Пещера Лейхтвейса. Том второй

Редер В.

Следующие две комнаты тоже были пусты и погружены во мрак, зато в третьей — маленьком кабинете — виднелся свет. Лейхтвейс ясно слышал голос Лоры. Кроме того, он расслышал мужской голос — голос графа Батьяни. Лейхтвейс, с трудом сдерживая себя, подкрался к самой двери и стал слушать. Он хотел сначала узнать, что случилось. Он ясно расслышал, как Лора воскликнула:

— Вы доставили меня сегодня ночью сюда в Градшин, и я отлично понимаю, какую гнусную цель вы преследуете. Я слабая женщина и не могу оказать вам сопротивления. Но клянусь всемогущим Богом, который в эту минуту видит нас обоих, что не переживу своего позора. Вы похитили меня у моего мужа, вы отняли жену у ближнего вашего, забыв Божью заповедь. Если у вас есть сердце, если у вас есть хоть искра

чести, вы не посмеете оскорбить меня. Неужели вам доставит удовольствие обесчестить женщину, которая питает к вам только презрение и отвращение, для которой ваши ласки равносильны смерти? Я сумею умереть, граф Батьяни. Вы не уследите за мной, вы не можете помешать мне наложить на себя руки и уйти туда, где нет ни злобы, ни зависти. У меня, правда, нет оружия, но я откажусь от пищи, я разобью себе голову об стену, я задушу себя куском материи моей одежды. Вас же, граф Батьяни, постигнет Божья кара. Лейхтвейс, мой горячо любимый муж, сумеет разыскать вас. Он найдет вас, хотя бы через много лет, и, поверьте, не останется в долгу. А если бы даже Лейхтвейсу не удалось отомстить вам, то на Небе есть Господь, от суда которого не уйдет ни один злодей. Когда тело мое истлеет и останется лишь прах от всего того, что побуждает вас совершить гнусное злодейство, вас поразит небесное наказание, и сразит именно тогда, когда вы менее всего будете ожидать этого.

Граф Батьяни насмешливо улыбнулся в ответ на угрозы несчастной женщины.

— Все это пустые слова, Лора фон Берген, — произнес он, — угрозами тебе не запугать меня и мольбой не разжалобить. Мщения твоего мужа я не боюсь, так как Лейхтвейса нет более в живых. Когда я увозил тебя с поля сражения, то собственными глазами видел, как он упал, а пушки и зарядные ящики нашей артиллерии проехали по нему. Он, несомненно, раздавлен и изувечен. Что же касается возмездия с того света, то мне нет до него дела. Я хочу пользоваться жизнью, а там пусть будет, что будет. Но помимо всего этого у меня на тебя имеются священные права, Лора фон Берген. Ты обвенчана со мной и бежала от меня в брачную ночь. Ты жена моя. Не я тебя похитил, а похитил тебя у меня Лейхтвейс, этот презренный негодяй и разбойник.

— Он не мог похитить того, что вам никогда не принадлежало, — прервала графа Лора, — мое сердце билось только для Лейхтвейса и ни для кого более.

— Ты еще кичишься этим, изменница? — крикнул Батьяни, ударив кулаком по столу, — Лора фон Берген, как низко ты пала! Ты даже недостойна моей любви, но я готов простить тебя. Да, я прощу и забуду все, если ты добровольно отдашься мне и согласишься отныне быть моей. Выбирай сама. Отдайся мне, и завтра ты поселишься в лучшем доме Праги, я предоставлю тебе все, чего ты только пожелаешь, несмотря на осадное положение, в котором мы находимся. Я удалил на сегодняшнюю ночь стражу из моих помещений, и нам никто не помешает. Пойдем, Лора, со мной! Предадимся радостям любви! Утоли мою жажду ласк. Брачное ложе нас ждет. Лора, красавица моя! Забудь презренного негодяя, из-за которого ты некогда бросила меня. Отдайся мне, а я, граф Сандор Батьяни, за каждую твою ласку, за каждый твой поцелуй вознагражу тебя по-царски.

Лора молчала. В комнате воцарилась тишина. У Лейхтвейса захватило дух. Почему же Лора не отвечает негодяю? Почему она не отталкивает его?

— А если ты не примешь моего предложения, — хриплым от волнения голосом снова заговорил Батьяни, — я скажу, что тебя ждет. Ты все же будешь моей, сегодня же. Я силою возьму тебя, и когда удовлетворю свою страсть, когда буду насыщен твоим телом, тогда я выгоню тебя отсюда и прикажу высечь, как прусскую шпионку, пока ты не захлебнешься в собственной крови. Я думаю, выбор нетруден. Итак, решайся. Говори скорее. Время дорого.

— Я уже решила, — спокойно, почти высокомерно, произнесла Лора. — Я скорее соглашусь принять удары вашего бича, чем ваши поцелуи. Скорее я пойду за палачом на плаху, чем за вами. Вы можете обесчестить меня, но заставить вас любить не можете. Вы можете совершить преступление, но заставить меня изменить Лейхтвейсу не

можете. Я принадлежу ему всей душой и буду принадлежать ему до последнего вздоха.

Батьяни дико вскрикнул. Лейхтвейс услышал, как он подскочил к беззащитной Лоре и как в комнате рядом завязалась немая, ожесточенная борьба. Лора отчаянно защищала свою честь. Она не кричала о помощи, отлично зная, что негодяй, во власти которого она находилась, избрал для своего гнусного намерения самую отдаленную комнату, откуда никто не мог бы услышать ее стонов и криков. Она лишь тяжело, мучительно дышала, отбиваясь от своего врага.

Для Лейхтвейса настало время действовать. Он толкнул дверь — она оказалась запертой на ключ. Этого он никак не ожидал. Таким образом, он стоял перед запертой дверью, за которой Батьяни боролся с его женой. Вдруг он услышал пронзительный крик и судорожное рыдание.

— Я не могу больше, — послышался голос Лоры. — Бог свидетель, я сделала все, что могла, чтобы предотвратить позор. Но я нахожусь в логове тигра, который безжалостно терзает меня и когтями рвет мое тело. Сжальтесь, граф Батьяни! Нет! Не ведите меня туда. Я не ваша жена! Будь проклят, насильник!

— Проклинай, но целуй!

— Твои лобзания — отрава! Твои уста — змеи! Ты смотришь на меня, точно хочешь заставить окаменеть. Господи, дай мне сил! Дьявол Батьяни! На этом ложе ты погибнешь вместе со мной.

Вдруг раздался страшный треск и грохот, точно небо разразилось громом. Дверь слетела с петель и упала на пол. Лейхтвейс, полный отчаяния, напряг все свои силы и выломал дверь. Теперь он очутился в одной комнате с Батьяни. Негодяй уже бросил несчастную Лору на диван и готовился совершить ужаснейшее и гнуснейшее злодеяние, когда услышал треск двери и обернулся.

Внезапно на его лице появилось выражение невыразимого ужаса. Он хотел вскрикнуть, но не мог. Он увидел перед собою своего смертельного врага.

— Подлец! — громовым голосом крикнул Лейхтвейс. — Трус! Ты хочешь обесчестить беззащитную женщину? Так умри же, жалкий насильник!

Замахнувшись кинжалом, Лейхтвейс бросился на Батьяни. Еще секунда — и Прага лишилась бы своего коменданта. Но в эту секунду произошло нечто совершенно неожиданное. Кто-то сзади сильно ударил Лейхтвейса по голове. Лейхтвейс зашатался и упал без чувств.

Молодой поручик Альфред фон Бенсберг нетерпеливо шагал взад и вперед по своей комнате, ожидая возвращения денщика с краденой мукой. Наконец ему надоело ждать, тем более он опасался, что Иосифа могли захватить на месте преступления, а предоставить денщика участи вора он не хотел. Молодой офицер надел саблю, взял кивер и вышел во двор. Как и следовало ожидать, он увидел двенадцать бочек с мукой, но Иосифа нигде не видел. Бенсберг в изумлении оглянулся по сторонам, не понимая, в чем дело. Он знал, что Иосиф всегда был аккуратен и никогда не терял времени понапрасну.

Вдруг Бенсберг увидел на полу топор, а рядом с ним пуговицу, судя по номеру, от мундира Иосифа. Далее он нашел на полу мешок, который Иосиф захватил с собой. Мешок был разорван, — значит, кто-то насильно вырвал его у Иосифа. Бенсберг понял, что в этом месте произошла борьба.

Но кто же мог напасть на Иосифа? Кому нужно было вступить в борьбу с добродушным денщиком, не способным вызвать чьей бы то ни было вражды? Задумавшись над этими вопросами, Бенсберг вдруг услышал стоны и хрип. Сначала он не сообразил, в чем дело, и даже не мог разобрать, откуда идут эти странные звуки. Он оглянулся — во дворе никого не было. Внезапно он отскочил в сторону, точно рядом с ним взорвалось неприятельское ядро. Он увидел, что одна из бочек заплясала, точно внутри ее действовал какой-то скрытый механизм. Звуки становились ясней и сильней, и Бенсбергу показалось, что он узнает голос Иосифа. Тогда он сразу сообразил, что делать. Схватив топор, начал выламывать дно бочки и нашел в ней своего преданного слугу в самом плачевном состоянии: связанного по рукам и ногам, с платком во рту и чуть не задохнувшимся. Бенсберг вытащил Иосифа из бочки и прежде всего вынул у него изо рта платок.