Песенка для Нерона
Шрифт:
— Что конкретно это означает? — вмешался Луций Домиций.
— Древняя традиционная кара за измену, — сказал Фаон. — Тебя разденут догола, шею зажмут в деревянные вилы и забьют до смерти прутьями. В последний раз этот способ применяли так давно, что пришлось искать инструкции в старинных записях.
Другой областью — помимо ходьбы — в которой Луций Домиций не имел почти никакого опыта, была боль. Зубная боль пару раз (вообще зубы у него были на удивление хорошие, во всяком случае гораздо лучше, чем он заслуживал со своей страстью к медовому печенью.
Там,
Размазня!
— Все нормально, — сказал Каллист, — до этого не дойдет. Ох, да ради богов, — продолжал он, когда Луций Домиций извлек из рукава два очень миленьких кинжальчика. — Брось их немедленно, пока не поранился.
— Я им живым не дамся, — сказал Луций Домиций. Сказав это, он вздрогнул и со звоном уронил кинжальчики. Драгоценный камень, венчавший рукоятку одного из них, отскочил и покатился по полу. — Но, может быть, ты и прав, — быстро добавил он. — Может быть, в конце концов мы и выберемся. Как ты думаешь, Фаон? Сможешь ты спрятать нас где-нибудь, пока все не успокоится?
— Нет, — ответил Фаон. Ну что ж, по крайней мере он не врал. — Ты, должно быть, лишился остатков своего небольшого ума, когда притащил его сюда, — продолжал он, обращаясь к Каллисту (вероятно, он понял, что из нас троих мой брат единственный обладает хоть каким-то интеллектом). — Его станут искать тут в первую очередь, а если вас поймают, то я вместе с вами отправлюсь на корм воронам.
Должен сказать, катастрофы — чудесный способ узнать людей поближе. До этого я встречал Фаона пару раз, и он показался мне одним из этих имперских лизоблюдов: вежливых, очаровательных, готовых на все по слову цезаря. Засранцем, одним словом. Никогда не думал, что он способен быть так освежающе прямолинеен.
Тут Луций Домиций ударился в слезы.
— Это все я виноват, — заявил он. — Я один причина несчастий, и теперь все вы — мои единственные верные друзья — будете убиты вместе со мной. И все потому, что я такой жалкий трус. Имей я хоть каплю достоинства, то покончил бы с собой на этом месте!
Каллист вздохнул.
— Бога ради, заткнись, я пытаюсь думать, — он нахмурился и схватил Фаона за рукав. — Ты, — сказал он, — поднимайся наверх, смотри за дорогой. Как только увидишь что-нибудь — дашь нам знать, понял?
Фаон кивнул и убежал.
— Я бы на твоем месте не доверял этому козлу, — пробормотал я. — Как только появятся солдаты, он кинется им на встречу, крича: сюда! сюда! так быстро, как только сможет.
Каллист посмотрел на меня.
— На это я и рассчитываю, — сказал он. — А теперь заткнитесь и слушайте, вы оба. Кажется, я все продумал, поэтому, ради всего святого, слушайте внимательно. Не знаю, сколько времени у нас еще есть.
Он говорил таким уверенным тоном, что на мгновение я и в самом деле поверил, что он что-нибудь придумал. В конце концов, не он ли вытаскивал меня из дерьма с десяток раз, начиная с того случая с яблочком? Каллист,
— Каков план? — спросил я с надеждой.
— Ладно, — Каллист наклонился и подобрал дурацкие кинжальчики. — Думаю, Фаон прав. Рано или поздно нас здесь найдут. Я должен был предвидеть это еще во дворце, но я не подумал, поэтому вина моя. Я хочу, чтобы вы поняли это. Я тот, кто заварил кашу, и я вас из нее вытащу. Это чистая правда и я не собираюсь на этот счет спорить. Ясно?
Само собой, Луций Домиций никогда не видел его в таком настроении. Он был слегка сбит с толку, думаю, из-за того, что с ним говорили как с лакеем или конюхом. Оно и к лучшему, потому что он молчал. В общем, мы оба кивнули в знак согласия и Каллист продолжал:
— Мы могли бы попробовать удрать, но шансы на успех очень малы. Втроем, пешком... если мы пойдем по дороге, солдаты догонят нас. Простое преимущество всадников перед пешими. Если, наоборот, мы будем избегать дорог, то не будем иметь ни малейшего понятия, куда идти, и застрянем, как червяки в абрикосе. Да ты сам знаешь, каково оно в сельской местности, Гален. Стоит чужаку забрести в округу, и об этом узнают все еще до того, как бедолага пройдет милю. Короче: бегство не для нас.
— Как и прятки, — заметил я. — Ты слышал толстяка. Здесь нам нельзя оставаться.
Но Каллист покачал головой.
— Я этого и не предлагаю, — сказал он. — Задумайтесь на секунду. Что заставит солдат уйти и оставить вас в покое?
— Это просто, — простонал Луций Домиций. — Моя голова в корзине.
— Прекрасно, — сказал Каллист, едва кивнув. — Ее-то они и получат.
Должен сказать, что если забыть на минуту о контексте, видок у Луция Домиция после этих слов стал весьма комический.
— Ты, ублюдок, — сказал он и стал пятиться, пока не уперся жопой в стену. — Ты все-таки собираешься меня продать. Ублюдок.
(Видите, что я имел в виду, когда говорил о катастрофах? Это говорил тот же жирняй, который не далее как пару минут назад собирался вскрыть ради нас вены. И все такое).
Но Каллист опять покачал головой.
— Я не об этом думал, — ответил он спокойно. Тут он повернулся ко мне. — Гален, — сказал он. — Помнишь того хорька, который был у нас в детстве? Проклятая тварь как-то сбежала и задавила лучшего петуха Анаксарха, и тот явился к нам в гневе, костеря мать и требуя выдать ему хорька, чтобы он свернул ему шею, а не то он доберется до архонта, солдат, наместника и отправит нас гнить на галеры, — он ухмыльнулся. — Помнишь, что мы сделали?
Мне не понравилось, куда он клонит.
— Конечно, — сказал я. — Ты соорудил ловушку, пошел в холмы, где было гнездо хорьков, и поймал жилистую старую самку, которую и отдал Анаксарху, а он не заметил обмана. Но...
— Именно, — улыбка брата померкла. — Он смог убить хорька, мы сохранили своего, и все остались довольны.
— Кроме того другого хорька, — заметил я.
— В жопу другого хорька. В этот раз нам повезло больше. В этот раз нам не надо никого ловить, потому что у нас есть доброволец.