Пешки Сдвига

Громов Вадим Николаевич

– Не учи свистопляску суетиться.
– Проворчал Шатун.
– Когда это мы, что-то прошлёпали, и уж тем более - непременно с печальными последствиями для всех? Не помню такого...

"Горыныч" пробирался вперёд, подпрыгивая на ухабчиках. Трасса проходила почти по окраине города, и чем дальше - тем больше она становилась похожей на бумажный лист, который долго и старательно комкали, а после - небрежно распрямили. Разухабисто обложив всех сразу, и никого в частности - бодрящими матерками, Лихо свернула на дорогу, ведущую в центр Болотного, по какой-то прихотливой фантазии

Сдвига, оставшейся не в пример более гладкой, чем увечная трасса "М53".

Мелькнула привокзальная площадь, жилые здания: всё это было отмечено неизгладимой печатью провинциального городка, глубинки, периферии... И всё выглядело давно заброшенным, необитаемым.

– Там где-то противостояние налажено.
– Алмаз махнул рукой как раз в том направлении, куда они и направлялись.
– Эх, почему я не невидимка? Подкрался бы, глянул одним глазком: и никакого тебе риска. А у нас, всё как обычно - что такое "не везёт", и как с этим перетирать, к обоюдному согласию и удовлетворению...

Последнее слово он договаривал, вскидывая "дыродел". Ствол "Калаша", высунувшись в окно, скупо дёрнулся: и по земле закувыркалась мохнатая тварюга, выглядевшая как один сплошной шерстяной ком, из которого тут и там, вытарчивали когти, клыки, и ещё какие-то отростки - даже на мимолётный взор, не отличающиеся мягкостью.

Слева замелькали строения, своим внешним видом неоспоримо доказывающие принадлежность к классу производственных. Полуразвалившаяся труба, по всей видимости - являвшаяся неотъемлемой частью, ныне не функционирующей котельной. Кирпичные стены, облупившиеся до полной неэстетичности: то ли цеха, то ли склады...

Выстрелы доносились из глубин производственных пейзажей. Лихо хотела проскочить мимо, не растрачиваясь на автомобильную экскурсию по индустриальным вехам Болотного, но земля поперёк улицы, шагах в ста от "Горыныча" вдруг встала дыбом, отвесно приподнявшись на добрых полметра. В образовавшемся препятствии что-то грузно, неповоротливо раскачивалось, ёрзало... И это "что-то", явно было одним организмом, длина которого, при самых скромных, "на глазок" расчётах - равнялась примерно пятидесяти-шестидесяти метрам.

Мелькнула часть туловища, перевитая лоснящимися, тугими тросами мускулов, толщиной с руку Шатуна. И земля снова вздыбилась, начиная приближаться к "Горынычу": не то, чтобы со спринтерской скоростью, но и, не собираясь ставить рекорды по неспешности.

Внедорожник прямо-таки прыгнул назад. Лихо, сквозь зубы оповещающая о её личных, нетрадиционных, и нестандартных сексуальных отношения со всеми родственниками существа, сориентировалась даже быстрее, чем мгновенно. "Горыныч", развернулся могучей кормой, и точнёхонько вписался в проём ржавых ворот, открытый чуть больше, чем наполовину.

Алмаз ещё три раза произвёл действия, напрямую связанные с законами баллистики, и ещё два мохнатых клубка, с коротким визгом - покатились по земле. Третьей мишенью оказалось то самое существо, с которыми пришлось повоевать в Нижнем Новгороде. Обезьяноподобное, с клешнями вместо верхних конечностей.

– Это мы удачно заехали...
– Лихо гнала машину

туда, откуда доносились выстрелы.
– Как раз, на день открытых дверей в зоопарке Сдвига. Сдаётся мне - впечатлений буде-е-ет... Только успевай очухиваться и отмахиваться!

Что вело её в сторону, где шёл бой, она не знала и сама. Наверное, потому, что шансов на выживание там должно было стать больше, чем, если бы они остались вчетвером. Какие-никакие - а люди, вряд ли палящие в воздух от переизбытка чувств, выражая таким манером - моральную поддержку снующим вокруг существам. А то, что передряга здесь заваривается нешуточная, она чувствовала всеми своими нервными окончаниями.

Справа, и почти прямо по курсу - замаячили ещё несколько силуэтов. И, человеческого в них, было ровно столько же, сколько у Шатуна - любви к абстрактной живописи. То есть - нисколько. То, что Шатун никогда в жизни не встречал ни единого полотна, из упомянутого направления живописи - дела не меняло абсолютно.

Машина заехала в тупик. Лихо успела изнасиловать тормоз, остановив "Горыныча" метрах в пяти от кирпичной стены, в которой имелся неширокий - метра полтора в ширину, проход. Просочиться в который, "Горыныч" не мог бы даже при всём желании блондинки.

С крыши, прямо на капот обрушился ещё один обладатель роскошной мохнатой шкуры, и выдающегося набора клыков и когтей. Хотя "обрушился" - определение несколько неверное: приземлился, падла - мягко, грациозно, распушившись во всё лобовое стекло.

Блондинка врубила задний ход, но "пушистик" держался как приклеенный, явно не думая наворачиваться с капота, с жалобными причитаниями, или без оных. Шерсть, примерно на уровне груди (если брать по человеческим меркам) - раздвинулась в стороны, явив на обозрение широкую алую щель, из которой выскочил длинный, узкий язык, встретивший преграду в виде стекла. На лобовухе "Горыныча" остался липкий, смазанный след мутной слюны.

Раздались выстрелы: это Книжник, по пояс высунувшись в люк на крыше, взахлёб палил по находящемуся неподалёку от него "пушистику", с азартно-мрачным лицом выставив вперёд пистолет. Пули ложились в цель одна к одной, промахнуться по такой мишени, было бы совсем уж неприлично, даже если тебя зовут Книжником. Существо сверзилось с капота, длинный язык напоследок влажно чиркнул по "кенгурятнику", оставив ещё одну липкую полосу.

Сзади послышался приглушённый хруст: кто-то, не то нетерпеливый, не то попросту невезучий, влетел под колёса бронированного монстра, превратившись в бурдюк с бессмысленным набором косточек и суставов. Само собой, переломанных.

Шатун вдёрнул Книжника обратно, успев за пару мгновений до того, как в открытый люк посунулась плоская морда с провалом носа, и маленькими глазками. Громила вскинул навстречу этой морде обе ручищи, и сделал ими простое движение, как будто поворачивал невидимую задвижку, и, спустя мгновение, толкнул от себя. Обезьяноподобная тварюга, мёртво взмахнув конечностями-клешнями, загремела с крыши: головёнка у неё, была вывернута на сто восемьдесят градусов, в направлении, откровенно несовместимом с жизнью.