«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия
Шрифт:
Их незаметное присутствие на странно широких — каждая вторая точно Большой Скопнический! — столичных улицах было явлением столь же вызывающим по своей сути, как незаметное присутствие Мальвина, Золотца, Скопцова и хэра Ройша в Патриарших палатах.
Против ожиданий обсудить передачу грузов получилось быстро: ответственные за неё явились с двумя остроумными схемами на выбор, которые не нуждались в особенных коррективах, и потому до Каштанного бульвара Мальвин добрался раньше назначенного срока. Завернул в кабак поближе к Терентьевскому саду, вновь пространно дивясь тому, до чего же различается всё петербержское и всё столичное — вроде и путь, тем более если на авто, не
После того, что насплетничала кабацкая девка, Мальвин невольно искал в глазах благочинно прогуливавшихся по бульвару людей пресловутых шельмочек. Очутившись же за оградой Терентьевского сада, он не отказал себе в удовольствии пройтись поближе к ватаге каких-то студентов, облюбовавших старомодно помпезную беседку. Услышал, разумеется, только глупое сетование на крутой нрав лектора и не менее глупое бахвальство, смутно напомнившее стародавние тирады Хикеракли.
Вовсе и не стародавние, если начистоту. Год ведь даже не истёк с тех пор, когда сами они сетовали на лекторов. Время — неудобнейшая в обращении категория.
Мальвин с размаху ступил в величавую весеннюю лужу и нечаянно обрызгал очередного праздношатающегося. Праздношатающийся рвано выбранился в ответ на извинение и ещё долго сверлил спину Мальвина взглядом — с такой яростью, что спина то почуяла и потребовала обернуться. Издёрганность праздношатающегося так и предлагала мысленно усадить его в уголок кабака — шушукаться об убиении членов Четвёртого Патриархата. Мальвин хмыкнул: если встречать по одёжке, то у этого шансов на успех нет. Запавшие щёки и подрагивающие руки нужны в острых моментах авантюрных романов, а в реальных делах, затрагивающих всё отечество, они образцово вредны.
Двое из Второй Охраны ждали Мальвина на лавочке подле сиротливо отключённого фонтана. Место выбрали самое оживлённое во всём саду — одних гувернанток с детишками тут вился целый рой. Мальвин открыто и по-приятельски махнул рукой, подошёл спешно, наговорил громкой приветственной чепухи. Скопцов на днях выражал робкое сомнение, так ли необходим золотцевский театр при встрече со своими людьми, но хэр Ройш заметил ему, что кто-нибудь из Четвёртого Патриархата может и превзойти вдруг ожидания, оказавшись обладателем собственного штата действительно внимательных соглядатаев. Верилось с трудом, но привычка всё и всегда делать на совесть не давала Мальвину театром пренебречь.
— …хорошая книжка, три ночи не спал, — извлёк он сегодняшнюю ценную поклажу, упрятанную в затрёпанный том Толстоевского; Толстоевский писал обстоятельно, о краткости изложения ничуть не заботясь, а потому идеально подходил, чтобы вырезать в страницах тайник. — Мне её знакомец из Старожлебинска присоветовал. Я бы и дал, вот только мне самому вернуть бы её до конца недели.
— До конца недели? — сощурился один, переодетый сейчас таким же студентом, как ватага в беседке, хотя в прошлой жизни он был карманник из Гостиниц. — Идёт. За такой срок у меня пол-общежития её прочитает.
— Да нет, человек десять в лучшем случае, — поддержал безыскусную шутку Мальвин.
Переводилось всё это столь же безыскусно: томик Толстоевского с прорезанным тайником должен до конца недели оказаться в Старожлебинске у Вишеньки Ипчиковой. Как и десять человек из Второй Охраны.
Позавчера туда уехал, сославшись на внезапный недуг, барон Обрамотов, хозяин трети всего их леса и до того большой талант, что сдюжил
Через одну папиросу зарядил дождик, и Мальвин с «нечаянно встреченными приятелями» распрощался, испытывая некоторые терзания за то, что не соизволил сам вложить в Толстоевского пару строк в ответ на сегодняшние вести от Вишеньки Ипчиковой. С другой стороны, ответ этот был бы бессодержательным, поскольку Вишенька Ипчикова осведомлена о петербержских перипетиях, как выясняется, куда лучше. А всё же стоило успокоить её заверением, что «этот бесстыжий Г., сколь бы ни был он нынче удачлив, вряд ли может претендовать на место в наших сердцах».
У ворот Терентьевского сада приключился затор из гувернанток, нянек и их подопечных, от души пользовавшихся возможностью промокнуть наперекор заботе. Мальвин, ожидая, когда затор разойдётся, опять натолкнулся на обидчивого праздношатающегося и успел навести на себя морок, будто праздношатающийся этот откуда-то ему знаком. Сразу одолело желание петлять до Патриарших палат самым хитрым из маршрутов, но он запретил себе размениваться на ерунду: перед ужином у единственного оставшегося в живых графа Асматова конфиденциальная беседа со столичным наместником, а до того неплохо бы вернуть анекдотическому протеже барона Улина его бриллиантовые запонки, найденные утром в разгромленном кабинете — Мальвин так спешил, что бездумно сунул их в карман. Лакеев любят выгонять за воровство, так что с запонками затягивать не стоит, а до Патриарших палат и без петель час ходьбы.
Весь этот час накрапывал дождь, что под конец Мальвина даже утомило. Когда сторож у чёрного крыльца Дома высоких гостей ласково и с надеждой предложил Мальвину по рюмочке от простуды, тот неожиданно для себя согласился.
— Только улинскому мальчику одну пропажу занесу — и с превеликим удовольствием, Жудич.
— Ну я тогда нам у меня и накрою…
— Да леший с тобой, мне рассиживаться некогда!
— А я всё равно накрою. Разве ж это дело — без церемоний потреблять? В церемониях-то самая соль, — покряхтел пропойца Жудич и бодро ринулся от чёрного крыльца к сторожке.
Мальвин усмехнулся и поскорее вошёл, приспособил дрянную кацавейку, схватил чужую ливрею по размеру, вытер ноги, пригладил насквозь сырые волосы, придавая себе приличный вид. В Доме высоких гостей прежде останавливались, собственно, высокие гости, по большей части из Европейского Союзного правительства, но в сей нелёгкий исторический момент таковых не имелось, зато имелись жёны, любовницы и протеже наиболее склонных к истерии членов Четвёртого Патриархата. Некоторые и скрывать не пытались, что необъяснимая капитуляция Резервной Армии и последовавшее за ней открытие Петерберга пугают их своими последствиями вплоть до твёрдого намерения сбежать сразу, как Петерберг или Европы сделают любое резкое движение. От Петерберга можно ожидать чего угодно, от Европ — призывов к ответственности за допущенное безобразие. А чтобы сбежать успешно и укрыться в родной глуши, чая переждать бурю, жить следует на чемоданах. Тех, кто не постеснялся разместить свои чемоданы (а также жён, любовниц и протеже) не у себя в особняке, а прямо на территории Патриарших палат, было предостаточно.