принадлежали только мне одному. Но не меня одного мучила жажда золота. Стала она причиной бедствий рода нашего и смерти отца моего, Нирафа.

Так это было: извечный враг народа нашего Тергунт – великий маг, падший затем по злобе и гордыне своей – решил покончить с отцом моим и ему это удалось. В сокровищнице Тергунта находилась великая драгоценность рода гномов… – Конан увидел,

как при этих словах глаза Ниорга вспыхнули, но тут же потухли, а голос его неожиданно громко разнесся по подземелью, – В давние времена Тергунт, этот поганый служитель Сета, подло выкрал сосуд белого золота, откованный Первым из Гномов, и названный им Нейглам, сам по себе стоивший всего, что есть под небом. Но Великий Длиннобородый Отец Всех Гномов, Нирад, сокрыл… сокрыл в сосуде нечто, исполняющее желание… Только одно…… – Ниорг замолк, задохнувшись в бессильной ярости. – Подлый ублюдок Тергунт проведал о магическом свойстве сосуда, что передавался бессчетное число поколений из рук в руки, от отца к сыну, – последние слова Ниорг произнес почти шепотом. – Укрывшись в своей крепости, маг открыл сосуд. По злой воле Тергунта на многие мили вокруг реки пересохли, леса и поля обратились в прах… Некогда цветущая страна во мгновение ока обратился в пустыню – он надеялся завладеть всеми богатствами края, в котором жил. Но собственная злоба погубила его: Тергунт был человеком, всего лишь человеком, и должен был есть и пить. Хотел бы я видеть проклятого мага, когда он понял, от чего умрет, – Ниорг как-то странно забулькал, и Конан понял, что джавид смеется – ни единый из людей, будь он стократно магом, не может стать хозяином изначальной силы гномов.

Мораддин и Конан остановились, ожидая, когда Ниорг успокоится и сможет продолжать.

– Бросив Нейглам, который больше ничем ему не мог помочь Тергунт отправился пешком через созданную им самим пустыню. Костей его так и не нашли… Или нашли… Стервятники.

Прошло очень много лет – а гномы, как известно, живут много дольше людей – и в год, когда я должен был по обычаю принимать власть из рук отца, сокровище нашлось…

А случилось это так. Некий Дуалкам, нерадивый раб, да проклянут его имя все боги, брошен был один в пустыне хозяином своим за леность и воровство на смерть от голода и жажды. В краю том не водились даже хищные звери… О, если бы лев разорвал, его, избавив от мучений… Но боги отвернулись от такого ничтожества, и даже Владыка Мертвых не принял его на Серых Равнинах… Злая воля Нергала вывела Дуалкама к древним развалинам посреди пустыни. Дурная слава ходила о том месте. Предания гласили о цитадели некого могущественного мага, возвышавшейся некогда там – люди оставили память о Тергунте. Но всего лишь груду камней да высохший источник нашел умиравший от жажды и голода Дуалкам, приползший в проклятое место. Он надеялся найти воду. Ее там не было, но Дуалкам заметил кувшин, лежавший на песке у пересохшего фонтана. Жадно схватил он его, отчаянно надеясь, что внутри окажется хоть немного воды, которой могло бы хватить, чтобы напиться и размочить горсть чечевичных зерен, случайно оказавшихся в кармане его изорванного халата. Кувшин оказался пуст, но едва Дуалкам открыл его, как в мгновение ока на месте развалин появилось озерцо, наполненное чечевичной похлебкой, а источник ожил. Так исполнилось величайшее желание Дуалкама: более всего на свете он хотел пить и есть. Осознав, что это чудо было сотворено некоей силой, находящемся в сосуде, он попытался заставить Нейглам исполнить еще что-нибудь. Несколько дней, пока не обмелело озерцо с чечевицей, Дуалкам возился с волшебным кувшином, но ничего не смог добиться. И, наконец, понял, что у него была возможность исполнить только одно желание. Ну почему он тогда не наложил на себя руки, осознав, как глупо использовал силу Нейглама?!. Быть может, от самоубийства человека удержала мысль, что кто-то другой сумеет заставить кувшин выполнить его единственное желание… А желание это могло быть навязано самим Дуалкамом… Догадка погнала бывшего раба на поиски хоть какого-нибудь живого и разумного существа. Набив карманы размоченной чечевицей и наполнив кувшин водой, он отправился в путь.

– Уж я бы не похлебки пожелал… – заметил варвар, усмехнувшись, и ярко представил себе, что можно было бы заказать гномской посудине. Только как все это увязать в одно-единственное пожелание?..

Ниорг метнул в Конана злобный взгляд и прошипел:

– Дуалкам тоже так думал. Будь проклят день, когда этот мерзавец появился на пороге дома моего отца. Бывший раб поведал ему о кувшине и попросил половину, того, что отец сможет получить, открыв сосуд, если решится на это. Он все продумал, и полагал, что гном даже перед лицом смерти не сумеет отказаться от золота и драгоценных камней. Но не мог Дуалкам предвидеть, что Нираф, узрев в руках неизвестного инородца древнее сокровище народа гномов откажется делиться со своим случайным благодетелем.

Нираф не желал торговаться с человеком за вещь, принадлежащую гномам по праву, изначальному праву, и попросту отобрал у Дуалкама сосуд. Дуалкама изгнали с позором. Проклиная весь наш род, он пообещал, однако, вернуться и отомстить… А кувшин остался в сокровищнице отца, и в этот год Нираф передал мне, старшему сыну, свою корону и удалился от дел. На сей раз таинство посвящения происходило, как заведено было от века… Прошло двадцать лет. Царствование мое, освященное силой, заключенной в Нейгламе, ничто не омрачало. До поры…

Тут Ниорг замолк, приостановился и повернулся к Мораддину.

– Послушай, мы зашли уже достаточно далеко, – прошепелявил джавид, глядя на туранца. – Тебе лучше вернуться. Я доведу этого варвара куда ты указал.

– Хорошо. До свидания, почтенный.

Конан с изумлением увидел, что Мораддин поклонился карлику, а, уже собираясь уходить, бросил через плечо:

– Надеюсь, что тебя, Конан, варвар из Киммерии, я больше не увижу…

Маленький белый, крылатый зверек выглянул из капюшона Мораддина, зыркнув на Конана красными глазками, и снова спрятался в складках ткани.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Ниорг стоял, неподвижно уставившись в сторону, куда уже довольно давно ушел Мораддин. Главный стражник незаметно растворился во мраке, царившем в бывшем жилище раваха. Конан с удивлением отметил про себя, что у Мораддина не было с собой никакого светильника. «Он что, в темноте видит, как кошка, или зажжет такой же фонарь что и Ниорг?» – подумал Конан, заметив, что светильник в руках джавида тускнеет и начинает слегка мерцать.

– Ниорг! – окликнул джавида киммериец.

Тот вдруг дернулся, как будто звук его имени, негромко произнесенного Конаном, пробудил карлика от глубокого сна. И тотчас странный источник света в его руке засиял с новой силой.

Ниорг посмотрел на Конана так, будто видел его впервые, а затем, встрепенувшись, заговорил:

– Да… Прошло двадцать самых счастливых лет жизни моей. Отец знал, что Дуалкам вернется, обязательно вернется. Этот человек…

– Слушай! – осторожно прервал его Конан. – Зачем ты мне про это рассказываешь?

Маленькие глазки Ниорга хитро покосились на киммерийца. Пауза была недолгой, и ответ джавида несколько озадачил варвара.

– Мне кажется, что ты рано или поздно столкнешься с вещью, называемой нами Нейгламом. Когда ты коснешься кувшина, вспомни о маленьком народе, на который свалилось столько несчастий…

Ниорг умолк, а Конан, поразмыслив, задал еще один вопрос:

– Почему этот сосуд считают стигийским, а про вашу магию думают, будто она – наследие Сета?

– В самом деле? – насмешливо прошамкал старый джавид. – Эти твои слова доказывают, что ты, Конан, уже слышал о Нейгламе, а, быть может, даже видел его… Но это не важно. Клянусь тебе памятью Изначального, Отца Гномов – мы никогда не имели отношения к черному колдовству, а плавить белое золото умеют не одни стигийцы. Точнее, они переняли это искусство у нас, гномов. Наш народ владеет собственной магией, чуждой людям. А теперь позволь мне досказать свою историю.

Конан поморщился, так как слушать заунывно-велеречивое шамканье джавида ему порядком надоело. Но он вспомнил, что гномы очень трепетно относятся к истории своего рода, и неуважение к ней является тяжким оскорблением. А уж о злопамятности и мстительности низкорослого народца он знал не по наслышке. Поэтому он лишь угрюмо проворчал:

– Досказывай…

Ниорг откашлялся, немного погримасничал и продолжил:

– Так вот. Дуалкам, однажды открывший Нейглам и так жестоко наказанный за ничтожность желаний своих, все эти годы провел в учениках одного мага. Если бы мы тогда знали о его замыслах, то сумели бы подготовиться к встрече. – Джавид жестко усмехнулся и Конан подумал, что не пожелал бы оказаться на месте Дуалкама. – А в один далеко не прекрасный для нашего рода день Дуалкам привел своего сына к вратам гномьего царства. Щенок мало отличался от папаши. Тот сумел воспитать его так, что этот жалкий выродок только и умел, что ненавидеть всех и вся, а тем паче нас, гномов.

Не стану вдаваться в подробности того, как двое негодяев с помощью магии, вероломства и подкупа сумели овладеть кувшином…

Ниорг замолчал, несколько раз глубоко, тяжело вздохнул и тихим, скорбным голосом произнес:

– Сила, вложенная в Нейглам, обратилась против нас. Проклятие, наложенное на род моего отца тяготеет над нами по сей день вот уже тридцать с лишним лет. Ты знаешь, что означает слово «джавид»?

– Ну? – буркнул Конан.

– «Джавид» – «проклятый»… Сын Дуалкама не стал губить нас, ибо жестокость его не знала границ! Он изменил облик гномов и сделал нашу многочисленную семью изгоями народа гномов. Мы потеряли все – богатства, пусть и небольшое, но свое, подгорное королевство… И потеряли надежду на будущее. Этот паршивый пес знал, что лучше умереть, чем жить презираемым, гонимым всеми изгоем.