Песнь лихорадки
Шрифт:
— Почему он называл тебя Йи-йи?
Я не собиралась отвечать на этот вопрос, но я впервые так свободно говорила с кем-то о времени в Зеркалах. Я обнаружила, что мне невероятно сложно отказать Танцору в чем-либо, и мой рот произнес:
— Так он выражал свою любовь ко мне. Он часто говорил: Я вижу тебя, Йи-йи.
Танцор улыбнулся и поднялся на ноги.
— Чем хочешь перекусить? Я согрею нам какой-нибудь ланч.
— Мне нужно направляться в аббатство. Я и так потратила слишком много времени.
— Время от времени хорошо брать перерыв, Мега. Как твои каникулы на Даде. Спасибо, что рассказала. Я бы хотел услышать и о других мирах, например, куда ты попала в следующий раз. Я хочу
Я устроила набег на его маленькую кладовку сзади лаборатории, схватила пару дюжин протеиновых батончиков, засунула в рюкзак все, кроме одного, и направилась к двери.
— Конечно, — выдавила я сквозь ком в горле.
— Увидимся вечером, Пинки? — крикнул он мне вслед.
Мы привыкли подтрунивать над собой, называя друг друга Пинки и Брейн [61] в более простые времена, строя планы по захвату мира.
Он поцеловал меня прошлым вечером. Я осталась на ночь. Аббатство было в руинах, и ни одно из моих убежищ меня не привлекало. Оставаясь в этих местах, я была кем-то другим, кем-то, кем никогда больше не буду.
61
«Пинки и Брейн» — американский мультсериал Стивена Спилберга о лабораторных мышах, одна из которых стала умной до гениальности, а другая глупой до смеха.
Я спала на диване вопреки его уговорам лечь в кровать и оставить ему диван.
Мои губы уже сложились в «Нет, я занята», я готова была бросить эту фразу через плечо. Внезапно в мозгу встала картинка: захожу завтра и нахожу его мертвым. И последнее, что он от меня услышал — «Нет».
Его сердце стало моей клеткой.
Диктующей мои действия. Заставляющей думать обо всем, что я говорила и делала. Зная, что все равно все закончится плохо, что бы я ни сказала или сделала. Как я должна была заботиться о ком-то, кого не сумею уберечь? По любой логике это было глупо. Саморазрушительно. Бессмысленно. Вело к эрозии. Прошлым вечером я сказала ему: Ты же понимаешь, что умрешь раньше меня, верно? Он рассмеялся и ответил: Вау, вот это было высокомерно, Мега. Я вообще не рассматриваю подобные риски. Никто не знает, сколько ему отведено. Перестань об этом думать. Я не думаю об этом. Живи моментом. Ты всегда так делала.
Раньше этого было достаточно. Я верила, что мои моменты вечны. Джеки Пейпер никогда не оставит Паффа.
— Конечно, Брейн, — я перешла в режим стоп-кадра.
Глава 45
Не касаться земли [62]
Мак
Этим вечером мне достался кусочек рая.
В очаровательном таунхаусе с ярко-красной дверью, украшенном красочными клумбами влажных цветов под каждым окном, на северном берегу реки Лиффи, я обедала с моей сестрой Алиной и моими родителями.
62
Строчка из песни The Doors — Not To Touch The Earth
Воссоединение
Когда я постучала в дверь, открыла мама, разрыдалась от счастья и крикнула через плечо:
— Джек, Джек, иди скорее! Наша малышка здесь!
Затем в дверном проеме появился мой папочка и сестра, и я очутилась в яростных медвежьих объятьях Джека Лейна, которые как всегда пахли перечной мятой и лосьоном после бритья. Затем Алина и мама тоже обняли нас, и мы стояли все вместе, обнявшись, плача и смеясь, и мое сердце едва не взорвалось, неспособное вместить столько радости.
Многочисленные ужасы прошлого года растаяли в этом объятии, и на несколько мгновений казалось, будто Лейны всего лишь отправились в Ирландию на семейный отдых. Моя сестра никогда не умирала, я никогда не убивала, и мир не должен был вот-вот рухнуть.
Нет. Но все равно ощущения были чертовски прекрасные.
Они сказали, что Алина нашла их несколько недель назад, и хоть поначалу они не верили и даже вели себя агрессивно, «заглянул милый мистер Риодан», забрал ее и сделал анализ крови, доказавший, что она бесспорно их дочь. (Я не сказала им, что он несомненно укусил ее, а не выкачал кровь шприцем, и переглянулась с Алиной, которая подмигнула, и мы тайком улыбнулись друг другу). Папа сказал, что они в итоге все равно поверили бы, что это она, даже без всяких тестов, потому что он-то знает своих девочек.
Мама приготовила жареную курицу (мистер Риодан прислал множество других продуктов — «мистер Риодан» хорошо знал, как обращаться с мамами), печенье и овощи, за которыми последовал лучший персиковый пирог в моей жизни.
Мы сидели за маленьким столиком в светлой кухне с высоким потолком, смеялись и говорили, наслаждаясь тем самым, что в этом мире уже казалось невозможным — быть семьей, которая проводит время за нормальной семейной болтовней. Мама заставила меня расплести волосы и сказала, что это слишком платиновый цвет, и какие бы я там витамины не принимала, мне лучше перестать, если я не хотела превратиться в кого-то из сказки, вроде Рапунцель. Я не сказала, что уже превращаюсь в нечто из сказки. Решила сохранить эту сногсшибательную новость на потом. Я заметила, что Алина больше не носила помолвочное кольцо, и не упустила мимолетной печали, мелькнувшей на ее лице, когда мама поддразнила ее красавцем, которого мистер Риодан несколько дней назад прислал занести продукты.
Я сделала мысленную заметку спросить у сестры, кто именно из Девятки это был. Меньше всего мне хотелось, чтобы Алина спала с кем-то из них, хотя, я мечтательно задумалась… вон тот с внешностью Джейсона Стетхэма был абсолютно горяч, ну и Алина не более нормальная, чем я. Ну ладно, немножко нормальнее, но ненамного. Папа сбросил вес, работая с Десятым Участком над различными проектами, и выглядел как никогда привлекательным и здоровым. Мама больше не состояла в Попечителях. Они нежданно-негаданно закрыли свои двери безо всяких объяснений. Вместо этого она переключила свои усилия на местный просветительский центр, который надзирал за многочисленными теплицами и управлял дюжиной местных ферм.
После ланча мы уселись в темно-синей гостиной, щеголявшей креслами с откидной спинкой, очаровательной люстрой, высокими окнами и белыми, обшитыми панелями стенами. Мы собрались возле тихо шипящего газового камина, и я посвятила их в причины своего столь долгого отсутствия (опуская МНОГОЕ). Когда я рассказала им, как я победила Синсар Дабх и оставила ее в будуаре, пойманной в ловушку, глаза моего папы засветились от гордости.
— Вот это моя девочка, — горячо сказал он. — Я знал, что ты не обречешь мир.