Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца
Шрифт:
Король был там, среди работающих писцов, и Сей-нион вместе с ним, к счастью. Кендра вошла, держась одной рукой за брата, а другую руку прижав к глазам, и остановилась в отчаянии, не зная, что делать дальше в присутствии отца.
— Отец. Мой господин верховный священнослужитель. — Ей удалось это выговорить, потом она замолчала.
Сейнион взглянул на нее и быстро встал. Было видно, что он тоже принимает решение.
— Принц Гарет, будь так добр, пошли слугу принести из моей комнаты коричневый кожаный мешочек. Твоей сестре срочно необходимо лекарство, которое я могу ей предложить.
— Я сам его принесу, —
Отец остался к комнате.
— Госпожа, — спросил Сейнион, — это снова то самое, о чем мы говорили раньше?
Она колебалась, испытывая боль и нечто большее, чем боль. Ведьм сжигают за ересь. Она взглянула на отца. И услышала, как Сейнион Льюэртский сказал серьезно, еще раз изменив положение вещей:
— Здесь нет греха. Твоему царственному отцу тоже знаком тот мир, о котором ты говоришь.
У Кендры приоткрылся рот. Элдред тоже встал, переводя взгляд с дочери на священника. Он был бледен, но задумчив, спокоен. Кендра чувствовала, что вот-вот упадет.
— Дитя, — сказал ее отец, — все в порядке. Расскажи мне, что ты сейчас видишь из полумира.
Она не упала. Этот позор ее миновал. Ей помогли сесть на высокий табурет, на котором работал один из священников. На рукописи, лежащей перед ней на наклонной поверхности стола, была изображена ярко раскрашенная заглавная буква на полстраницы: буква С, на верхней части которой дугой изогнулся грифон. Кендра увидела, что это начальная буква слова «слава».
Она сказала, стараясь говорить как можно четче и осторожнее:
— Они прошли через лес призраков. Или прошел принц сингаэлей, Алун аб Оуин. Это его я могу… видеть. Обнажены мечи, идет бой.
— Где?
— Я не знаю.
— Ательберт?
Она покачала головой. От этого движения стало больно.
— Я его… не вижу, но я никогда его и не видела. Только сингаэля, и я не понимаю почему.
— Почему мы должны понимать? — спросил через секунду отец голосом ласковым, как дождик. Он взглянул на Сейниона, потом снова на нее. — Дитя, прости меня. Это перешло к тебе от меня, полагаю. Ты получила дар или проклятие, которое ношу я, — видеть то, от чего избавлено большинство из нас. Кендра, в этом нет твоего греха или порока.
— Тогда и в тебе тоже, мой господин, — твердо сказал Сейнион, — если это правда, а я в это верю. И нет нужды наказывать себя за это. Существуют цели, которых мы не понимаем, как ты сказал. Добру и воле бога служат в разных обличьях.
Кендра увидела, как ее отец посмотрел на седовласого священника в светло-желтых одеждах бога. Яркий цвет этих одежд резал ей глаза.
— Они сражаются? — спросил отец, снова поворачиваясь к ней.
— Кто-то сражается. Я вижу мечи… и еще один меч.
— Закрой глаза, — попросил Сейнион. — Тебя здесь любят и охраняют. Не прячься от того, что тебе дано. Я не верю, что в этом есть зло. Доверься Джаду.
— Джаду? Но как? Как я могу…
— Доверься. Не прячься.
В его голосе звучала музыка сингаэлей. Кендра закрыла глаза. Головокружение, потеря ориентации, нестихающая боль. Не прячься. Она старалась не прятаться. Снова увидела меч, тот, о котором прежде спрашивала священника, маленький, серебряный, сияющий в темноте, хотя лун не было.
Она снова увидела
Она услышала, как он произнес ее имя в страхе и изумлении, потом еще одно имя. А затем, с изысканной учтивостью, принимая во внимание то, что она только что с ним сделала и что он из этого понял, он помедлил как раз столько мгновений, чтобы послать ей через реки, долины и леса четкую мысль, из одной головы в другую, о том, что ей наверняка необходимо было знать в такой дали от него.
Кто может знать, кто может знать наверняка, как выбираются орудия?
Кендра открыла глаза. Посмотрела на руку отца, держащую ее за руку, как он держал ее тогда, когда она была маленькой, потом подняла на него взгляд, заплакала в первый раз в тот день и сказала:
— Ательберт там. Он вышел живым из леса.
— О, Джад, — произнес ее отец. — О, дети мои.
Если хочешь победить такого противника, то перед тобой лежит узкая тропа (и ты все время передвигаешь ноги). Бранда Леофсона не сразить каким-нибудь безрассудным выпадом или рубящим ударом, и он слишком массивный, чтобы одолеть его силой. Тебе необходимо достаточно времени, чтобы разгадать его, понять его склонности, как он реагирует на твои попытки, как проводит собственные атаки, что говорит. (Некоторые люди слишком много разговаривают.) Но летящее мимо время разит в обе стороны: викинг из Йормсвика быстр, и он моложе тебя. Ты обманываешь себя самым роковым образом, если думаешь, что можешь медлить, чтобы разобраться, что можешь утомить его.
Приходится наблюдать быстро, делать выводы, если можно их сделать, использовать против соперника то, что ты узнал. Например, привычку — о которой ему явно никто не сказал — поворачивать голову влево перед тем, как нанести рубящий удар слева, чтобы следить здоровым правым глазом за клинком. И он любит подрезать снизу, прием морских пиратов: человек, раненный в ногу, выбывает из боя, его просто обойти.
Итак, ты узнал две вещи, и довольно быстро, и если хочешь победить такого человека, ты имеешь представление о том, что нужно делать. И тебе вполне по силам это сделать, хотя прошло уже двадцать пять лет с того времени, как ты был в наилучшей форме.
Не стоит себе самому лгать. Торкел Эйнарсон уже давно этим не грешил. На его лице застыло жесткое выражение, когда он снова отступил и еще раз угадал низкий удар слева. Он его отразил и постарался, чтобы это не выглядело слишком легким. Снова описал круг, спустившись ниже. А потом вернулся назад, на тот же уровень, не пуская соперника выше, куда тот стремился. Нетрудно, пока это действительно нетрудно. Он все еще знал, что делает. Его можно лишить сил, он устанет, но не слишком быстро, если Леофсон будет так явно позволять предугадать половину своих ударов. Можно применить определенную последовательность действий, когда знаешь, что твой соперник предпочитает удар слева.