Пещера
Шрифт:
— Что?
— Эти существа относятся к сумчатым!
— Класс! Значит, нас взяла в плен банда кенгуру!
Эшли пропустила его шутку мимо ушей и продолжала рассуждать вслух:
— Огромные хищники, которые напали на нас, тоже относились к сумчатым. Похоже, что вся эта замкнутая экосистема населена существами, относящимися к виду сумчатых. Но как такое стало возможным? Каким образом они оказались здесь? Как сумели выжить?
Бен лишь пожал плечами.
— Ты только подумай, Бен! Здесь существует целый мир — обособленный, населенный только
И тут перешептывавшаяся до этого толпа мохнатых зевак разом умолкла. Наступило полное молчание. Бен толкнул Эшли локтем и кивком головы указал вперед.
Из самого большого жилища выбралось огромное по здешним меркам существо — на голову выше, чем тот туземец, который привел сюда людей. У него была черная с проседью борода и такие желтые глаза, что казалось, будто они светятся. В руке создание держало посох выше самого себя, увенчанный рубином величиной с грейпфрут.
Их провожатый поднял голову и быстро заговорил. Второй, который явно являлся лидером общины, слушал и время от времени вставлял то одно, то другое слово. Эшли с любопытством наблюдала эту сцену, гадая, о чем они говорят.
Их провожатый прорычал последнюю фразу и уткнулся лбом в каменный пол. Вожак повернулся в сторону пришельцев и окинул их изучающим взглядом: сначала — Эшли, затем — Бена. Он рассматривал их, задумчиво почесывая брюхо. А затем бородатый что-то выкрикнул. Толпа шарахнулась назад, многие даже бросились наутек, занавески стали закрываться.
Эшли вопросительно посмотрела на Бена, а тот лишь пожал плечами и прошептал:
— По-моему, это не очень хорошо.
Вожак ударил посохом о землю и отвернулся. А в следующий момент из соседней норы появилась шаткая фигура старика. Он шел медленно и осторожно, словно прислушиваясь к скрипу собственных костей. У него тоже был посох, но в отличие от вожака он был нужен ему для ходьбы. Старик тяжело опирался на него при каждом шаге. Посох был увенчан огромным алмазом в форме груши. Грудь старика была раскрашена в красно-желтые тона.
Эшли почувствовала, как вздрогнул Бен.
— Я, по-моему, схожу с ума, — пробормотал он.
— Ш-ш-ш! — зашипела на него Эшли.
Старик посмотрел на нее. Несмотря на дряхлость тела, в глазах его светился ум и ясность мысли. Посмотрев на Бена, он кивнул ему, а затем заговорил с вожаком.
Бен сделал шаг назад.
— Эш, я уже видел этот рисунок. Тот, который на груди у этого старика.
— Ты что, бредишь? Где ты мог его видеть?
Бен тяжело сглотнул. В его голосе зазвучал страх:
— В… Во сне… Такой же рисунок был на груди… моего деда.
Эшли взяла его за руку.
— Давай разберемся в этом позже. Сейчас нам нужно выяснить, что они собираются сделать с нами.
Пока они перешептывались, разговор между вожаком и стариком перешел в жаркий спор. Они говорили на повышенных тонах. Произнеся какую-то фразу, каждый из них словно ставил
— Ну-ну, — прокомментировал Бен. — И что же теперь?
Старик повернулся к ним, направил в их сторону посох и произнес только одно слово:
— Смерть.
22
Усталость притупила внимание Майклсона. Он свернулся в своем каменном убежище и начал дремать. С того момента, как ушли Эшли и Бен, оставив его в одиночестве, уже минуло несколько часов. Все это время он напрягал слух, пытаясь услышать звуки, издаваемые их преследователями, но не слышал ничего, кроме тишины. Эта тишина била по его барабанным перепонкам хуже любого грохота.
Он вздохнул. Успокаивало хотя бы то, что острая боль в ноге прошла и колено теперь только ныло. Время от времени ему приходилось поправлять шину на ноге, но сейчас он устал до такой степени, что ему было не до этого.
Тишина, тишина, тишина…
Он зевнул, уронив голову на грудь, и тут же встряхнулся, понимая, что должен быть начеку. Проверил каменный коридор. Никого. Через несколько минут его веки вновь стали опускаться, и, казалось, поднять их не смог бы ни один домкрат. Его дыхание стало редким и глубоким. Майклсон находился между сном и бодрствованием.
И тут что-то прикоснулось к его руке. Он открыл глаза и откинул голову назад, ударившись о каменную стену, а затем вскинул пистолет, направив его на мужчину в изорванной форме морпеха с оборванными до плеч рукавами. «Я сплю!» — пронеслось в его мозгу, но знакомое лицо не растворилось и продолжало улыбаться, глядя на майора.
Майклсон смотрел в глаза своего брата, которого уже давно считал умершим.
— Гарри? Боже мой, ты жив?
Брат, продолжая улыбаться, пальцем отодвинул в сторону ствол винтовки.
— Не будешь ведь ты в меня стрелять! — сказал он с усталой улыбкой.
Майклсон отбросил винтовку и, не обращая внимания на боль в колене, вскочил на ноги и заключил брата в медвежьи объятия. Он глотал слезы, моля Бога о том, чтобы это не было галлюцинацией. Но нет, все происходило на самом деле!
— Господи… Господи… — бормотал Майклсон, уткнувшись в плечо брата.
— Ну ты, братишка, и заставил нас побегать за вами! — проговорил Гарри, взъерошив рукой волосы брата. Знакомый и давно забытый жест.
Майклсон непроизвольно улыбнулся. Этого прикосновения он не чувствовал уже годы. На протяжении многих лет, предшествующих исчезновению брата, Майклсон видел его коротко остриженным, на военный манер, и вот теперь брат вернулся к нему прежним, словно из детства.
Майклсон хотел что-то сказать, но не мог. Он потянулся, чтобы обнять брата, и вдруг увидел розовый, совсем свежий шрам, тянувшийся вдоль всей его руки, сбегая от плеча к кисти.
— Что это? — спросил он, протянув руку и прикоснувшись к розовой полосе.