Песнь меча

Сатклифф Розмэри

«Это лучше, — подумал Бьярни, — чем сидеть и смотреть друг на друга, пока не придет помощь».

Он взял маленький потертый инструмент и устроился поудобнее, облокотившись на здоровое плечо. Он играл не хуже других и даже с больной рукой мог бренчать довольно сносно. Но все песни и рассказы, которые он знал, они слышали уже сотни раз.

— Расскажи о троллях, — попросила Лила.

— Расскажи о себе, когда ты был маленьким, — сказала Сигни, почувствовав, что он в затруднении и желая помочь.

И вот, извлекая

из расстроенных гуслей странный рой звуков, когда надо было усилить впечатление, Бьярни стал рассказывать о том времени, когда он был мальчишкой в Норвегии, задолго до того, как приплыл на запад; о том, как он и его друг Арва решили разбогатеть и вломились в древнее захоронение на пустошах, прямо над поселением, где, как говорили, покоился конунг, а вокруг него — золотые драгоценности и прекрасное оружие. На самом деле приключение было не такое уж веселое, потому что, спрятавшись за кустами дрока, копали они долго, но нашли только горшок обуглившихся костей и древний кинжал, весь изъеденный ржавчиной.

Увидев восторженные лица Лилы и Сигни, он решил приукрасить рассказ. Он добавил битву с троллихой для Лилы, и грозу, наполнившую небо биением темных крыл, а кости и ржавый кинжал превратились в скелет конунга в кольчуге — блестящей, как чешуя лосося, и шлеме с темно-красным медным забралом, а вокруг него — кубки, и мечи, и лошадиные сбруи из чистого золота — столько, что им пришлось сходить за корабельным навесом, чтобы унести все это богатство. Рассказ все больше обрастал невероятными подробностями, и Бьярни обнаружил в себе дар рассказчика, о котором не подозревал.

— А что стало с сокровищами? — спросила Сигни, когда он закончил.

— С сокровищами? — сказал он медленно, чтобы потянуть время.

И ответ возник сам собой.

— Конунг Харальд Прекрасноволосый прослышал о них — и они исчезли.

Девочки грустно закивали головами. Они знали как отзываются о Харальде Прекрасноволосом те, кто приплывал в западные моря, чтобы одолеть его. И Лила сказала:

— Даже дельфин из голубого стекла?

Бьярни забыл, что упоминал о дельфине, когда перечислял сокровища. Наверное, он сделал это неосознанно, просто потому что никогда не забывал о нем, хотя за последние пять лет почти и не думал.

— Вовсе нет, — сказал он, — я спрятал дельфина и, когда поплыл на запад, взял его с собой.

— Он все еще у тебя? — сказала Лила, а Сигни тут же попросила:

— Покажи нам!

Бьярни покачал головой; он устал, и очарование вымысла больше не радовало его. Он вернулся к правде:

— У меня его нет. Когда я взял свой меч и покинул Рафнглас, я закопал его в укромном местечке, о котором никогда не забуду, — в маленькой долине под пустошью, со славной землей.

— Но ты же вернешься за ним когда-нибудь?

— Возможно, — сказал Бьярни, задумчиво перебирая струны.

Незаметное движение в дверях заставило

его обернуться. Эрп стоял со сбруей в руках и прислушивался, слегка склонив голову набок.

В последний вечер перед спуском «Девы-тюленя» на воду, когда уже разложили бревна, а западный ветер с дождем покачивал верхушки деревьев, Бьярни пришел в покои леди Од, чтобы поговорить с ней. Плечо еще ныло, и его не покидало чувство, будто по нему проехалась целая ладья, но земля уже не уходила из-под ног, и он мог стоять перед своей госпожой, не раскачиваясь из стороны в сторону.

Она сидела у очага, среди сундуков и узелков, ожидавших утреннего плавания. Мергуд и Сигни с Лилой готовились к отплытию в глубине комнаты, а леди Од смотрела в огонь, и руки ее лежали на коленях ладонями вверх. Кажется, впервые он видел ее, сидящую у очага без работы в руках.

Несколько минут он простоял в ожидании, и наконец она взглянула на него.

— Бьярни Сигурдсон, ты хотел мне что-то сказать?

— Госпожа, — начал Бьярни, — я был вам верным слугой и останусь им до того дня, как мы спустимся на берег, но когда вы отплывете в Исландию, верните мне мою свободу.

Леди Од посмотрела на него, слегка приподняв резко очерченные брови.

— Тебя тянет в неведомые моря?

— Нет, домой — в родную землю.

— В Исландии много хорошей земли, или ты хочешь остаться на Кейтнессе?

— Пять лет моего изгнания прошли, и я могу вернуться в свое поселение, — сказал Бьярни.

— Вот оно что. Тоскуешь по дому. Многих гложет эта тоска — временами.

— К тому же на Малле ждет мой пес, и вот уже три года я обещал доставить одно послание.

— Веские причины, — кивнула леди Од. — Что ж, приди ко мне перед отплытием «Девы-тюленя», и ты получишь свою свободу и плату.

Несколько дней спустя на берегу под крепостью Дангадра, где расположились леди Од и ее прислужницы, пока на «Деву-тюленя» и «Фионулу» грузили провиант и готовили их к отплытию, собралась целая толпа — пиктов и северян. Сам Дангадр спустился из своей крепости с боевой дружиной, чтобы попрощаться, а с ним и Гроа, и другие женщины. Гроа, в расстегнутой накидке, несмотря на легкий весенний ветер, несла себя гордо, как корабль, чей парус надувал бриз. До конца лета в доме вождя появится новый житель.

И вот в последний раз Бьярни стоял перед леди Од — она отозвала его в сторону, чтобы вернуть свободу.

— Ты не передумал? — спросила она.

— Нет, госпожа.

— Что ж, вот твоя плата.

Она дала ему мешочек из мягкой темно-красной кожи, который приятно зазвенел в его руках.

— Спасибо, госпожа, — сказал он и хотел заткнуть его за пояс, но она остановила его, улыбнувшись:

— Открой и проверь. Никогда не бери деньги, не глядя.