Пещера у Мертвого моря
Шрифт:
Георгий принялся считать деньги. Саад развязал шнурок на пачке фрагментов и протянул ее «профессору». «Профессор», который ничего не смыслил в библейской археологии, а тем более в древнееврейских рукописях, изображал этакое сочетание бизнесмена и ученого. Вооружившись линейкой с делениями, он начал измерять фрагменты, отмечая длину и ширину каждого.
Естественно, Брауну понадобилось больше времени, чем Георгию, но и полученный им результат превзошел все ожидания: тысяча двести пятьдесят квадратных сантиметров.
— Восемьсот фунтов, — твердо сказал Саад.
Кандо с сожалением покачал головой и начал
— Вы поступили правильно, Саад. Завтра Кандо явится в Иерусалим и согласится взять восемьсот динаров.
В одном он был прав: Кандо пришел. В другом ошибся: Кандо настойчиво требовал тысячу динаров.
Саад делал вид, что раздумывает, ровно столько, сколько была возможно, чтобы не испортить сделку. Затем он объявил, что должен спросить профессора Брауна, и вышел в соседнюю комнату. Там, горя нетерпением, ждал исхода дела Хардинг.
— Конечно, — прошептал он, — дайте ему эту тысячу, ради бога.
Когда фрагменты, все 1250 квадратных сантиметров, были вручены Сааду, а Кандо пересчитал деньги, он поднял голову, взглянул Сааду прямо в глаза и спросил:
— Собственно говоря, почему мистер Хардинг остался вчера в другом отеле, а не пришел вместе с вами? И не забудьте передать привет малышу Брауну.
Саад опешил. «Остался в другом отеле… Не забудьте передать привет…» — значит, Кандо понял, что имел дело с подставным лицом.
— Этого я от вас не ожидал, — искренне произнес Саад.
— Неужели я, сирийский христианин, должен цитировать Коран вам, мусульманину? — промолвил Кандо. — «Неверные плетут сети, но никому из них не сравниться с Аллахом». Шутки в сторону, доктор Саад, мне очень приятно, что я заключил сделку с правительством, а не с подставным или подлинным иностранным профессором. Ему бы я не отдал свои свитки так дешево. Честный путь лучше всего.
Саад согласился, а когда Кандо еще назвал ему племя таамире и имена обоих мальчиков, которые нашли пещеру, он был почти готов дать господину Халилу Искандеру Шахину письменное свидетельство на официальном музейном бланке, что считает его самым честным мошенником, с каким ему когда-либо приходилось иметь дело.
Так же поступил бы и Джеральд Ланкестер Хардинг. Наконец-то Иордания добилась первых успехов! Правда, она не могла опираться ни на право традиций (как профессор Сукеник и правительство государства Израиль), ни на право первооткрывателя (на которое, в качестве опекунов митрополита Афанасия, претендовали американцы), но ведь земля, где были найдены рукописи, принадлежала Иордании! Хотя Иордания не имела еще ни одного целого свитка, у нее уже было 1250 квадратных сантиметров фрагментов, без которых остальные находки были неполными. А главное, у нее были умный генеральный директор Департамента древностей и ловкий, толковый секретарь музея, способные справедливости ради нарушить мертвую букву закона.
Между Хардингом и шейхом
В один прекрасный день на мосту через Иордан Мухаммеда и Омара поджидал джип. В новых белых рубашках и накидках они, гордясь и замирая от страха, в первый раз в жизни сели в машину. Это приключение было еще интереснее, чем спуск в темную зловонную пещеру, которой они были всем обязаны. И снова, но уже в последний раз, они стали детьми. Они были детьми и во время поездки, и в отеле, где ванна и, главное, душ вызвали бурю восторгов. (Причем последствия этого восторга в виде огромных луж на полу заставили коридорного презрительно отозваться о «диких туземцах» — сам он уже целых полгода работал в Аммане.) Они оставались детьми и на следующее утро, когда, проснувшись, увидели напротив отеля огромный амфитеатр. На его мраморных скамьях, розово-желтых под лучами утреннего солнца, так чудесно было играть в салки! Они сами здесь же изобрели эту игру, потому что ни в детстве, ни потом, когда жили в пустыне на берегу Бахр Лут, ничего похожего не знали.
Вдруг их окликнул незнакомый голос. Оглянувшись, они увидели высокого широкоплечего человека в белом костюме и пробковом шлеме на голове. Его звали мистер Хардинг, и был он могущественным шейхом целой страны, но при ближайшем знакомстве не только оказался совсем не строгим, но был похож на доброго дядюшку и даже умел рассказывать сказки, чудесные невероятные сказки, каких они никогда не слыхали. Только однажды в эти прекрасные дни он стал совершенно серьезен: когда водил мальчиков по музею и объяснял им, на что следует обращать внимание и как нужно себя вести, если они хотят стать его верными помощниками. А ведь они этого хотят?
«Да» прозвучало единодушно и слишком громко для тихого зала, где они стояли.
А потом он подарил каждому новенький сверкающий велосипед, потому что, к сожалению, был не в состоянии купить самолет, который они, собственно, хотели. Бедняга! У него не было волшебной лампы, которую достаточно потереть, чтобы вызвать услужливого джина. Это нетрудно было понять, поэтому мальчики согласились на велосипеды. Мистер Хардинг знал, что они не умеют ездить, что в скалах, где пасут своих коз таамире, и ездить-то негде, но какое это имело значение? Разве счастливым делает только полезное и необходимое, а не само по себе обладание желаемым? Никогда еще ни один таамире не имел велосипеда. Они были первыми обладателями велосипедов, но они же были и первыми, кто вошел в пещеру и нашел волшебную лампу.
Часть вторая
Глава I
В Йельском университете в США, в Еврейском университете в Иерусалиме, в Иорданском палестинском музее день за днем, а то и ночь за ночью трудились специалисты: расшифровывали находки, объясняли их или, по крайней мере, пытались это сделать. Они старались из обрывков воссоздать целое, по рассыпанной мозаике составить себе представление о всей картине и, насколько это возможно, реконструировать ее.