Песнь лихорадки
Шрифт:
Это было совсем не так, как целоваться с Танцором. Поцелуй Танцора был сладким, мечтательным и волнующим. Поцелуй Риодана был острым как бритва, резким и опасным, как и сам мужчина. Находиться в объятиях Танцора — все равно что жить на съедобной планете. Находиться в объятиях Риодана — все равно что ступить в око урагана. Танцор был легким смехом и нормальным будущим (за исключением внезапной смерти). Риодан был бесконечным вызовом и будущим, которое невозможно было себе вообразить.
Танцор принимал меня такой, какой я хотела быть, без вопросов. Риодан заставлял меня сомневаться в себе и доводил до собственных пределов.
Затем мои волосы оказались распущены,
Он целовал меня так, как делал все остальное — с исключительным умением, страстью и стопроцентной сосредоточенностью. Это был Риодан, отбросивший свою маску бизнесмена, свой холодный фасад, и оживший с жаром и мощностью тысячи солнц. И я осознала, что именно это так восхитило меня на четвертом уровне — я видела, как он отбросил все свои щиты и трахался как возбужденный мужчина, ничего не сдерживая. Открытый, незащищенный, каким он был, когда мы разговаривали.
Контролирующий себя Риодан крайне восхищал.
Открывшийся Риодан вызывал неописуемую зависимость.
Он целовал меня так, будто я была империей, которую он поклялся защищать и умер бы тысячью смертей, чтобы сохранить ее в безопасности. Он целовал меня так, будто я была женщиной с темной глубинной дикостью, требовавшей утоления, и он точно знал, как это сделать. Он целовал меня так, будто он умирал, и это был последний уготованный ему поцелуй. Затем поцелуй изменился, язык его был шелковым и бархатистым, и он целовал меня так, будто я была отменным тонким фарфором, требующим огромной заботы и нежности. Затем в нас обоих вселился шторм, и я вжималась в него, и он искал своим поцелуем, его руки скользили ниже, к той части меня, что была диким животным, как и он, и мы собирались забыть о мире и превратиться в двух примитивных, неусложеннных зверей, трахающихся так, будто наша страсть служила топливом для вселенной. И я была уверена, что мы можем. Я чувствовала, как что-то поднимается во мне, жажда, радующаяся жизни, и я знала, что она вырвется наружу и порезвится так жестко, как ей угодно, потому что я никогда не смогу сломать этого мужчину. Даже своими суперсилами. Я могу выплеснуть на него все, что угодно, и мне не нужно беспокоиться, что у него случится сердечный приступ, сломается кость, или я нечаянно поставлю ему фингал. Он может справиться с чем угодно. С моим вспыльчивым характером, моей жаждой приключений и побуждений, моим интеллектом, яростью, ругательствами, моей исключительной физической силой, даже с тьмой моего подсознания. Он был широкоплечим зверем. Он был крепким, умелым, стойким, и имел бессмертное сердце. Во мне взорвалось безумие страсти, и я ответила на ярость его поцелуя всей яростью своей души, а уж этого было дохрена. Отдаленной частью мозга я подумала о Танцоре и гадала, что возможно, он мог справиться лишь с малой частью меня, возможно, я сдерживалась не только потому, что боялась быть такой чертовски уязвимой, но и потому, что я боялась навредить ему и…
Риодан оборвал поцелуй и оттолкнул меня так резко, что я споткнулась о стул и едва не грохнулась. Мое тело замерзло там, где был жар его ладоней. Мои ноги
Я восстановила равновесие и встала, уставившись на него. Он открыл во мне коробку, которую я не могла закрыть. По крайней мере, не так быстро.
— Погоди, что? — я покачала головой, пытаясь избавиться от ступора. — Почему ты так на меня смотришь?
— Тебе нужно уйти. Сейчас же, — прохрипел он.
— Ты этого не хочешь. Твое тело совсем этого не хочет, — мне было больно от отсутствия контакта с его телом.
— Ты траханая девственница.
— Оксюморон. Я нетраханая девственница. И нет ничего плохого в том, чтобы быть девственницей. Я хранила это по весомой причине.
— Убирайся, — повторил он, и его серебристые глаза стали холодными и жесткими, как древние монеты. Открытый, незащищенный мужчина исчез прямо на моих глазах, и было больно видеть, как он уходит. Как будто тебя отрезали от чего-то священного. Как будто посчитали недостаточно святой, чтобы это увидеть.
— Ну конечно, теперь ты будешь вести себя как Джада? — сорвалась я.
— В Джаде есть смысл. Я просто не хотел, чтобы ты все время была ей.
Мои руки сжались в кулаки.
— Я не понимаю. Ты целуешь всех. Черт бы тебя подрал, ты целовал Джо. Я такая же хорошенькая, как и Джо.
— Ты. Не. Все, — он помедлил, затем хрипло добавил: — И ты не хорошенькая. Проклятье, Дэни. Ты прекрасна.
— И вот еще одна причина, по которой твои слова не имеют смысла, — сердито сказал я. Он может умереть! — Что, если ты умрешь и никогда больше меня не поцелуешь?
Серебристые глаза прищурились, сверкая злостью.
— Вот почему ты хотела заняться со мной сексом? Потому что я могу умереть раньше Танцора, и решила трахнуть нас по порядку, кто первый умрет?
Я взорвалась.
— Я не говорила, что хочу тебя трахнуть. Я просто целовала тебя. И ты целовал меня в ответ. И тебе это нравилось.
Он сделал шаг назад, и свет теперь падал на его лицо так, что одна часть была на виду, а другая — скрыта тьмой.
— Возвращайся через три дня с Танцором, — сказал он так же ровно, как говорила я, будучи Джадой. — Мы спасем Шазама. Ты найдешь мир, обзаведешься домом с Танцором и никогда не вернешься на Землю.
— Отъебись, Риодан, — сказала я, задетая его отказом, его ледяной отстраненностью и тем, что опять оказалась по другую сторону его дьявольских стен. Несколько минут я провела в райском саду. И меня изгнали.
— Только что отказался от этого, — холодно сказал он.
Я развернулась и перешла в режим стоп-кадра.
Ничего не произошло.
Мои силы отказали.
Иногда я правда ненавижу этого мужчину. В тот момент я очень, очень ненавидела его.
Притворившись, что и не хотела переходить в режим стоп-кадра, я медленно вышла из его офиса, длинноногая и чертовски сексуальная, показывая ему то, чего он никогда не получит. Я пустила в ход все те невероятные ощущения, которые пробудил в моем теле Танцор и он сам.