Песнь льда и огня. Книги 1-9

Мартин Джордж Р.Р.

— Я тоже так подумал, лорд-капитан, но он знает много всего. Знал, что мы идем в залив Работорговцев, хотя ему никто не сказал, знал, что мы найдем тебя у этого острова. И еще — он сказал, что без него ты точно умрешь.

— Умру, значит? — «Перережьте ему глотку и за борт», — чуть было не выговорил капитан, но боль прострелила руку от кисти до локтя, и он ухватился за планшир, чтобы не рухнуть на палубу.

— Колдун напустил порчу на капитана, — заявил кто-то.

— Бей его! Бей, пока демонов не наслал! —

заорали все прочие.

Лонгвотер уже вынул кинжал, но тут Виктарион гаркнул:

— А ну назад! Пайк, убери нож. Крот, греби обратно к себе. Хамбл, отведи чародея в мою каюту. Остальные займитесь делом. — Какое-то мгновение он не был уверен, что они подчинятся: люди роптали и переглядывались. Обезьянье дерьмо сыпалось сверху градом, но все стояли как вкопанные. Виктарион сам ухватил жреца за локоть и потащил к люку.

Смуглянка, обернувшись к двери с улыбкой, увидела красного жреца и зашипела будто змея.

— Тихо, женщина, — сказал капитан, врезав ей здоровой рукой. — Подай нам вина. Крот правду сказал? Ты видел мою смерть?

— И не только ее.

— Ну и как я умру? В сражении? Соврешь — башку тебе расколю, как дыню, и скормлю обезьянам твои мозги.

— Твоя смерть сидит с нами, милорд. Дай-ка мне свою руку.

— Руку? Откуда ты знаешь?

— Я видел тебя в пламени, Виктарион Грейджой. Ты шел грозный, с окровавленным топором, знать ничего не зная о черных щупальцах, что держат тебя за руки, за ноги и за шею. Они-то и управляют тобой.

— Управляют? Лжет твой огонь. Я тебе не кукла, чтоб на нитках меня водить. — Виктарион, сдернув перчатку, сунул больную руку под нос жрецу. — На, любуйся. — Чистое полотно уже пропиталось кровью и гноем. — Мой противник на щите носил розу — я поранил руку шипом.

— Даже мелкая царапина может оказаться смертельной, лорд-капитан, но я могу тебя вылечить. Мне нужен нож — лучше всего серебряный, но и железный сойдет. И жаровня тоже. Тебе будет больно, как никогда в жизни, но руку тебе мы вернем.

Все они одинаковы, эти лекари. Мышь тоже всегда предупреждает о боли.

— Я железный человек, жрец. Боль мне смешна. Ты получишь, что просишь, но в случае неудачи я сам перережу тебе глотку и отдам тебя морю.

— Да будет так, — с поклоном ответил жрец.

До конца дня капитан не поднимался на палубу, и в его каюте слышались раскаты дикого хохота. Лонгвотер Пайк и Вульф Одноухий торкнулись к нему в дверь — заперто. Потом высокий голос запел что-то на чужом языке — на валирийском, как сказал мейстер, — и все обезьяны с визгом попрыгали в воду.

На закате, когда море почернело и небо залилось кровью, Виктарион вышел — голый до пояса, левая рука по локоть в крови. Подняв черную, будто обгорелую, кисть, он указал дымящимся пальцем на мейстера.

— Перережьте ему глотку и бросьте в море, чтобы ветер сопутствовал нам до самого

Миэрина. — Мокорро видел это в своем огне. Видел он также замужество королевы, но что с того? Она не первая, кого Виктарион Грейджой сделал вдовой.

Тирион

Лекарь вошел, бормоча любезности. Потом потянул носом, взглянул на Йеццана зо Каггаца и сказал Сластям:

— Сивая кобыла.

«Эк удивил, — подумал Тирион. — Кто бы мог догадаться? Даже с половиной носа и то понятно». Йеццан, сгорая от жара, мечется в луже собственных нечистот. В дерьме кровь, а подтирать его желтую задницу приходится Йолло с Пенни. Поднять хозяина невозможно, хорошо хоть на бок пока поворачивается.

— Здесь моя наука бессильна, — объявил лекарь. — Жизнь благородного Йеццана в руках богов. Держите его в холоде, иногда это помогает, и побольше воды. — Все сивокобыльные ведрами дуют воду.

— Речной не давать? — спросил Сласти.

— Ни в коем разе, — ответил лекарь и улетучился.

«Нам бы так», — подумал Тирион, раб в золотом ошейнике с колокольчиками, одно из сокровищ Йеццана. Честь, неотличимая от смертного приговора. Йеццан любит, чтобы сокровища были у него под рукой, они-то за ним и ухаживают.

Бедняга Йеццан на поверку оказался не таким уж плохим хозяином, тут Сласти был прав. Тирион, прислуживая на пирах, скоро узнал, что Йеццан по-настоящему хочет мира: другие больше тянули время, дожидаясь, когда подойдут волантинцы. Были и такие, что призывали штурмовать город немедленно, чтобы Волантис не лишил Юнкай славы и половины добычи. Йеццан противился этому и не соглашался вернуть заложников в город с помощью требушетов, как предлагал наемник Красная Борода.

Как много может измениться за каких-то два дня. Два дня назад Нянюшка был здоровехонек, призрачные копыта сивой кобылы не тревожили слух Йеццана и волантинский флот еще не вошел в залив.

— Он умрет, да? — спросила Пенни в своей обычной манере: скажи-что-это-не-так.

— Все мы умрем.

— Я про сейчас спрашиваю. Про эту заразу.

— Нельзя ему умирать. — Гермафродит нежно откинул пропотевшие волосы с хозяйского лба, и Йеццан со стоном исторг из себя новую струю бурой жидкости. Надо бы постель сменить, но как его сдвинешь?

— Некоторые господа перед смертью освобождают своих рабов, — заметила Пенни.

Сласти хихикнул — омерзительный звук.

— Только самых любимых. Их освобождают от скорбей этого мира, чтобы они служили господину за гробом.

Ему можно верить — он первым последует за хозяином в мир иной.

— Серебряная королева… — подал голос мальчик-козел.

— Забудь, — бросил Сласти. — Дракон унес ее за реку, в дотракийское море — там она и утопла.

— В траве утонуть нельзя, — сказал мальчик.