Песнь небесного меча

Корнуэлл Бернард

Альфред вздрогнул.

— Потом, — безжалостно продолжал я, — ее изнасилуют те, кто предложит самую высокую цену.

Этельред глядел в пол, церковники молчали.

— На кон поставлена честь Уэссекса, — тихо произнес Альфред.

— Значит, люди должны погибать за честь Уэссекса? — спросил епископ Эркенвальд.

— Да! — Альфред вдруг рассердился. — Страна — это история страны, епископ, собрание всех ее историй. Мы — то, чем сделали нас отцы; их победы дали нам то, что у нас есть, а вы хотите заставить меня оставить потомкам историю унижения?

Вы хотите, чтобы люди рассказывали о том, как Уэссекс стал посмешищем воющих варваров? Эта история, епископ, никогда не умрет, и, если ее будут рассказывать, каждый человек, думая об Уэссексе, будет представлять принцессу Уэссекса, которую язычники выставили голой. Всякий раз, думая об Англии, люди будут думать об этом!

«Интересно», — подумал я.

В те дни мы редко употребляли название «Англия». То была лишь мечта, но Альфред в приступе гнева приподнял занавес, скрывающий его планы. И тогда я понял: он хочет, чтобы армия продолжала путь на север — и еще дальше, пока не будет больше Уэссекса, не будет Восточной Англии, не будет Мерсии и Нортумбрии, а будет только Англия.

— Господин король, — непривычно покорно проговорил Эркенвальд, — не знаю, будет ли существовать Уэссекс, если мы заплатим язычникам, чтобы те собрали армию.

— На то, чтобы собрать армию, требуется время, — твердо проговорил Альфред, — и ни одна языческая армия не нападет, пока не кончится жатва. А как только урожай будет собран, мы сможем созвать фирд. У нас будут люди, чтобы противостоять им.

Это было верно, но большинство наших людей будут необученными фермерами, в то время как Зигфрид приведет воющих, голодных норманнов, приученных к мечу.

Альфред повернулся к зятю.

— И я ожидаю, что нас поддержит фирд южной Мерсии.

— Так и будет, господин, — с жаром заверил Этельред.

На его лице больше не было заметно болезни, которая скрутила его тогда, когда я в последний раз видел его в этом зале. На его щеки вернулся румянец, бойкая самоуверенность Этельреда будто вовсе не пострадала.

— Может, это промысел Божий, — сказал Альфред Эркенвальду. — В милосердии своем Он дал нашим врагам шанс собраться тысячами, чтобы мы могли одолеть их в одной великой битве. — Голос его окреп при этой мысли. — Господь на моей стороне, — твердо сказал Альфред, — и я не боюсь!

— Таково слово Бога! — набожно сказал брат Ассер, крестясь.

— Аминь, — проговорил Этельред. — И еще раз аминь. Мы победим их, господин!

— Но прежде чем вы одержите эту великую победу, — обратился я к Этельреду, испытывая злорадное удовлетворение при мысли о том, что сейчас скажу, — тебе придется исполнить свой долг. Ты должен будешь доставить выкуп лично.

— Клянусь Богом, я этого не сделаю! — негодующе сказал Этельред, но перехватил взгляд Альфреда и осел в кресле.

И ты должен будешь опуститься перед Альфредом на колени, — сказал я, повернув нож в его ране.

Даже Альфред ужаснулся.

— Зигфрид настаивает на этом условии? — спросил он.

— Настаивает,

господин, — ответил я, — хотя я и спорил с ним. Я умолял, господин, возражал и молил, но тот не сдался.

Этельред молча смотрел на меня; на его лице читался ужас.

— Тогда быть посему, — сказал Альфред. — Иногда Господь Бог ждет от нас больше, чем мы в силах вынести, но ради славы Его мы должны вытерпеть все.

— Аминь, — истово сказал я.

Я заслужил скептический взгляд, который бросил на меня король.

Они говорили столько, сколько потребовалось одной из свечей Альфреда, чтобы сгореть на две отметки, показав, что прошло два часа. И все это было пустой болтовней — разговорами о том, как собрать деньги, как перевезти их в Лунден и как потом доставить в Бемфлеот. Я вносил свои предложения, Альфред делал пометки на пергаменте, и все это было напрасной тратой времени и сил, потому что если я преуспею в своих намерениях, то выкуп выплачен не будет, Этельфлэд не вернется, а трон Альфреда будет в безопасности.

И я собирался сделать все от меня зависящее, чтоб добиться этого. Всего через одну неделю.

Глава 11

Тьма. Последний дневной свет угас, и теперь нас окутывала тьма.

Лунного света тоже не было, но луна пряталась где-то за облаками, поэтому края их серебрились. И под этим громадным серебряным небом, черным и звездным, «Морской Орел» скользил вниз по Темезу.

За рулевым веслом стоял Ралла. Мне было нечего и мечтать стать когда-нибудь таким же хорошим мореходом, как он, и я надеялся, что Ралла сумеет провести нас в кромешной тьме по широким изгибам реки.

По большей части невозможно было сказать, где кончается вода и где начинаются болотистые берега, но Раллу это как будто не беспокоило. Он стоял, широко расставив ноги, время от времени топая — знак замедлить движения весел. Он мало говорил, но временами слегка выправлял курс длинной рукоятью рулевого весла; и перо руля ни разу не коснулось отлогого илистого берега реки.

Порой луна выскальзывала из-за облаков, и вода перед нами начинала мерцать ярким серебром. На берегах то появлялись, то исчезали красные искры — маленькие огни в хижинах на болотах.

Мы пользовались последними часами отлива, который нес нас вниз по реке. Недолгое мерцание луны на воде показывало, что берега все дальше отходят друг от друга — река едва ощутимо расширялась, вливаясь в море.

Я все время поглядывал на север, ожидая увидеть сияние в небе — отблеск костров в высоком лагере Бемфлеота и вокруг него.

— Сколько языческих кораблей в Бемфлеоте? — внезапно спросил Ралла.

— Неделю назад было шестьдесят четыре, — ответил я. — А сейчас, вероятно, около восьмидесяти. Может, даже сотня или больше.