Песнь о Гайавате

Генри Логфелло

Точно веточки цикуты,

Колебал прохладный ветер

Перья в косах Гайаваты.

На носу его пироги

Села белка, Аджидомо;

Точно травку луговую,

Раздувал прохладный ветер

Мех на шубке Аджидомо.

На песчаном дне на белом

Дремлет мощный Мише-Нама,

Царь всех рыб, осетр тяжелый,

Раскрывает жабры тихо,

Тихо водит плавниками

И хвостом песок взметает.

В боевом вооруженье, -

Под

щитами костяными

На плечах, на лбу широком,

В боевых нарядных красках -

Голубых, пурпурных, желтых, -

Он лежит на дне песчаном;

И над ним-то Гайавата

Стал в березовой пироге

С длинной удочкой из кедра.

"Встань, возьми мою приманку!
–

Крикнул в воду Гайавата.
–

Встань со дна, о Мише-Нама,

Подымись к моей пироге,

Выходи на состязанье!"

В глубину прозрачной влаги

Он лесу свою забросил,

Долго ждал ответа Намы,

Тщетно ждал ответа Намы

И кричал ему все громче:

"Встань, царь рыб, возьми приманку!"

Не ответил Мише-Нама.

Важно, медленно махая

Плавниками, он спокойно

Вверх смотрел на Гайавату,

Долго слушал без вниманья

Крик его нетерпеливый,

Наконец сказал Кенозе,

Жадной щуке, Маскенозе:

"Встань, воспользуйся приманкой,

Оборви лесу нахала!"

В сильных пальцах Гайаваты

Сразу удочка согнулась;

Он рванул ее так сильно,

Что пирога дыбом встала,

Поднялася над водою,

Словно белый ствол березы

С резвой белкой на вершине.

Но когда пред Гайаватой

На волнах затрепетала,

Приближаясь, Маскеноза, -

Гневом вспыхнул Гайавата

И воскликнул: "Иза, иза!
–

Стыд тебе, о Маскеноза!

Ты лишь щука, ты не Нама,

Не тебе я кинул вызов!"

Со стыдом на дно вернулась,

Опустилась Маскеноза;

А могучий Мише-Нама

Обратился к Угудвошу,

Неуклюжему Самглаву:

"Встань, воспользуйся приманкой,

Оборви лесу нахала!"

Словно белый, полный месяц,

Встал, качаясь и сверкая,

Угудвош, Самглав тяжелый,

И, схватив лесу, так сильно

Закружился вместе с нею,

Что вверху в водовороте

Завертелася пирога,

Волны, с плеском разбегаясь,

По всему пошли заливу,

А с песчаных белых мелей,

С отдаленного прибрежья

Закивали, зашумели

Тростники и длинный шпажник.

Но

когда пред Гайаватой

Из воды поднялся белый

И тяжелый круг Самглава,

Громко крикнул Гайавата:

"Иза, иза!
– Стыд Самглаву!

Угудвош ты, а не Нама,

Не тебе я кинул вызов!"

Тихо вниз пошел, качаясь

И блестя, как полный месяц,

Угудвош прозрачно-белый,

И опять могучий Нама

Услыхал нетерпеливый,

Дерзкий вызов, прозвучавший

По всему Большому Морю.

Сам тогда он с дна поднялся,

Весь дрожа от дикой злобы,

Боевой блистая краской

И доспехами бряцая,

Быстро прыгнул он к пироге,

Быстро выскочил всем телом

На сверкающую воду

И своей гигантской пастью

Поглотил в одно мгновенье

Гайавату и пирогу.

Как бревно по водопаду,

По широким черным волнам,

Как в глубокую пещеру,

Соскользнула в пасть пирога.

Но, очнувшись в полном мраке,

Безнадежно оглянувшись,

Вдруг наткнулся Гайавата

На большое сердце Намы:

Тяжело оно стучало

И дрожало в этом мраке.

И во гневе мощной дланью

Стиснул сердце Гайавата,

Стиснул так, что Мише-Нама

Всеми фибрами затрясся,

Зашумел водой, забился,

Ослабел, ошеломленный

Нестерпимой болью в сердце.

Поперек тогда поставил

Легкий челн свой Гайавата,

Чтоб из чрева Мише-Намы,

В суматохе и тревоге,

Не упасть и не погибнуть.

Рядом белка, Аджидомо,

Резво прыгала, болтала,

Помогала Гайавате

И трудилась с ним все время.

И сказал ей Гайавата:

"О мой маленький товарищ!

Храбро ты со мной трудилась,

Так прими же, Аджидомо,

Благодарность Гайаваты

И то имя, что сказал я:

Этим именем все дети

Будут звать тебя отныне!"

И опять забился Нама,

Заметался, задыхаясь,

А потом затих - и волны

Понесли его к прибрежью.

И когда под Гайаватой

Зашуршал прибрежный щебень,

Понял он, что Мише-Нама,

Бездыханный, неподвижный,

Принесен волной к прибрежью.

Тут бессвязный крик и вопли

Услыхал он над собою,

Услыхал шум длинных крыльев,

Переполнивший весь воздух,

Увидал полоску света

Меж широких ребер Намы