Песнь меча
Шрифт:
Бьярни же показалось, что она просит его остаться не только из-за его здоровья, но и ради себя: сильный мужчина с мечом в доме, видимо, защищал ее от какой-то опасности, возможно, от страха.
Он остался еще на одну ночь — спал на куче папоротника в конюшне, с мечом на боку, Хунином и старой лошадкой за компанию; а потом и на следующую. Днем он помогал ей управляться с делами. Пора было косить траву на лугу около речки — они собрали ее и разложили серебряными полосами, чтобы
— Он был моим пастухом, — сказала она, но в усадьбе не было никакого скота, ничего живого, кроме лошади и пяти уток, которые повсюду следовали за Ангарад. Везде царило запустение; просторный дом, полуразвалившиеся конюшни и амбары говорили, что когда-то здесь было богатое хозяйство, земли которого простирались по всей долине.
И вот осталась одна девушка, в мужских штанах и с повадками королевы — она работала, чтобы прокормить себя, больного старика и лошадь. Наверняка за этим крылась целая история…
На четвертое утро ветер подул с запада, достаточно сильный, чтобы посеребрить молодой зеленый ячмень на маленьком поле, склонив его своими порывами. И Бьярни, вернувшись с пастбища, услышал вдалеке колокольный звон. Со дня бури это был первый признак жизни в долине.
— Ты слышишь колокола? — спросил он Ангарад, которая собирала утиные яйца.
— Да, это из церкви, звон призывает жителей долины восславить Бога. Он слышен, когда ветер дует оттуда.
Она сунула руку в торфяную кучу за другим яйцом.
— Тогда поторопись, — сказал Бьярни.
— Я не могу оставить Гвина.
— Я позабочусь о нем.
Она бережно положила последнее яйцо в корзину.
— Ты не христианин?
— Я крещен, — ответил Бьярни, — но я останусь с Гвином.
Она сказала спокойно:
— Думаю, меня совсем не ждут там, где звонят колокола, да и люди вряд ли обрадуются моему приходу.
В тот вечер, за ужином, она спросила:
— Куда ты пойдешь отсюда?
— Куда глаза глядят, — сказал Бьярни. — Я хотел вернуться в родное поселение, в Рафнглас, где реки Лейкланда впадают в море. Так было до бури, которая сбила нас с курса. А теперь — не знаю.
Теперь они с Ангарад вполне сносно объяснялись на смеси норвежского и языка бриттов, но он сомневался, что сможет рассказать ей о втором мече так, чтобы она поняла.
— Меня не было там пять лет, и я сомневаюсь, стоит ли туда возвращаться.
— Пять лет на торговом судне. Наверное, разучился управляться с мечом?
Бьярни покачал головой, кинул кость с остатками мяса Хунину.
— Не на торговом судне, хотя «Морская корова» была торговым кораблем, а ее капитан — моим другом. Когда вождь
Минуту девушка безмолвно смотрела на него сквозь торфяной дым, а потом сказала:
— Может, когда-нибудь ты туда и отправишься. А пока останься здесь со мной.
Он взглянул на нее удивленно и спросил:
— И кем я буду? Тебе ведь не нужен пастух.
— Будешь моим наемником, — сказала Ангарад. — Конечно, не пастухом….
Сначала ему показалось, что это шутка, но он заметил, с какой отчаянной серьезностью она говорила, и вновь почувствовал, что она чего-то боится. Он протянул ей руку — ладонью вверх — над огнем. Она протянула свою, и они пожали друг другу руки, как было принято при заключении сделки.
И вот Бьярни Сигурдсон, который служил Онунду Деревянной ноге и Торштену Олафсону, теперь стал наемником хозяйки разорившейся усадьбы. И, как ни удивительно, он был вполне доволен своей судьбой. Он помогал ей по дому и занимался хозяйством, как в последние три дня, — это была работа слуги или хозяина дома.
Он охотился и ловил рыбу, так что еды им хватало. К такой жизни он привык с детства, в отличие от бурных событий последних пяти лет, но было в ней и кое-что особенное — он никогда не снимал с себя меч.
Бывало, Ангарад исчезала, уходила в леса или в холмистые пустоши с большой плетеной корзиной, а возвращалась с травами, которые развешивала сушиться над огнем, или перемалывала с гусиным жиром из огромного кувшина в амбаре, или смешивала с водой из речки, отмеряя время заклинаниями на странном величественном языке, не похожем ни на британский, ни на норвежский.
И Бьярни вскоре понял, что, несмотря на молодость — она была не старше его — она разбиралась в травах, как старая деревенская знахарка, а может, знала и еще больше…
— Зачем ты все это делаешь? Ведь никто не приходит за твоими мазями, — спросил он однажды, когда она связывала высушенные травы в пучки.
— Приходят — иногда, — сказала она. — И когда придут, у меня уже все будет готово.
Действительно, однажды, когда закончился сезон стрижки овец, если бы они у них были, из долины пришел мужчина, держа правую руку в левой, с ужасной раной на запястье, которая успела нагноиться, прежде чем он решил обратиться за помощью.