Песнь небесного меча
Шрифт:
— Ты хочешь, чтобы тебе вернули Осферта? — спросил Альфред.
Ответом, конечно, было «нет», но Беокка почти незаметно кивнул седой головой, и я понял, что Осферт не нужен в Винтанкестере. Мне не нравился этот юноша, и, судя по безмолвному посланию Беокки, там он тоже никому не был нужен, но его храбрость была достойна подражания. Я подумал, что у Осферта сердце воина.
— Да, господин, — ответил я и увидел, как Гизела украдкой улыбнулась.
— Он твой, — коротко сказал Альфред.
Беокка благодарно возвел к небу здоровый глаз.
— И
Я пожал плечами.
— Разве это не дело Гутрума? — спросил я.
Бемфлеот находился в королевстве Восточная Англия, с которым у нас официально был мир.
Альфреда рассердило, что я назвал Гутрума его датским именем.
— Королю Этельстану сообщили о возникших трудностях, — заявил он.
— И он ничего не сделал?
— Пообещал сделать.
— А викинги безнаказанно разгуливают по его землям, — заметил я.
Альфред ощетинился.
— Ты предлагаешь мне объявить войну королю Этельстану?
— Он позволяет вражеским отрядам заявляться в Уэссекс, господин, так почему бы и нам не ответить тем же? Почему бы не послать корабли в Восточную Англию, чтобы потрепать владения короля Этельстана?
Альфред встал, не ответив на мое предложение.
— Вот что самое важное, — проговорил он. — Мы не должны потерять Лунден. — Он протянул руку в сторону отца Эркенвальда, и тот, открыв кожаную сумку, вынул свиток пергамента, запечатанный коричневым воском. Альфред протянул этот пергамент мне. — Я назначаю тебя военным губернатором города. Не допусти, чтобы его снова захватил враг.
— Военным губернатором? — многозначительно переспросил я, взяв пергамент.
— Все войска и члены фирда будут находиться под твоим командованием.
— А город, господин? — спросил я.
— Город станет Божьим местом, — ответил Альфред.
— Мы очистим его от греха, — перебил отец Эркенвальд, — и да станут его грехи белы, как снег.
— Аминь, — истово проговорил Беокка.
— Я назначаю отца Эркенвальда епископом Лундена, — продолжал Альфред, — и гражданское управление будет находиться в его руках.
Я почувствовал, как у меня упало сердце. Эркенвальд? Который меня ненавидит?
— А как же олдермен Мерсии? — спросил я. — Разве не в его руках здешнее гражданское управление?
— Мой зять, — сдержанно проговорил Альфред, — не будет оспаривать мои назначения.
— И как много власти ему здесь принадлежит?
— Это — Мерсия! — сказал Альфред, топнув ногой. — А он правит Мерсией!
— Значит, он может назначить нового военного губернатора? — спросил я.
— Он будет делать то, что я ему велю, — ответил Альфред; в его голосе внезапно зазвучал гнев. — Через четыре дня мы закончим все приготовления, — он быстро снова собой овладел, — и завершим все дискуссии, необходимые для того, чтобы позаботиться о безопасности и благоустройстве этого города. — Он отрывисто кивнул мне, наклонил голову в сторону Гизелы и отвернулся.
— Господин король, — мягко проговорила
Взгляд Альфреда метнулся к реке, где шесть лебедей преодолевали буйную воду под сломанным мостом.
— С ней все хорошо, — сдержанно проговорил он.
— Синяки… — начала Гизела.
— Она всегда была озорным ребенком, — перебил он.
— Озорным? — нерешительно переспросила Гизела.
— Я ее люблю, — сказал Альфред. Не оставалось сомнений, что он говорит правду, — столько неожиданного чувства прозвучало в его голосе. — Но если озорной ребенок забавляет, то для взрослого озорство есть грех. Моя дорогая Этельфлэд должна научиться послушанию.
— Итак, она учится ненавидеть? — спросил я, вспомнив недавние слова короля.
— Теперь она замужем. И ее долг перед Богом повиноваться мужу. Она научится этому, я уверен, и будет благодарна за урок. Трудно наказывать дитя, которое любишь, но грешно воздерживаться от такого наказания. Молю Бога, чтобы Этельфлэд со временем научилась быть любезной.
— Аминь, — сказал отец Эркенвальд.
— Хвала Господу, — сказал Беокка.
Гизела промолчала, и король ушел.
Я должен был догадаться, что в совет во дворце на вершине лунденского холма будут входить и священники. Я ожидал военного совета, трезвого обсуждения того, как лучше всего очистить Темез от головорезов, кишащих в устье, но вместо этого, едва я отдал свои мечи, меня проводили в окруженный колоннами зал, где стоял алтарь.
Меня сопровождали Финан и Ситрик. Финан, добрый христианин, перекрестился, но Ситрик, как и я, был язычником и посмотрел на меня с тревогой, будто боялся религиозного волшебства.
Я вытерпел церковную службу. Монахи распевали, священники молились, колокола звонили, мужчины преклоняли колена. В помещении находилось около сорока человек, большинство из них — священники, и всего одна женщина — Этельфлэд, сидевшая рядом с мужем. Она была одета в белое просторное одеяние, стянутое на поясе голубым кушаком, в ее пшенично-золотистые волосы были вплетены цветки вероники.
Я стоял позади нее, но один раз, когда она повернулась, чтобы посмотреть на отца, я увидел пурпурный синяк вокруг ее правого глаза.
Альфред не глядел на нее и не вставал с колен.
Я наблюдал за королем, наблюдал за поникшими плечами Этельфлэд и думал о Бемфлеоте и о том, как можно сжечь это осиное гнездо. Первым делом, думал я, мне потребуется провести корабль вниз по реке и лично посмотреть на Бемфлеот.
Альфред внезапно встал, и я решил, что служба наконец-то закончилась, но вместо этого король повернулся к нам и прочел очень беглую проповедь. Он призвал нас поразмыслить над словами пророка Иезекииля — кем бы тот ни был.