Песчаные замки

Райс Луанн

— Известно. Думаешь, когда-нибудь смогу забыть? Я видел твои глаза в тот момент, когда Брендан признался, что его усыновили… видел, что с тобой было. И со мной тоже, Берни. Я подумал… ты тоже подумала…

— …о нашем ребенке, — договорила она.

— Да, о нашем. Пускай даже на одну минуту, прежде чем от всего отмахнуться, вернуться к работе, снова стать сестрой Бернадеттой…

— Нет, не на минуту.

— Нет?

Берни покачала головой. Сердце ее колотилось. Она отвернулась, оставила Тома на

солнце, вошла в грот. Стоял такой же жаркий летний день, как двадцать четыре года назад, когда она снова молилась о наставлении, надеясь, что ей будет велено выйти замуж за Тома, а вместо того увидела Деву Марию.

Вдруг Хонор была права, написав то письмо, и Берни все неправильно истолковала? Чувствовала, что Мария ее призывает, возвращает к истинной жизни. Она так гордилась, так страстно откликнулась на призыв осуществить мечты своей юности, стать монахиней.

Но ведь Дева Мария была еще женой, матерью. Никто сильней нее не любил семью… Вдруг Берни от всего отказалась только из-за своего католического воспитания, ушла в монастырь, чтобы сохранить честь обеих семей, не поняв смысл чудесного явления?

— Здесь я видела Деву Марию, — хрипло, чуть слышно, проговорила она.

— Знаю, — кивнул Том. — Ты мне тогда рассказывала. Раз и навсегда отвергнув мое предложение. Разве я мог соперничать с Девой Марией?

Берни смотрела на крест. Сын другой матери умер. Она всегда вспоминала о Пресвятой Богоматери, понимая, что значит потерять сына. Но ее сын не умер. Он живет своей жизнью — возможно, в Ирландии. Дублинские монахини должны знать. Должны остаться документы.

Том подошел к стене, где были вырезаны обе надписи. У Берни по спине побежали мурашки, когда она увидела, как он обводит их пальцем.

— Песнь песней, — проговорил Том. — Как ты сказала в тот день, когда я позвал тебя сюда, показав первую надпись — поэма о любви.

— История любви, — поправила она.

— Это сделал не мальчик, по крайней мере по его утверждению, — заметил Том.

— Нет, — подтвердила Берни.

— Почему ты так уверена?

Каменщик Том подобрал упавшие камни — те, что вывалились два дня назад, когда Берни старалась углубить надпись.

— Потому что это написала я.

Том медленно повернулся, держа в руках камень, широко открыв глаза, и Берни почувствовала его ошеломление.

— Все это построил мой прадед, — сказала она. — Я до сих пор храню его инструменты в сторожке позади…

— …клуатра. Я знаю, — сказал Том.

— В детстве наблюдала за дедом. Видела, как он работает, восхищалась, как ставит свою метку на камнях, на земле. Это иногда мне казалось наглядной молитвой.

— Молитвой…

Берни кивнула.

— Работа над камнем требует самоотдачи. Нужна очень глубокая вера в то, что ты способен что-то изменить, внести что-то новое в нечто недвижимое,

непроницаемое.

— Зачем же ты это сделала, Берни? Почему именно здесь?

— Каждый день прихожу в этот грот с самой юности. Здесь мне явилась Дева Мария, я ее снова хочу увидеть. Хочу спросить, узнать, что мне делать.

— И поэтому написала историю любви?

— Она знает историю моей любви.

— И что она тебе сказала? — спросил Том.

Берни закрыла глаза. В темном закрытом пространстве становилось все жарче и тише. Она пошатнулась, протянула руку, коснувшись стены кончиками пальцев, чтобы просто обрести равновесие. Том стоял рядом, не дотрагиваясь до нее. Не было необходимости.

— Берни, — сказал Том, стоя так близко, что она почувствовала на лбу его дыхание и открыла глаза. Внимательно посмотрела на него, словно впервые увидела. Том выглядел так же, как при их первой встрече: очень высокий, голубоглазый. Таким он оставался всю жизнь здесь, в Блэк-Холле, и в Дублине.

— Что она тебе сказала? — переспросил он.

И Берни призналась.

Глава 29

Хонор ждала, сильно нервничая. Вода при отливе ушла до крайнего предела — сегодня полнолуние. Стараясь успокоиться, она собирала лунные камни. Когда начался прилив, отодвинулась в каменный круг. Внешнюю спираль Джон выложил из самых крупных осколков, оградив внутренние кольца от ветра и волн. Однако лабиринт был хрупким, даже самый легкий бриз заносил песком мелкие камни.

Она пошла по внешней спирали, сделала круг, повернула налево в другой. Приятно было чувствовать солнце и соленый воздух, присутствие Джона, идя круг за кругом к центру лабиринта.

Дойдя до середины, села. Сердце сильно билось. Она сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Пролив нынче был тихим, ветра не было, волны не поднимались. Ни единого дуновения, даже рябь не бежала по воде.

— Что ты тут делаешь?

Хонор услышала голос, прежде чем заметила, как он подошел со спины, и слегка повернулась, увидев его, стоявшего на берегу, в тех же джинсах, футболке, старых мокасинах, в которых его уводили в полицию.

— Тебя жду, — сказала она.

— Прилив начинается.

— Да, — подтвердила она пересохшими губами. — О, Господи, Джон. Что там было? Что они тебе говорили?

— Я тебе должен кое-что сказать.

— Что?

— Можно подойти?

Хонор кивнула, подвинулась, освободив ему место в центре лабиринта. Посмотрела, как он сбросил мокасины, спрыгнул с прибрежной стены, пошел к внешнему кругу. Минуя спиральные проходы, перешагивал через каменные круги, направляясь прямо к ней. Задел ее плечом, садясь рядом; она видела, как он сдерживается, соображая, как сказать то, что нужно сказать.