Пёсий остров
Шрифт:
— Мой брат… он страдал? — спрашивает Манни, маясь неловкостью от того, что дотянул с этим вопросом до последнего. Он сидит, вцепившись в газетный сверток, лежащий на его коленях, как в сокровище.
— Ты хороший брат, Эммануэль, — мрачно кивает мужчина в коричневом. — Я скажу тебе правду. Он не страдал, потому что был в отключке, когда мы передавали его на борт. О таких вещах вообще-то вредно думать. Я как-то пробовал — у меня чуть крыша не поехала. Правда. Спроси вон Евгения.
— Позорище, — соглашается коротышка, чей
Мужчина в коричневом похлопывает Манни по щеке с озабоченным видом, широкое кольцо чересчур жестко впечатывается в скулу предателя.
— Эммануэль, вечно ты строишь планов громадье, — укоряет он, хмурясь, пока его спутник выходит на улицу, чтобы завести машину. — Ни на минуту не расслабляешься. А жизнь и без того штука непростая. Посиди тут, подожди, пока мы уедем.
Манни смотрит, как они уезжают, и делает еще один глоток пива. Ему хочется немедленно пересчитать деньги, но он понимает, что нужно подождать. Женщина с розовыми сумками снова набирает номер и еще громче кричит на неизвестного Фредди. Манни ждет, пока еще пара самолетов не поднимается в воздух, заставляя входную дверь греметь. Затем бросает пару купюр на стол и выходит.
Он забирается в машину, поворачивает на Норт-Кондуит, и только там обнаруживает, что приборная панель в его глазах расплывается.
Рев двигателя затихает. Задние фонари едущих впереди машин превращаются в сплошное красное пятно. Манни не слышит ничего, кроме собственного пульса, бьющегося в ушах. Ему тяжелее и тяжелее дышать, и он вспоминает о жидкости без запаха, которую безымянные люди дали ему, чтобы опоить брата. Он чувствует, как горло отекает, и хватается за него руками, отпустив руль, как будто не в силах поверить, что это происходит с ним. Он думает об отце, гадая, испытал ли тот боль или же умер быстро, как всегда надеялся. Ему ничего про это не сказали и посоветовали не думать об этом, когда он спрашивал.
В тот миг, когда его «шевроле-каприс» без номеров сворачивает на аварийную полосу и врезается в автобус «грейхаунд», в памяти Манни проносится картинка: Якоб ведет его, десятилетнего, за руку по темному пляжу. Он спокойным голосом говорит младшему брату: не нужно тревожиться, все будет хорошо, главное — не терять голову. Это было где-то на берегу, они заигрались и заблудились в дюнах. Пока они брели по песку, над ними кружили птицы и бесконечно передразнивали друг друга, рисуя идеальные белые круги в ночном небе.
Манни хочет сказать: «Забери меня домой, Якоб», — но слышит только шипение воздуха, с которым на него несутся задние фонари.
Жена
Под надземной линией J тишина. Ночь наступила рано и принесла с собой холодный воздух, в котором звуки распространяются далеко. Наверху, на черных как копоть металлоконструкциях,
Нувориши последнее время норовят скупить здесь каждый квартал. Старые бойни, продающие свиные копытца, теперь кажутся неуместными в районе, куда мужчины с туристическими картами и в новых ботинках водят своих подружек посмотреть, «как живут простые люди». На углу появились заведения, где бокал вина стоит десять долларов. Цены на аренду растут так быстро, что мужички, торгующие сигарами и дешевым виски, уже подумывают закрыть свои лавки и перебраться в какое-нибудь другое место. «Старбакс», как первопроходец в стране индейцев, уже открыл здесь несколько точек.
Но Бушвик по-прежнему остается районом, где даже здоровые мужчины сжимают в кулаке ключи, когда идут к машине. Ведь пацанам из квартала Вильямсбург невдомек, что появление дорогих кофеен подразумевает, что на их посетителей никто не будет нападать. Они еще не знают, что времена изменились.
Если встать на рельсы и посмотреть вслед поезду, можно увидеть искры, фейерверком летящие из-под стальных колес, и сине-голубые лампочки моста вдали. Но лучше посмотрите вниз, на здание с дверью, покрытой наклейками «под снос» — такими свежими, что до сих пор чувствуется запах клея. Вы сможете разглядеть среди темных окон один огонек.
Это настольная лампа Якоба, которую ему подарил отец.
Кто-то только что зашел в здание, где вплоть до сегодняшнего вечера находилась «Стратегия выхода». Завтра приедут грузчики и вынесут всю жизнь Якоба на свалку. А следом за ними приедет бригада по сносу, и, прежде чем рушить стены, кто-то снимет со стены картину с Гималаями, чтобы подарить жене.
Лора еще ничего не знает.
Она воспользовалась запасным комплектом ключей, чтобы войти. Она пыталась дозвониться до Манни снова и снова, но на его мобильнике стоял автоответчик. Миссис Шталь, в свою очередь, непрерывно названивала в цветочную лавку Лоры, на глазах теряя свою легендарную выдержку и по-прежнему отказываясь говорить с раввином.
— Зачем он мне нужен? Мой сын жив, — повторяла она Лоре раз за разом, стараясь убедить в этом скорее себя саму. — И он никуда не сбегал. Где Стэн? Почему я не могу до него дозвониться? Милочка, ты должна помочь мне. Ты единственная, кто остался в своем уме.
Лора весь день старалась ее успокоить, еле сдерживаясь, чтобы самой не впасть в панику. Ей тоже не удается дозвониться до Стэна.
Теперь она сидит в покрытом шрамами и царапинами кожаном кресле Якоба и не знает, что делать дальше. Перед ней лежит блокнот, в котором записаны разные мысли, нарисованы диаграммы и расписания, где и когда бывал Якоб, чтобы понять, куда он мог податься в такой холод в одном костюме, с жалкой двадцаткой в кармане.