Песнь феникса

Бирюкова Инна Андреевна

Письмо я предусмотрительно прихватила с собой. Сжигать его почему-то было жалко, а прятать бессмысленно. По причине того, что негде – найдут запросто.

Глава 3

Авалайн уныло брела по тихому академическому дворику. День у нее сегодня как-то особенно не задался. На ведовстве, которое включало в себя травологию и зельеварение, она почему-то заснула, а преподаватель как на зло это заметил, хоть она и забилась на самый последний ряд и точно знала, что никогда не храпит. В итоге лекцию ей отметили как пропущенную, и теперь ее нужно будет отрабатывать. Практическое занятие по ясновидению она завалила напрочь, так как третий глаз не пожелал раскрыться и узреть хоть что-то в большом хрустальном шаре. После шара всем велено было гадать на специальных картах, но они тоже упорно не желали выдавать хоть что-нибудь приличное, за что можно было бы получить хотя бы трояк. Мелькнуло, правда, несколько прямолинейных намеков на то, что ждет ее в будущем, но было это настолько неправдоподобно, что юная пифия так и не решилась открыть рот и напророчить такую

ахинею. В столовую она опоздала, и все, что ей осталось от вечно голодных адептов, – это водянистое картофельное пюре да тощий жареный рыбий хвост, с которого и обгладывать-то было практически нечего. Пока она давилась этими шедеврами поварского искусства (не помирать же с голоду, право слово!), очередь в душевую стала настолько длинной, что на животрепещущий вопрос о личной гигиене пришлось махнуть рукой. При этом, конечно, уговорившись с собой, что завтра встанет в несусветную рань и успеет помыться раньше всех, когда душевая будет еще безлюдна.

Было и еще кое-что. С недавних пор она начала по-настоящему видеть будущее. Видения были обрывочными и непонятными, но четкими настолько, как будто все, что она видела, действительно происходило перед глазами. Никаких дополнительных ритуалов и настраивающих техник это не требовало. Просто, дотронувшись до любого предмета, она могла случайно увидеть ближайшее будущее того, кому эта вещь принадлежит или принадлежала. Короткая вспышка видения – и все. Какие-то незначительные детали, ничего важного. Но они отнимали уйму сил. Из полуэльфки как будто выпускали весь воздух, она «сдувалась» и готова была заснуть, где угодно. Наставник говорил, что это хорошо – ее дар развивается, так и должно быть. В скором будущем спонтанные проявления прекратятся. Зато она сможет по своему желанию видеть и прошлое, и будущее любого человека (или не человека), лишь прикоснувшись к нему или к его вещи. Такой уровень ясновидения считался довольно высоким, и Лайн вполне могла рассчитывать на хлебную должность даже в столице. Так или иначе, пока что этот дар приносил ей больше хлопот, чем пользы. И Лете она об этом еще не рассказывала… А может плюнуть на домашние задания и пойти к ней жаловаться? Она там все равно от ничегониделания изнывает, да и по душам они не болтали уже о-го-го сколько! А рассказать есть о чем! Например, о том, что все приятели уже давно и основательно ей надоели. Да что там! В какой-то момент она даже перестала различать их по именам и просто обозначала названием месяца. Благо больше чем на месяц они и не задерживались. Большинство кавалеров считали это ужасно трогательным и такой дуростью еще больше раздражали непостоянную пифию. Один из них, свежеименованный «снеготаем», так и вовсе возликовал настолько, что на каждом углу вещал о том, какой он горячий парень, что и лед со снегом растопит, а тем паче какое-то там девичье сердце. Полуэльфка, сердце которой растопить было весьма непросто, при этом воспоминании насмешливо фыркнула. Ну да! Куда уж там…

А так хотелось чего-то большого и светлого! Любви, наверное, хотелось. Но только где ее взять, если все кавалеры на одно лицо, и говорят все одно и то же: какие-то слащавые глупости. И годятся они только на то, чтобы вечера в сквере коротать за праздной болтовней. А замуж – за кого? Да так чтобы не просто выйти и маяться, а чтобы интересно было, с огоньком…

Лайн, замедлив шаг, еще немного погоревала о своей нелегкой женской доле, недовольно оглянулась на шествующую за ней в некотором отдалении полугномшу и поняла, что, если сей же час не выпьет с Леткой три ведра наливки, сойдет с ума. Наливки не было – ее требовалось припасать заранее. Но в планах пифии на сегодня никакой попойки не было, так что припасти она не удосужилась. Ладно, с Леткой можно обойтись и чаем. Так даже, наверное, лучше. А то от наливки она сразу бессовестно косеет и оказывается не в состоянии говорить по душам.

– Я иду к Летке, а ты иди спать! – полуобернувшись, крикнула она Рикнаке.

Та передернула плечами и не двинулась с места.

– У-у-у, да ну тебя к мракобесам, – простонала пифия, ощутив, что сил спорить и отстаивать свое право на личную жизнь у нее просто нет. – Пошли вместе. Но в комнату я тебя не впущу.

Слова у Авалайн редко расходились с делом, и вскоре она уже скреблась в комнату подруги. Однако на деликатные поскребывания никто не отозвался.

«Дрыхнет опять», – подумала полуэльфка и постучала решительнее. А потом еще решительнее. Тишина.

«Может, господин Роутэг наконец вернулся, и они там затихарились и целуются?» – мелькнула мысль.

– Летка, – зашипела Лайн, практически вплотную прильнув губами к двери. – Летка, если ты там предаешься страсти, то закругляйся немедленно, потому что я вхожу!

Произнеся это, она затихла и прислушалась. Никаких протестующих воплей не последовало, а потому пифия проворно полезла в свою сумку за отпирающим амулетом.

– Помощь нужна? – неожиданно раздался голос за ее спиной, и от стены отделилась тень, оказавшаяся притаившейся Рикнакой.

– Ну конечно не нужна. Это моя подруга мне не открывает, и я прекрасно сама с ней разберусь!.. Да куда же он завалился?

– Кто завалился?

– Не твое дело! – провыла пифия, гневно переворачивая сумку и вытряхивая ее содержимое прямо на пол. – Ага, нашла! – провозгласила она, как попало запихивая вытряхнутое назад. – Если Летка все-таки там и решит меня укокошить за то, что я вломилась в ее спальню без приглашения, ты ее задержишь, а я убегу, идет?

– Это разве считается опасностью?

– Ты Летку в гневе не видела. Настоящая ведьма. Только что искры из глаз не сыплются. Вот спасешь меня от нее

быстренько, и распрощаемся мы с тобой раз и навсегда.

Полугномша флегматично пожала плечами.

Вопреки ожиданиям, гром и молнии метать в них никто не стал. Некому было их метать – комната оказалась пуста. За раскрытым окном сгущались сумерки и разглядеть что-либо было не слишком просто. Пифия настороженно шагнула внутрь.

– Куда она могла деться? – почему-то шепотом произнесла она.

Вслед за ней заглянула Рикнака.

– Надеюсь, у тебя проблемы? – с надеждой вопросила она.

– Не дождешься, – нетерпеливо отмахнулась от нее полуэльфка. – Я всего лишь забыла, где у них тут свечи лежат.

– Как правило, они стоят в подсвечниках, – безмятежно ответствовала ей полугномша и, помедлив, добавила: – А это нормально, что мы тут шарим? Хозяев нет, может стоит запереть комнату и дождаться их с той стороны двери?

В этот момент Авалайн радостно пискнула.

– Ого! Ты смотри-ка, Летка целый канделябр откуда-то приволокла! Да еще и на пять свечей! Красота! Я тоже такой хочу! Хорошо, что он бронзовый, а не золотой. А то я бы от зависти удавилась прям здесь. Заходи скорее и закрывай дверь – не хочу, чтобы другие преподаватели заинтересовались нашими делами.

Полугномша страдальчески возвела глаза к потолку, всем своим видом говоря о том, какие же эльфийки все-таки придурковатые. Особенно полукровки. Ибо всем известно, что примесь человеческой крови никому еще на благо не пошла. Тут Рикнака недовольно крякнула, вспомнив, что и в ней половина крови людская. И ей это тоже не шло на пользу! Ни-ког-да! Она всегда и во всем была неправильной гномшей.

– Он не бронзовый, – сказала Рикнака, просто чтобы чем-то себя отвлечь. Думать о матери-человеке, которая бросила ее почтенного отца-гнома с орущим свертком на руках, было невыносимо. Как он сумел ее вырастить – не известно. Но дети гномов на редкость живучи. От матери ей достались человеческие черты лица, за которые ее задразнили в детстве и изредка дразнили даже сейчас. Правда, теперь она просто давала обидчикам в зубы. Коротко и быстро, не размениваясь на увещевания и слезы. Нарываться второй раз никому не хотелось, так что в Академии от нее уже почти отстали. А дома, наверное, не отстанут никогда. Как же все-таки хорошо, что гномов обучают раза в три дольше, чем всех остальных магов! По сравнению с жизнью в горных гномьих городах, здесь просто дворец! Есть практически своя комната (всего одна соседка – разве это считается?), кормят умопомрачительно вкусно и регулярно, учат всему без подзатыльников… Чем не жизнь? Магические способности – тоже подарок ветреной родительницы. Гномья кровь многократно усилила их, но по отцовской линии никогда не рождались одаренные дети. Для гномов это вообще большая редкость. Так что хотя бы за это ее можно поблагодарить. Иначе прозябать бы Рикнаке Бумпаркви и дальше в темных пыльных тоннелях. Махать киркой она не хотела. Кузнечное дело ее не интересовало. От предложения нянчиться с маленькими гномчиками ее затошнило. Готовить не получалось никогда. Оставалось только обучаться искусству боя, чтобы можно было приносить пользу, сопровождая обозыс ценными гномьими товарами в крупные человеческие города. Работа, конечно, опасная, но все лучше того, что было ей предложено. А потом она начала колдовать. Как и все гномы – совершенно неожиданно. Именно тогда стало понятно, что нужно ехать и учиться. Долго учиться. Но оно того стоило! Место при дворе уже наверняка было для нее приготовлено. А это и приличная еда, и сносные условия жизни и… как ни странно, свобода! Хоть и относительная. У нее будет много обязанностей, но никто не сможет приказать ей, кроме короля. И никто не сможет заставить ее выйти замуж и нарожать кучку гномчиков. А ведь к этому уже шло. Постепенно, но неотвратимо. Рикнака не любила об этом думать. Главным образом потому, что, прокручивая из раза в раз не слишком занятную историю своей жизни, ей приходилось признавать, что она не любит гномов. Даже не так – она их не выносит. И если бы ей все-таки пришлось выйти замуж за одного из них, она скорее всего просто сбросилась бы вниз с самой высокой горы, которую смогла бы отыскать. Чтоб наверняка. Единственным гномом, к которому она испытывала по-настоящему теплые чувства, был отец. Но и он не мог до конца ее понять. Сказывалась кровь матери. Человеческая кровь. Рикнака ненавидела узкие тоннели, кузницы, огромные столовые, в которых готовили сразу на всех (большинство женщин не уступали мужчинам ни в силе, ни в мастерстве обращения с разного рода инструментами и были заняты на работах; оставшиеся занимались хозяйственными заботами: стирали сразу на всех, готовили сразу на всех… да и вообще, все что можно было сделать «сразу на всех», они делали сразу на всех), детские сады, в которые скидывали орущих детей шибко работящие родители – весь гномий жизненный уклад. Все жили одной большой семьей. Огромный подземный улей, в котором невозможно было найти тихий закуток и побыть наедине с собой. Они даже жили все в одной комнате! Не всем кланом, конечно. Но отдельные семьи, а все без исключения они были очень многодетными, жили в просторных комнатах-пещерах…

А ей нравилось небо. В любую погоду. В дождь и снег. Когда светило солнце или дул сильный ветер. Небо всегда оставалось таким… свободным. Бескрайним. Необъятным. Ей нравились реки – лежать на берегу близко-близко и смотреть, как ловко быстрая вода омывает камушки. Ей нравилось слушать шум камыша на ветру. Она сопровождала обоз только дважды. Но то, что она увидела… Не глазами – сердцем…

«Я больше никогда туда не вернусь, – вдруг совершенно отчетливо поняла полугномша. – День, когда я снова попаду в пещеры и тоннели, станет последним днем моей жизни, потому что я просто больше не могу там жить. Я вырвалась из заточения, и никто никакими силами не заставит меня вернуться обратно».