Пешка в большой игре
Шрифт:
– В том, что дурак, – мрачно отзывался Васильев. – Шесть лет эту елду возил; там хоть прослойка свинцовая, а все равно достает. И потом с боеголовками этими долбаными... Сашка Леденецкий давно ушел в банковскую охрану, квартиру в центре купил, дачу выстроил, на «Вольво» ездит...
– И я не пойму, за что каяться! Что в Персидском заливе наши танкеры охранял? Там одна дрянь, рыба-змея, подобралась незаметно, чуть мне каюк не пришел, хорошо, автомат был специальный, подводный... Так у меня потом за эти четыре спецпатрона
Якимов выругался.
– Или за «Белый дом» каяться? За тот, в девяносто первом... Он выругался еще раз.
– Вот ведь комедия: в девяносто первом правильно было защищать парламент, а в девяносто третьем, наоборот, – штурмовать его! Ну не мудаки? А мы крайние – оба раза действовали неправильно... Капитан зло усмехнулся.
– Ну про первый-то раз все брешут, мы атаковать не отказывались. Тогда еще дисциплина была, ответственность – как так не выполнить приказ! Да это верный трибунал! Другое дело – те, наверху, в штаны наложили приказ отдать! Привыкли друг за дружку прятаться, а ответственность на себя брать разучились. А была бы команда... Якимов усмехнулся еще злее.
– Сейчас все по-другому бы... И без всякого штурма. Мы уже внутри были, среди этих сраных «защитников». Четыре группы. Я возле приемной с автоматом стоял, они же мне автомат и выдали... И Ельцин рядом проходил, и Руцкой, и Хасбулатов. А в рукаве – «стрелка», она на пять метров бесшумно работает. И спецгранаты – дом развалят! В пуговице приемник, зуммер – сигнал атаки. Жду, мокрый весь, сердце колотится, как тогда, с муреной... Кто-то успокоил: не боись, отобьемся... Я улыбаюсь благодарно, но ничего не соображаю – зуммера жду! Так и не дождался.
– Жалеешь? – спросил Васильев.
– Чего мне жалеть... Неизвестно, вышел бы живым... Потом весь сыпью покрылся на нервной почве, полгода по госпиталям...
А второй раз наши действительно не пошли. Потому что поняли: никто не поддержит, не защитит. Подставят – и в кусты. Мы ничего не знаем, они сами по себе... Научены, что надо о себе думать, а все остальное – по фигу! Неужели те, наверху, не понимают: если у исполнителей такой настрой, то при серьезной заварухе им всем каюк!
Якимов махнул рукой.
– Ну и черт с ними! Раз каждый за себя, то я за Якимова!
Другу и коллеге не повезло. Сунувшись за миллиардом, он очутился в морге. Васильеву тоже не повезло, но в меньшей степени. Он вышел из передряги живым, но теперь предстояло пройти чистилище служебного расследования. И объяснить, какого черта, бросив объект наблюдения, они сунулись на квартиру вора в законе Зонтикова. Никакого правдоподобного варианта в голову не приходило, и Васильев стал писать заведомую ерунду: «... потеряв из виду объект наблюдения и отметив прибытие к дому автомашины „БМВ“, мы решили проверить обстановку на месте и, войдя в подъезд,
Глава шестая
Посетитель – молодой парень лет двадцати трех – пришел к Каймакову в конце рабочего дня. В потертом армейском бушлате и форменной шапке без кокарды он производил впечатление издерганного и вконец замордованного жизнью человека.
– Нигде не слушают, везде врут, никому ничего не надо! – обозленно сказал он, и Каймаков подумал, что парень ошибся адресом, но тут он извлек из драной сумки газету с его статьей.
– Вы писали? – Тон был напористым и требовательным. – Вот: "Куда же делось мыло? ". А я знаю – куда! У меня об этом хорошая память на всю жизнь...
Парень вытянул левую руку. Она напоминала куриную лапу, потому что безымянный палец и мизинец отсутствовали вместе с половиной кисти.
– Задвижкой отхватило, когда мы это вонючее мыло закачивали, – пояснил он. – Тонн восемьсот. Состав. Это только в одну точку!
Парень привычно достал картонную папку, развязал тесемки и веером вытряхнул с десяток писем на бланках Министерства обороны, военкоматов и войсковых частей.
– А вот что они пишут. – Посетитель подтолкнул к Каймакову документы.
– Ничего не было, пенсия мне не положена, на компенсацию права не имею.
Каймаков, еще мало что понимая, машинально просмотрел письма. Все они были адресованы гражданину Боруле А. А, и с небольшими вариациями сообщали одно и то же:
«... поскольку в/ч 9210, в которой вы служили, не участвовала в боевых действиях и приравненных к ним операциях, оснований для выплаты вам компенсации и пенсии в соответствии с приказом 1/230 не имеется».
– И что это значит? – спросил Каймаков.
– Не хотят платить, суки! Вот что это значит! – Куриная лапа сгребла документы в кучу. – 9210 – это не настоящий номер, прикрытие. На него нам письма писали, а потом их вертолетом доставляли. Мы от этой части в трехстах километрах дислоцировались. Да и то вначале, пока подготовку проходили. А потом все время в полевых командировках. Приравнивались к боевым действиям – и пайки по боевой норме, и денежное довольствие... А по всем документам я в 9210 служил и на плацу маршировал!
– А из чего видно, что на плацу? – машинально спросил Каймаков.
Парень злорадно оскалился.
– Видно! Хоть нам все запрещали: о службе писать, радио слушать, не говоря про телевизор... За фотографирование – трибунал обещали. Но у меня аппаратик был маленький, «Вега», я им нащелкал.
Из папки были извлечены крупнозернистые фотоснимки.
Боруля в обнимку с солдатом в выжженной пустыне, сзади огромное металлическое корыто с пенистой жидкостью. От корыта отходит трубопровод.
– Здесь мы это сраное мыло разводили, – пояснил Боруля. – А по трубе его закачивали в скважину.