«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия
Шрифт:
Само собой. Этих людей победили, зачитав им имена их родных и друзей, убитых на Равнине таврами, а теперь тавры вели их по улицам в кандалах. Плеть даже удивлялся, что большинству солдат Резервной Армии хватало мудрости не ненавидеть его самого за одну только косу, и поэтому он приложил все силы к тому, чтобы сопровождать каждую группу.
Поэтому Басю пришлось оставить, что Плети тоже не нравилось. Бася забрался очень высоко, но горный ветер не помог ему расцвести, а лишь трепал его усталые нервы. Наедине с собой он лишался и защиты, и друга, и совета.
Плети не нравилось и то, что Бася упрямо отказывался видеть пропасть под носками своих сапог.
«Начальник, вы б нас, это… забрили.
«Я не ваш начал’ник, начал’ник у вас будет на Колошме. — Из-за кандалов пленным было неудобно постоянно чесаться, и Плеть понял, что отъезд придётся ещё немного задержать. — Но вы правы».
К пленным он тоже всегда обращался на вы, потому что пленные не скот.
Возле бани в Припортовом районе не было даже лавок, но Плеть не смущала перспектива терпеливо стоять. Тавры-полицейские обычно отправлялись за пленными, но сам он устал от химического банного духа и предпочитал ждать снаружи.
Омывать подобает покойника перед погребением, однако Плеть не покидало чувство, будто пленные, наоборот, рождаются заново; будто в Вилонской степи их ждёт нечто такое, отчего они, приехав, сами не захотят бежать. Судьба? Судьба — или просто пустая надежда, извергнутая душой, следившей весь вчерашний вечер за тем, как к кузовам грузовых авто приваривают изнутри петли, в которые будет продета цепь.
Они не скот, нет; пучками продают не скот, а морковь на базаре.
— Эй, господин Плеть, что-то вы сегодня ненаблюдательны! — услышал он смутно знакомый голос. — Я перед вами стою-стою, а вы и глаз не поднимаете.
Глаза он поднял — и увидел перед собой молодую девушку. Тоже смутно знакомую, как если бы он знал её отца или брата, видел во сне или издалека. Крошечная шляпка с огромным кисейным бантом не была заколота в высокую причёску, как обычно у дам, а держалась на ленте, ибо светлые волосы девушки щерились короткой стрижкой. Корсет сжимал её так, что наружу выдавливался хрипловатый смешок, но черты за занавесью пудры, краски и помады по-прежнему от Плети ускользали.
— Неужто не признаёте? Думайте, думайте, мы с вами неоднократно виделись, — она взмахнула пустым, без папиросы, мундштуком, который вертела в пальцах. — Я говорила когда-то, что вернусь в Петерберг, если только в мире появится место, где женщина может жить на собственных правах, а не как чья-нибудь, скажем, жена… И, по слухам, вы меня не обманули.
Тяжёлые жемчуга на груди, по-мужски широко расставленные ноги и горячее сердце — такое горячее, что даже в весенней зяби пальто не потребовалось.
— Вы Брэд, — догадался Плеть. Девушка расхохоталась:
— Брада. Ну наконец-то! А мне-то мерещилось, когда плыла, что меня ещё в Порту признают. Спросят: зачем вам, мистер Брэд Джексон, два чемодана дамского платья? Бумаги-то у меня пока старые… — Она картинно напряглась, остекленела моделью портретиста. — Ну что, хороша?
— Как ваш ребёнок? — поинтересовался Плеть. За плечами Брады, еле различимых на сером припортовом фоне, художник набросал графа Набедренных и графа Метелина; каждый из них по-своему боялся её, тогда ещё нагую, не спрятавшую себя за корсетом и помадой.
— Остался в Британии у друзей дяди Сигизмунда. В Британии всё с ней будет хорошо — да, у меня замечательная девочка. Раз уж росы побоялись её приютить, что ж… Всегда отыщутся богатые старые девы, на заботу которых можно положиться, — она надула губки. — Так что, я вам не нравлюсь?
— Вам к лицу короткие волосы, — слегка растерялся Плеть. — Значит, вы оставили дочь и решили перебрат’ся в Петерберг?
— Схватываете на лету, — Брада растрепала стрижку и покрутилась, демонстрируя оную со всех сторон, — и для этого мне понадобится ваша помощь. Надо заметить, петербержские
В старой памяти граф Метелин, нервный и отчаянный, был ещё жив. В старой памяти граф Набедренных, наивный и глухой к ближним, был ещё собой.
Старая память липла к подолу Брады комьями недопереваренного снега, и это Плети не нравилось в высшей степени. Старая память грозила забиться новым пульсом.
— Революционного Комитета бол’ше нет.
— Я знаю, я знаю, — она перебрала в воздухе струны невидимой арфы, — в любом случае, это только названия. Дядя Сигизмунд ведь надо мной не потешается, нынешний градоуправец, господин Гныщевич — это правда тот Гныщевич? Ну, тот, недоросль в шляпе? — Заглянув в лицо Плети, Брада снова рассмеялась. — Простите, не обижайтесь, я знаю, что вы друзья. Поэтому, собственно, и решила отыскать лично вас, благо это несложно. А вот к господину градоуправцу, оказывается, как раз очень сложно попасть на приём, особенно если ты из Европ — ваше Управление настойчиво пытается записать меня к некоему заместителю… Но вы ведь понимаете, что я бы предпочла увидеться с вашим другом напрямую. Не хочу никому объяснять, почему Брэд Джексон, изображённый в моём паспорте, ходит в юбке. И почему я вообще пробиралась в Петерберг по поддельному паспорту… Понимаете же?
Плеть редко сомневался. Сомнения — удел тех, кто ищет способа думать за других. Но сейчас от него требовалось именно это. Плеть единственный видел, кто стоит у Брады за плечами, и потому Плети единственному было решать, что с ними делать.
— Петерберг обещал предоставит’ гражданство всякому, кто попросит, — ответил он. — Думаю, этот вопрос решится за пару дней, если документы — единственное, чего просите вы.
— Ну-у-у, — лукаво протянула Брада, — а как же старые друзья? Дядя Сигизмунд говорит, граф Набедренных болен. Что-то с желудком — колики? Или даже язва? Наверное, он не принимает, — решила она, не дожидаясь реакции. — Жаль, мне изрядно хотелось с ним повидаться. А другие?
— Я думаю, вам будет рад господин Приблев. Он как раз один из заместителей…
— Господин Приблев! — она даже притопнула, как в танце. — Господин Приблев меня не интересует. Я смутно припоминаю имя, но… — Брада фыркнула. — Нет, даже ваш низкорослый приятель мне симпатичнее, но и его я бы вряд ли назвала другом. Лучше скажите, чем нынче… что нынче делает граф Метелин?
Голос её вздрогнул подскочившим на быстрине ручейком, и Плеть пригляделся внимательней. В густо накрашенных глазах Брады отражалось ожидание.
— Покоится в могиле.
Она охнула. Сжала ресницами ручеёк, так что тот чуть не брызнул. Пробормотала:
— Значит, правда… — И продолжила нарочито бодрым голосом: — Жаль, очень жаль. Знаете, а ведь он делал мне предложение! Умора. Но с тех пор у меня было время подумать, и я… Мне показалось, что мы могли бы стать друзьями. В конце концов, такие красавчики на дороге не валяются. Что с ним, бедным, случилось?
— Его расстреляли за шпионство.
— Расстреляли? Вы? — На дне ручейка мелькнул острый осколок — не то льда, не то стекла. — Конечно, вы, кому же ещё в этом городе расстреливать.