Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца
Шрифт:
Брин первым начал спускаться вниз с холма, но не первый добрался до тех двоих, один из которых стоял с покрасневшим мечом, а второй лежал на траве. Бранд Леофсон, все еще захваченный странностью происходящего, еще не осознав, что случилось, увидел — еще одна загадка, — как к ним подошел его молодой спутник и опустился на колени рядом с убитым.
Бранд услышал сверху шум, увидел спускающегося ап Хиула.
— Ты выполнишь условия поединка? — спросил он. И услышал ответ Брина ап Хиула,
— Он позволил тебе победить.
— Неправда! — возразил Бранд, но не с такой убежденностью, как ему бы хотелось.
Юноша, Берн, поднял глаза.
— Почему ты так говоришь? — спросил он, обращаясь к сингаэлю, а не к собственному командиру, герою, который спас их всех.
Брин изрыгал проклятия, поток непристойностей, глядя вниз на мертвого человека.
— Нас предали, — сказал он по-англсински. — Он взял на себя поединок, намереваясь проиграть.
— Неправда! — повторил Леофсон. Голос Брина был достаточно громким, его слышали остальные.
— Не валяй дурака! Ты это знаешь, — отрезал сингаэль. Теперь к ним подходили люди, и сверху, и снизу. — Ты каждый раз выдаешь свое намерение ударить слева, он тебя на этом подловил.
Берн все еще почему-то стоял на коленях рядом с убитым.
— Я это видел, — сказал он, снова глядя снизу на ап Хиула.
Бранд с трудом сглотнул. «Следи за ударом слева. Ты себя выдаешь…» Какой глупец может?..
Он уставился на юношу рядом с погибшим. Вечерний свет падал на них обоих.
— Почему ты здесь? — спросил он. Но он вовсе не был глупцом и знал ответ еще до того, как услышал его.
— Мой отец, — сказал Берн.
Больше ничего, но многое стало понятным. Брин ап Хиул посмотрел сверху на них обоих, живого и мертвого, и снова принялся ругаться с пугающей яростью.
Бранд Одноглазый, слыша его и помня о своем долге, снова спросил, громко:
— Ты выполнишь условия поединка?
В душе он был потрясен. «Какой глупец может так поступить?» Теперь он знал. Брин игнорировал его, что было оскорбительно. Его ярость угасала. Он смотрел на Берна.
— Ты понимаешь, что он все это подстроил? — Он продолжал говорить на языке англсинов, знакомом им всем.
Берн кивнул.
— Кажется, понимаю.
— Это правда, — раздался новый голос. — Я думаю, он пересек вместе с нами лес бога, чтобы это сделать. Или сделать это возможным.
Берн поднял глаза. Сын Элдреда, принц англсинов. Рядом с ним стоял парень ниже ростом, сингаэль.
— Он чуть было не рассказал нам, — продолжал принц Ательберт. — Я сказал, что отправился в лес из-за моего отца, а Алун отправился туда из-за брата, а Торкел сказал, что и у него похожая причина и что он объяснит нам потом. Но так и не объяснил.
— Нет, объяснил, — возразил Брин ап Хиул. — Только что.
Леофсон прочистил горло. Этот ветер дул в совсем ненужном направлении. Стоит быть осторожным, когда скалы приближаются.
— Я убил
— Замолчи, — оборвал его ап Хиул, негромко, но без всякого уважения в голосе, уважения, которое подобает выказывать человеку, только что спасшему весь свой отряд. — Мы сдержим свои обещания, потому что я буду опозорен, если не сдержу их, но мир узнает о том, что здесь произошло. Ты и правда хотел отправиться домой и прославиться этим поединком?
На это у Бранда Леофсона не нашлось ответа.
— Теперь уходите, — резко продолжал Брин. — Шон, мы все сделаем как положено. Надо воздать почести убитому. Пошли двух всадников на побережье предупредить кадирцев, которые, возможно, ищут их ладьи. Вот мое кольцо, предъявите им. Пусть пропустят эрлингов. Расскажи им почему. И возьмите с собой одного эрлинга, лучшего наездника, чтобы он объяснил все оставшимся у кораблей.
Он снова взглянул на Бранда, как смотрел бы на одного из своих самых незначительных слуг.
— Кто из твоих людей умеет обращаться с конем?
— Я умею, — произнес юноша, стоящий рядом с убитым на коленях, поднимая глаза. — У меня самый лучший конь. Я поеду. — Он еще не успел встать.
— Ты уверен? Мы похороним твоего отца со всеми положенными обрядами. Если хочешь остаться на..
— Нет. Отдайте его нам, — сказал Бранд впервые твердым тоном. — Он вверил свою душу Ингавину перед началом поединка. Это правда.
Казалось, настроение Брина снова изменилось. На лице отразилась печаль, гнев испарился. Говорят, что печаль всегда рядом с сингаэлями. Дождь и туман, темные долины, музыка в их голосах.
Ап Хиул кивнул головой.
— Это кажется мне разумным. Хорошо. Берите его с собой. Вы похороните его с почестями?
— Мы похороним его с почестями, — с достоинством ответил Бранд. — Он когда-то плавал с Вольганом.
Ее собственный гнев, осознала Рианнон, тоже испарился. Это ее очень смутило: как человека может пожирать гнев, сжигать ярость, желание — необходимость! — убивать, а потом все это просто исчезает, уплывает прочь, оставив после себя совершенно другие чувства. Она раньше не плакала; а теперь оплакивала предателя-эрлинга, слугу своей матери. Ей не следует этого делать, думала она. Не следует.
Мать обхватила ее рукой за плечи. Энид снова стала спокойной, задумчиво обнимая свою дочь.
«Все закончилось, — сказала себе Рианнон. — По крайней мере, теперь все закончилось».
В сагах, думал Берн, когда погибает герой от когтей и зубов чудовища или сражаясь против коварных превосходящих сил противника, он всегда в последние минуты лежит, еще живой, и те, кто его любит, могут прийти и сказать ему об этом, и услышать последние слова, которые он произнесет, чтобы унести их с собой.