Песнь о Гайавате

Лонгфелло Генри Уодсуорт

СВАТОВСТВО ГАЙАВАТЫ

«Муж с женой подобен луку,Луку с крепкой тетивою;Хоть она его сгибает,Но ему сама послушна,Хоть она его и тянет,Но сама с ним неразлучна;Порознь оба бесполезны!»Так раздумывал нередкоГайавата и томилсяТо отчаяньем, то страстью,То тревожною надеждой,Предаваясь пылким грезамО прекрасной МиннегагеИз страны Дакотов диких.Осторожная НокомисГоворила Гайавате:«Не женись на чужеземке,Не ищи жены по свету!Дочь соседа, хоть простая, —Что очаг в родном вигваме,Красота же чужеземки —Это лунный свет холодный,Это звездный блеск далекий!»Так Нокомис говорила.Но разумно ГайаватаОтвечал ей: «О Нокомис!Мил очаг в родном вигваме,Но милей мне звезды в небе,Ясный месяц мне милее!»Строго старая НокомисГоворила: «Нам не нужноПраздных рук и ног ленивых;Приведи жену такую,Чтоб работала с любовью,Чтоб проворны были руки,Ноги двигались охотно!» Улыбаясь, ГайаватаМолвил: «Я в земле ДакотовСтрелоделателя знаю;У него есть дочь-невеста,Что прекрасней всех прекрасных;Я введу ее в вигвам твой,И она тебе в работеБудет дочерью покорной,Будет лунным, звездным светом,Огоньком в твоем вигваме,Солнцем нашего народа!»Но опять свое твердилаОсторожная Нокомис:«Не вводи в мое жилищеЧужеземку, дочь Дакота!Злобны дикие Дакоты,Часто мы воюем с ними,Распри наши не забыты,Раны наши не закрылись!»Усмехаясь, ГайаватаИ на это ей ответил:«Потому-то и пойду яЗа невестой в край Дакотов,Для того пойду, Нокомис,Чтоб окончить наши распри,Залечить навеки раны!»И пошел в страну красавиц,В край Дакотов, Гайавата,В путь далекий по долинам,В тишине равнин пустынных,В тишине лесов дремучих.С каждым шагом делал милюОн в волшебных мокасинах;Но быстрей бежали мысли,И дорога бесконечнойПоказалась Гайавате!Наконец, в безмолвье лесаУслыхал он гул потоков,Услыхал призывный грохотВодопадов Миннегаги.«О, как весел, – прошептал он, —Как отраден этот голос,Призывающий в молчанье!»Меж деревьев, где игралиСвет и тени, он увиделСтадо чуткое оленей.«Не сплошай!» – сказал он луку,«Будь верней!» – стреле промолвил,И когда стрела-певунья,Как оса, впилась в оленя,Он взвалил его на плечиИ пошел еще быстрее.У дверей в своем Вигваме,Вместе с милой Миннегагой,Стрелоделатель работал.Он точил на стрелы яшму,Халцедон точил блестящий,А она плела в раздумьеТростниковые циновки;Все о том, что будет с нею,Тихо девушка мечтала,А старик о прошлом думал.Вспоминал он, как, бывало,Вот такими же стреламиПоражал он на долинахРобких ланей и бизонов,Поражал в лугах зеленыхНа лету гусей крикливых;Вспоминал и о великихБоевых отрядах прежних,Покупавших эти стрелы.Ах, уж нет теперь подобныхСлавных воинов на свете!Ныне воины что бабы:Языком болтают только!Миннегага же в раздумьеВспоминала, как весноюПриходил к отцу охотник,Стройный юноша-красавецИз земли Оджибуэев,Как сидел он в их вигваме,А простившись, обернулся,На нее взглянул украдкой.Сам отец потом нередкоВ нем хвалил и ум и храбрость.Только будет ли он сноваК водопадам Миннегаги?И в раздумье МиннегагаВдаль рассеянно глядела,Опускала праздно руки.Вдруг почудился ей шорох,Чья-то поступь в чаще леса,Шум ветвей, – и чрез мгновенье,Разрумяненный ходьбою,С мертвой ланью за плечами,Стал пред нею Гайавата.Строгий взор старик на гостяБыстро вскинул от работы,Но, узнавши Гайавату,Отложил стрелу, поднялсяИ просил войти в жилище.«Будь здоров, о Гайавата!» —Гайавате он промолвил.Пред невестой ГайаватаСбросил с плеч свою добычу,Положил пред ней оленя;А она, подняв ресницы,Отвечала ГайаватеКроткой лаской и приветом:«Будь здоров, о Гайавата!»Из оленьей крепкой кожиСделан был вигвам просторный,Побелен, богато убранИ дакотскими богамиРазрисован и расписан.Двери были так высоки,Что, входя, едва нагнулсяГайавата на пороге,Чуть коснулся занавесокГоловой в орлиных перьях.Встала с места Миннегага,Отложив свою работу,Принесла к обеду пищи,За водой к ручью сходилаИ стыдливо подавалаС пищей глиняные миски,А с водой – ковши из липы.После села, стала слушатьРазговор отца и гостя,Но сама во всей беседеНи словечка не сказала!Да, как будто сквозь дремотуУслыхала МиннегагаО Нокомис престарелой,Воспитавшей Гайавату,О друзьях его любимыхИ о счастье, о довольствеНа земле Оджибуэев,В тишине долин веселых.«После многих лет раздора,Многих лет борьбы кровавойМир настал теперь в селеньяхОджибвэев и Дакотов! —Так закончил Гайавата,А потом прибавил тихо: —Чтобы этот мир упрочить,Закрепить союз сердечный,Закрепить навеки дружбу,Дочь свою отдай мне в жены,Отпусти в мой край родимый,Отпусти к нам Миннегагу!»Призадумался немногоСтарец, прежде чем ответить,Покурил в молчанье трубку,Посмотрел на гостя гордо,Посмотрел на дочь с любовьюИ ответил очень важно:«Это воля Миннегаги.Как решишь ты, Миннегага?»И смутилась МиннегагаИ еще милей и крашеСтала в девичьем смущенье.Робко рядом с ГайаватойОпустилась МиннегагаИ, краснея, отвечала:«Я пойду с тобою, муж мой!»Так решила Миннегага!Так сосватал Гайавата,Взял красавицу невестуИз страны Дакотов диких!Из вигвама рядом с неюОн пошел в родную землю.По лесам и по долинамШли они рука с рукою,Оставляя одинокимСтарика отца в вигваме,Покидая водопады,Водопады Миннегаги,Что взывали издалека:«Добрый путь, о Миннегага!»А старик, простившись с ними,Сел на солнышко к порогуИ, копаясь за работой,Бормотал: «Вот так-то дочки!Любишь их, лелеешь, холишь,А дождешься их опоры,Глядь – уж юноша приходит,Чужеземец, что на флейтеПоиграет да побродитПо деревне, выбираяПокрасивее невесту, —И простись навеки с дочкой!»Весел

был их путь далекийПо холмам и по долинам,По горам и по ущельям,В тишине лесов дремучих!Быстро время пролетало,Хоть и тихо ГайаватаШел теперь – для Миннегаги,Чтоб она не утомилась.На руках через стремниныНес он девушку с любовью, —Легким перышком казаласьЭта ноша Гайавате.В дебрях леса, под ветвями,Он прокладывал тропинки,На ночь ей шалаш построил,Постелил постель из листьевИ развел костер у входаИз сухих сосновых шишек.Ветерки, что вечно бродятПо лесам и по долинам,Путь держали вместе с ними;Звезды чутко охранялиМирный сон их темной ночью;Белка с дуба зорким взглядомЗа влюбленными следила,А Вабассо, белый кролик,Убегал от них с тропинкиИ, привстав на задних лапках,Из норы глядел украдкойС любопытством и со страхом.Весел был их путь далекий!Птицы сладко щебетали,Птицы звонко пели песниМирной радости и счастья.«Ты счастлив, о Гайавата,С кроткой, любящей женою!» —Пел Овейса синеперый.«Ты счастлива, Миннегага,С благородным, мудрым мужем!» —Опечи пел красногрудый.Солнце ласково гляделоСквозь тенистые деревья,Говорило им: «О дети!Злоба – тьма, любовь – свет солнца,Жизнь играет тьмой и светом, —Правь любовью, Гайавата!»Месяц с неба в час полночныйЗаглянул в шалаш, наполнилМрак таинственным сияньемИ шепнул им: «Дети, дети!Ночь тиха, а день тревожен;Жены слабы и покорны,А мужья властолюбивы, —Правь терпеньем, Миннегага!»Так они достигли дома,Так в вигвам Нокомис старойВозвратился ГайаватаИз страны Дакотов диких,Из страны красивых женщин,С Миннегагою прекрасной.И была она в вигвамеОгоньком его вечерним,Светом лунным, светом звездным,Светлым солнцем для народа.

СВАДЕБНЫЙ ПИР ГАЙАВАТЫ

Стану петь, как По-Пок-Кивис,Как красавец ЙенадиззиТанцевал под звуки флейты,Как учтивый Чайбайабос,Сладкогласный ЧайбайабосПесни пел любви-томленьяИ как Ягу, дивный мастерИ рассказывать и хвастать,Сказки сказывал на свадьбе,Чтобы пир был веселее,Чтобы время шло приятней,Чтоб довольны были гости!Пышный пир дала Нокомис,Пышно праздновала свадьбу!Чаши были все из липы,Ярко-белые и с глянцем,Ложки были все из рога,Ярко-черные и с глянцем.В знак торжественного пира,Приглашения на свадьбу,Всем соседям ветви ивыВ этот день она послала;И соседи собралисяК циру в праздничных нарядах,В дорогих мехах и перьях,В разноцветных ярких красках,В пестром вампуме и бусах.На пиру они сначалаОсетра и щуку ели,Приготовленных Нокомис;После – пимикан олений,Пимикан и мозг бизона,Горб быка и ляжку лани,Рис и желтые лепешкиИз толченой кукурузы.Но радушный Гайавата,Миннегага и НокомисПри гостях не сели к пище:Только потчевали молча,Только молча им служили.А когда обед был кончен,Хлопотливая НокомисИз большого меха выдрыТотчас каменные трубкиТабаком набила южным,Табаком с травой пахучейИ с корою красной ивы.После ласково сказала:«Протанцуй нам, По-Пок-Кивис,Танец Нищего веселый,Чтобы пир был веселее,Чтобы время шло приятней,Чтоб довольны были гости!»И красавец По-Пок-Кивис,Беззаботный Йенадиззи,Озорник, всегда готовыйВеселиться и буянить,Тотчас встал среди собранья.Ловок был он в плясках, в танцах,В состязаньях и забавах,Смел и ловок в разных играх,Даже в самых трудных играх!На деревне По-Пок-КивисСлыл пропащим человеком,Игроком, лентяем, трусом;Но насмешки и прозваньяНе смущали Йенадиззи:Ведь зато он был красавецИ большой любимец женщин!Он стоял в одежде белойИз пушистой ланьей шкуры,Окаймленной горностаем,Густо вампумом расшитойИ ежовою щетиной;В головном его убореКолыхался пух лебяжий;На козловых мокасинахКрасовались иглы, бисерИ хвосты лисиц – на пятках,А в руках держал он трубкуИ большое опахало.Краской желтою и красной,Краской алою и синейВсе лицо его сияло;В косы, смазанные маслом,И с пробором, как у женщин,Вплетены гирлянды былиИз пахучих трав и листьев.Вот как убран и наряженВстал красавец По-Пок-Кивис,Встал при звуках флейт и песен,Голосов и барабановИ свой дивный танец начал.Танцевал он прежде важно,Выступая меж деревьев —То под тенью, то на солнце —Мягким шагом, как пантера;После – все быстрей, быстрееЗакружился, завертелся,Вкруг вигвама начал прыгатьЧерез головы сидящихТак, что ветер, пыль и листьяПонеслись за ним кругами!А потом вдоль Гитчи-Гюми,По песчаному прибрежью,Как безумный, он помчался,Ударяя с дикой силойМокасинами о землюТак, что ветер стал уж бурей,Засвистал песок, вздымаясь,Словно вьюга по пустыне,И покрылося прибрежьеВсе холмами Нэго-Воджу!Так веселый По-Пок-КивисТанец Нищего окончилИ, окончив, возвратилсяК месту пира, сел с гостями,Сел, спокойно улыбаясьИ махая опахалом.После друга Гайаваты,Чайбайабоса, просили:«Спой нам песню, Чайбайабос,Песню страсти, песню неги,Чтобы пир был веселее,Чтобы время шло приятней,Чтоб довольны были гости!»И прекрасный ЧайбайабосСпел им нежно, сладкозвучно,Спел в волнении глубокомПесню страсти, песню неги;Все смотря на Гайавату,Все смотря на Миннегагу,Тихо пел он эту песню:«Онэвэ! Проснись, родная!Ты, лесной цветочек дикий,Ты, лугов зеленых птичка,Птичка дикая, певунья!Взор твой кроткий, взор косули,Так отраден, так отраден,Как роса для нежных лилийВ час вечерний на долине!А твое дыханье сладко,Как цветов благоуханье,Как дыханье их зареюВ Месяц Падающих Листьев!Не стремлюсь ли я всем сердцемК сердцу милой, к сердцу милой,Как ростки стремятся к солнцуВ тихий Месяц Светлой Ночи?Онэвэ! Трепещет сердцеИ поет тебе в восторге,Как поют, вздыхают ветвиВ ясный Месяц Земляники!Загрустишь ли ты, родная, —И мое темнеет сердце,Как река, когда над неюОблака бросают тени!Улыбнешься ли, родная, —Сердце вновь дрожит и блещет,Как под солнцем блещут волны,Что рябит холодный ветер!Пусть улыбкою сияютНебеса, земля и воды, —Не могу я улыбаться,Если милой я не вижу!Я с тобой, с тобой! Взгляни же,Кровь трепещущего сердца!О, проснись! Проснись, родная!Онэвэ! Проснись, родная!»Так прекрасный ЧайбайабосПесню пел любви-томленья;И хвастливый, старый Ягу,Удивительный рассказчик,Слушал с завистью, как гостиВосторгались сладким пеньем;Но потом, по их улыбкам,По глазам и по движеньямУвидал, что все собраньеС нетерпеньем ожидаетИ его веселых басен,Непомерно лживых сказок.Очень был хвастлив мой Ягу!В самых дивных приключеньях,В самых смелых предприятиях —Всюду был героем Ягу:Он узнал их не по слухам,Он воочию их видел!Если б только Ягу слушать,Если б только Ягу верить,То нигде никто из лукаНе стреляет лучше Ягу,Не убил так много ланей,Не поймал так много рыбыИль речных бобров в капканы.Кто резвее всех в деревне?Кто всех дальше может плавать?Кто ныряет всех смелее?Кто постранствовал по светуИ диковин насмотрелся?Уж, конечно, это Ягу,Удивительный рассказчик.Имя Ягу стало шуткойИ пословицей в народе;И когда хвастун-охотникЧересчур охотой хвасталИли воин завирался,Возвратившись с поля битвы,Все кричали: «Ягу, Ягу!Новый Ягу появился!»Это он связал когда-тоИз коры зеленой липыЛюльку жилами оленяДля малютки Гайаваты.Это он ему позднееПоказал, как надо делатьЛук из ясеня упругий,А из сучьев дуба – стрелы.Вот каков был этот Ягу,Безобразный, старый Ягу,Удивительный рассказчик!И промолвила Нокомис:«Расскажи нам, добрый Ягу,Почудесней сказку, басню,Чтобы пир был веселее,Чтобы время шло приятней,Чтоб довольны были гости!»И ответил Ягу тотчас:«Вы услышите сегодняПовесть – дивное сказаньеО волшебнике Оссэо,Что сошел с Звезды Вечерней!»

СЫН ВЕЧЕРНЕЙ ЗВЕЗДЫ

«То не солнце ли заходитНад равниной водяною?Иль то раненый фламингоТихо плавает, летает,Обагряет волны кровью,Кровью, падающей с перьев,Наполняет воздух блеском,Блеском длинных красных перьев?Да, то солнце утопает,Погружаясь в Гитчи-Гюми;Небеса горят багрянцем,Воды блещут алой краской!Нет, то плавает фламинго,В волны красные ныряя;К небесам простер он крыльяИ окрасил волны кровью!Огонек Звезды ВечернейТает, в пурпуре трепещет,В полумгле висит над морем.Нет, то вампум серебритсяНа груди Владыки Жизни,То Великий Дух проходитНад темнеющим закатом!На закат смотрел с восторгомДолго, долго старый Ягу;Вдруг воскликнул: «Посмотрите!Посмотрите на священныйОгонек Звезды Вечерней!Вы услышите сказаньеО волшебнике Оссэо,Что сошел с Звезды Вечерней!В незапамятные годы,В дни, когда еще для смертныхНебеса и сами богиБыли ближе и доступней,Жил на севере охотникС молодыми дочерями;Десять было их, красавиц,Стройных, гибких, словно ива,Но прекрасней всех меж нимиОвини была, меньшая.Вышли девушки все замуж,Все за воинов отважных,Овини одна не скороЖениха себе сыскала.Своенравна и сурова,Молчалива и печальнаОвини была – и долгоЖенихов, красавцев юных,Прогоняла прочь с насмешкой,А потом взяла да вышлаЗа убогого Оссэо!Нищий, старый, безобразный,Вечно кашлял он, как белка.Ах, но сердце у ОссэоБыло юным и прекрасным!Он сошел с Звезды Заката,Он был сын Звезды Вечерней,Сын Звезды любви и страсти!И огонь ее, и чары,И краса, и блеск лучистый —Все в груди его таилось,Все в речах его сверкало!Женихи, любовь которыхОвини отвергла гордо, —Йенадиззи в ожерельях,В пышных перьях, ярких краскахНасмехалися над нею;Но она им так оказала:«Что за дело мне до вашихОжерелий, красок, перьевИ насмешек непристойных!Я счастлива за Оссэо!»Раз в ненастный, темный вечерШли веселою толпоюНа веселый праздник сестры, —Шли на званый пир с мужьями;Тихо следовал за нимиС молодой женой Оосэо.Все шутили и смеялись —Эти двое шли в молчанье.На закат смотрел Оссэо,Взор подняв, как бы с мольбою;Отставал, смотрел с мольбоюНа Звезду любви и страсти,На трепещущий и нежныйОгонек Звезды Вечерней;И расслышали все сестры,Как шептал Оссэо тихо:«Ах, шовэн нэмэшин, Ноза! —Сжалься, сжалься, о отец мой!»«Слышишь? – старшая сказала.Он отца о чем-то просит!Право, жаль, что старикашкаНе споткнется на дороге,Головы себе не сломит!»И смеялись сестры злобноНепристойным, громким смехом.На пути их, в дебрях леса,Дуб лежал, погибший в бурю,Дуб-гигант, покрытый мохом,Полусгнивший под листвою,Почерневший и дуплистый.Увидав его, ОссэоИспустил вдруг крик тоскливыйИ в дупло, как в яму, прыгнул.Старым, дряхлым, безобразнымОн упал в него, а вышел —Сильным, стройным и высоким,Статным юношей, красавцем!Так вернулася к ОссэоКрасота его и юность;Но – увы! – за ним мгновенноОвини преобразилась!Стала древнею старухой,Дряхлой, жалкою старухой,Поплелась с клюкой, согнувшись,И смеялись все над неюНепристойным, громким смехом.Но Оссэо не смеялся,Овини он не покинул,Нежно взял ее сухуюРуку – темную, в морщинах,Как дубовый лист зимою,Называл своею милой,Милым другом, Нинимуша,И пришел с ней к месту пира,Сел за трапезу в вигваме.Тот вигвам в лесу построенВ честь святой Звезды Заката.Очарованный мечтами,На пиру сидел Оссэо.Все шутили, веселились,Но печален был Оссэо!Не притронулся он к пище,Не сказал ни с кем ни слова,Не слыхал речей веселых;Лишь смотрел с тоской во взореТо на Овини, то кверху,На сверкающие звезды.И пронесся тихий шепот,Тихий голос, зазвучавшийИз воздушного пространства,От далеких звезд небесных.Мелодично, смутно, нежноГоворил он: «О Оссэо!О возлюбленный, о сын мой!Тяготели над тобоюЧары злобы, темной силы,Но разрушены те чары;Встань, приди ко мне, Оссэо!Яств отведай этих дивных,Яств вкуси благословенных,Что стоят перед тобою;В них волшебная есть сила:Их вкусив, ты станешь духом;Все твои котлы и блюдаНе простой посудой будут:Серебром котлы заблещут,Блюда – в вампум превратятся.Будут все огнем светиться,Блеском раковин пурпурных.И спадет проклятье с женщин,Иго тягостной работы:В птиц они все превратятся,Засияют звездным светом,Ярким отблеском закатаНа вечерних нежных тучках».Так сказал небесный голос;Но слова его понятныБыли только для Оссэо,Остальным же он казалсяГрустным пеньем Вавонэйсы,Пеньем птиц во мраке леса,В отдаленных чащах леса.Вдруг жилище задрожало,Зашаталось, задрожало,И почувствовали гости,Что возносятся на воздух!В небеса, к далеким звездам,В темноте ветвистых сосен,Плыл вигвам, минуя ветви,Миновал – и вот все блюдаЗасияли алой краской,Все котлы из сизой глины —Вмиг серебряными стали,Все шесты вигвама яркоЗасверкали в звездном свете,Как серебряные прутья,А его простая кровля —Как жуков блестящих крылья.Поглядел кругом ОссэоИ увидел, что и сестрыИ мужья сестер-красавицВ разных птиц все превратились:Были тут скворцы с дроздами,Были сойки и сороки,И все прыгали, порхали,Охорашивались, пели,Щеголяли блеском перьев,Распускали хвост, как веер.Только Овини осталасьДряхлой, жалкою старухойИ в тоске сидела молча.Но, взглянувши вверх, ОссэоИспустил вдруг крик тоскливый,Вопль отчаянья, как прежде,Над дуплистым старым дубом,И мгновенно к ней вернуласьКрасота ее и юность;Все ее лохмотья сталиБелым мехом горностая,А клюка – пером блестящим,Да, серебряным, блестящим!И опять вигвам поднялся,В облаках поплыл прозрачных,По воздушному теченью,И пристал к Звезде Вечерней, —На звезду спустился тихо,Как снежинка на снежинку,Как листок на волны речки,Как пушок репейный в воду.Там с приветливой улыбкойВышел к ним отец Оссэо,Старец с кротким, ясным взором,С серебристыми пудрями,И сказал: «Повесь, Оссэо,Клетку с птицами своими,Клетку с пестрой птичьей стаей,У дверей в моем вигваме!»У дверей повесив клетку,Он вошел в вигвам с женою,И тогда отец Оссэо,Властелин Звезды Вечерней,Им сказал: «О мой Оссэо!Я мольбы твои услышал,Возвратил тебе, Оссэо,Красоту твою и юность,Превратил сестер с мужьямиВ разноперых птиц за шутки,За насмешки над тобою.Не сумел никто меж нимиОценить в убогом старце,В жалком образе калекиСердца пылкого Оссэо,Сердца вечно молодого.Только Овини сумелаОценить тебя, Оссэо!Там, на звездочке, что светитОт Звезды Вечерней влево,Чародей живет, Вэбино,Дух и зависти и злобы;Превратил тебя он в старца.Берегись лучей Вэбино:В них волшебная есть сила —Это стрелы чародея!»Долго, в мире и согласье,На Звезде Вечерней мирнойЖил с отцом своим Оссэо;Долго в клетке над вигвамомПтицы пели и порхалиНа серебряных шесточках,И супруга молодаяРодила Оссэо сына:В мать он вышел красотою,А в отца – дородным видом.Мальчик рос, мужал с летами,И отец, ему в утеху,Сделал лук и стрел наделал,Отворил большую клеткуИ пустил всех птиц на волю,Чтоб, стреляя в теток, в дядей,Позабавился малютка.Там и сям они кружились,Наполняя воздух звонкимПеньем счастья и свободы,Блеском перьев разноцветных;Но напряг свой лук упругий,Запустил стрелу из лукаМальчик, маленький охотник, —И упала с ветки птичка,В ярких перышках, на землю,Насмерть раненная в сердце.Но – о, чудо! – уж не птицуВидит он перед собою,А красавицу младуюС роковой стрелою в сердце!Кровь ее едва упалаНа священную планету,Как разрушилися чары,И стрелок отважный, юныйВдруг почувствовал, что кто-тоПо воздушному пространствуВ облаках его спускаетНа зеленый, злачный островПосреди Большого Моря.Вслед за ним блестящей стаейПтицы падали, летали,Как осеннею пороюЛистья падают, пестрея,А за птицами спустилсяИ вигвам с блестящей кровлей,На серебряных стропилах,И принес с собой Оссэо,Овини принес с собою.Вновь тут птицы превратились,Получили образ смертных,Образ смертных, но не рост их:Все Пигмеями остались,Да, Пигмеями – Пок-Вэджис,И на острове скалистом,На его прибрежных меляхИ доныне хороводыВодят летними ночамиПод Вечернею Звездою.Это их чертог блестящийВиден в тихий летний вечер;Рыбаки с прибрежья частоСлышат их веселый говор,Видят танцы в звездном свете».Кончив свой рассказ чудесный,Кончив сказку, старый ЯгуВсех гостей обвел глазамиИ торжественно промолвил:«Есть возвышенные души,Есть непонятые люди!Я знавал таких немало.Зубоскалы их нередкоДаже на смех подымают,Но насмешники должны быЧаще думать об Оссэо!»Очарованные гостиПовесть слушали с восторгомИ рассказчика хвалили,Но шепталися друг с другом:«Неужель Оссэо – Ягу,Мы же – тетушки и дяди?»После снова ЧайбайабосПел им песнь любви-томленья,Пел им нежно, сладкозвучноИ с задумчивой печальюПесню девушки, скорбящейОб Алгонкине, о милом.«Горе мне, когда о милом,Ах, о милом я мечтаю,Все о нем томлюсь-тоскую,Об Алгонкине, о милом!Ах, когда мы расставались,Он на память дал мне вампум,Белоснежный дал мне вампум,Мой возлюбленный, Алгонкин!«Я пойду с тобой, – шептал он, —Ах, в твою страну родную;О, позволь мне», – прошептал он,Мой возлюбленный, Алгонкин!«Далеко, – я отвечала, —Далеко, – я прошептала, —Ах, страна моя родная,Мой возлюбленный, Алгонкин!»Обернувшись, я глядела,На него с тоской глядела,И в мои глядел он очи,Мой возлюбленный, Алгонкин!Он один стоял под ивой,Под густой плакучей ивой,Что роняла слезы в воду,Мой возлюбленный, Алгонкин!Горе мне, когда о милом,Ах, о милом я мечтаю,Все о нем томлюсь-тоскую,Об Алгонкине, о милом!»Вот как праздновали свадьбу!Вот как пир увеселяли:По-Пок-Кивис – бурной пляской,Ягу – сказкою волшебной,Чайбайабос – нежной песней.С песней кончился и праздник,Разошлись со свадьбы гостиИ оставили счастливыхГайавату с МиннегагойПод покровом темной ночи.

БЛАГОСЛОВЕНИЕ ПОЛЕЙ

Пой, о песнь о Гайавате,Пой дни радости и счастья,Безмятежные дни мираНа земле Оджибуэев!Пой таинственный Мондамин,Пой полей благословенье!Погребен топор кровавый,Погребен навеки в землюТяжкий, грозный томагаук;Позабыты клики битвы, —Мир настал среди народов.Мирно мог теперь охотникСтроить белую пирогу,На бобров капканы ставитьИ ловить сетями рыбу;Мирно женщины трудились:Гнали сладкий сок из клена,Дикий рис в лугах сбиралиИ выделывали кожи.Вкруг счастливого селеньяЗеленели пышно нивы, —Вырастал Мондамин стройныйВ глянцевитых длинных перьях,В золотистых мягких косах.Это женщины весноюОбрабатывали нивы, —Хоронили в землю маисНа равнинах плодородных;Это женщины под осеньЖелтый плащ с него срывали,Обрывали косы, перья,Как учил их Гайавата.Раз, когда посев был кончен,Рассудительный и мудрыйГайавата обратилсяК Миннегаге и сказал ей:«Ты должна сегодня ночьюДать полям благословенье;Ты должна волшебным кругомОбвести свои посевы,Чтоб ничто им не вредило,Чтоб никто их не коснулся!В час ночной, когда все тихо,В час, когда все тьмой покрыто,В час, когда Дух Сна, Нэпавин,Затворяет все вигвамы,И ничье не слышит ухо,И ничье не видит око, —С ложа встань ты осторожно,Все сними с себя одежды,Обойди свои посевы,Обойди кругом все нивы,Только косами прикрыта,Только тьмой ночной одета.И обильней будет жатва;От следов твоих на нивеКруг останется волшебный,И тогда ни ржа, ни черви,Ни стрекозы, Куо-ни-ши,Ни тарантул, Соббикапш,Ни кузнечик, Па-пок-кина,Ни могучий Вэ-мок-квана,Царь всех гусениц мохнатых,Никогда не переступятКруг священный и волшебный!»Так промолвил Гайавата;А ворон голодных стая,Жадный Кагаги, Царь-Ворон,С шайкой черных мародеровОтдыхали в ближней рощеИ смеялись так, что сосныСодрогалися от смеха,От зловещего их смехаНад словами Гайаваты.«Ах, мудрец, ах, заговорщик!» —Говорили птицы громко.Вот простерлась ночь немаяНад полями и лесами;Вот и скорбный ВавонэйсаВ темноте запел тоскливо,Притворил Дух Сна, Нэпавин,Двери каждого вигвама,И во мраке МиннегагаПоднялась безмолвно с ложа;Все сняла она одеждыИ, окутанная тьмою,Без смущенья и без страхаОбошла свои посевы,Начертала по равнинеКруг волшебный и священный.Только Полночь созерцалаКрасоту ее во мраке;Только смолкший ВавонэйсаСлышал тихое дыханье,Трепет сердца Миннегаги;Плотно мантией священнойНочи мрак ее окутал,Чтоб никто не мог хвастливоГоворить: «Ее я видел!»На заре, лишь день забрезжил,Кагаги, Царь-Ворон, скликалШайку черных мародеров —Всех дроздов, ворон и соек,Что шумели на деревьях,И бесстрашно устремилсяНа посевы Гайаваты,На зеленую могилу,Где покоился Мондамин.«Мы Мондамина подымемИз его могилы тесной! —Говорили мародеры. —Нам не страшен след священный,Нам не страшен круг волшебный,Обведенный Миннегагой!»Но разумный ГайаватаВсе предвидел, все обдумал:Слышал он, как издевалисьНад его словами птицы.«Ко, друзья мои, – сказал он, —Ко, мой Кагаги, Царь-Ворон!Ты с своею шайкой долгоБудешь помнить Гайавату!»Он проснулся до рассвета,Он для черных мародеровВесь посев покрыл сетями,Сам же лег в сосновой роще,Стал в засаде терпеливоПоджидать ворон и соек,Поджидать дроздов и галок.Вскоре птицами все полеЗапестрело и покрылось;Дикой, шумною ватагой,С криком, карканьем нестройным,Принялись они за дело;Но, при всем своем лукавстве,Осторожности и знаньеРазных хитростей военных,Не заметили, что скрытаНедалеко их погибель,И нежданно очутилисьВсе в тенетах Гайаваты.Грозно встал тогда он с места,Грозно вышел из засады, —И объял великий ужасДаже самых храбрых пленных!Без пощады истреблял онИх направо и налево,И десятками их трупыНа шестах высоких вешалВкруг посевов освященныхВ знак своей кровавой мести!Только Кагаги, Царь-Ворон,Предводитель мародеров,Пощажен был ГайаватойИ заложником оставлен.Он понес его к вигвамуИ веревкою из вяза,Боевой веревкой пленных,Привязал его на кровле.«Кагаги, тебя, – сказал он, —Как зачинщика разбоя,Предводителя злодеев,Оскорбивших Гайавату,Я заложником оставлю:Ты порукою мне будешь,Что враги мои смирились!»И остался черный пленникНад вигвамом Гайаваты;Злобно хмурился он, сидяВ блеске утреннего солнца,Дико каркал он с досады,Хлопал крыльями большими, —Тщетно рвался на свободу,Тщетно звал друзей на помощь.Лето шло, и ШавондазиПосылал, вздыхая страстно,Из полдневных стран на северНегу пламенных лобзаний.Рос и зрел на солнце маисИ во всем великолепье,Наконец, предстал на нивах:Нарядился в кисти, в перья,В разноцветные одежды;А блестящие початкиНалилися сладким соком,Засверкали из подсохших,Разорвавшихся покровов.И сказала МиннегагеПрестарелая Нокомис:«Вот и Месяц Листопада!Дикий рис в лугах уж собран,И готов к уборке маис;Время нам идти на нивыИ с Мондамином бороться —Снять с него все перья, кисти,Снять наряд зелено-желтый!»И сейчас же МиннегагаВышла весело из домаС престарелою Нокомис,И они созвали женщин,Молодежь к себе созвали,Чтоб сбирать созревший маис,Чтоб лущить его початки.Под душистой тенью сосен,На траве лесной опушкиСтарцы, воины сиделиИ, покуривая трубки,Важно, молча любовалисьНа веселую работуМолодых людей и женщин,Важно слушали; в молчаньеШумный говор, смех и пенье:Словно Опечи на кровле,Пели девушки на ниве,Как сороки стрекоталиИ смеялись, точно сойки.Если девушке счастливойПопадался очень спелый,Весь пурпуровый початок,«Нэшка! – все кругом кричали.Ты счастливица – ты скороЗа красавца замуж выйдешь!»«Уг!» – согласно отзывалисьИз-под темных сосен старцы.Если ж кто-нибудь на нивеНаходил кривой початок,Вялый, ржавчиной покрытый,Все смеялись, пели хором,Шли, хромая и согнувшись,Точно дряхлый старикашка,Шли и громко пели хором:«Вагэмин, степной воришка,Пэмосэд, ночной грабитель!»И звенело поле смехом;А на кровле ГайаватыКаркал Кагаги, Царь-Ворон,Бился в ярости бессильной.И на всех соседних еляхРаздавались не смолкая,Крики черных мародеров.«Уг!» – с улыбкой отзывалисьИз-под темных сосен старцы.

ПИСЬМЕНА

«Посмотри, как быстро в жизниВсе забвенье поглощает!Блекнут славные преданья,Блекнут подвиги героев;Гибнут знанья и искусствоМудрых Мидов и Вэбинов,Гибнут дивные виденья,Грезы вещих Джосакидов!Память о великих людяхУмирает вместе с ними;Мудрость наших дней исчезнет,Не достигнет до потомства,К поколеньям, что сокрытыВ тьме таинственной, великойДней безгласных, дней грядущих.На гробницах наших предковНет ни знаков, ни рисунков.Кто в могилах, – мы не знаем,Знаем только – наши предки;Но какой их род иль племя,Но какой их древний тотем —Бобр, Орел, Медведь, – не знаем;Знаем только: «это предки».При свиданье – с глазу на глазМы ведем свои беседы;Но, расставшись, мы вверяемНаши тайны тем, которыхПосылаем мы друг к другу;А посланники нередкоИскажают наши вестиИль другим их открывают».Так сказал себе однаждыГайавата, размышляяО родном своем народеИ бродя в лесу пустынном.Из мешка он вынул краски,Всех цветов он вынул краскиИ на гладкой на берестеМного сделал тайных знаков,Дивных и фигур и знаков;Все они изображалиНаши мысли, наши речи.Гитчи Манито могучийКак яйцо был нарисован;Выдающиеся точкиНа яйце обозначалиВсе четыре ветра неба.«Вездесущ Владыка Жизни» —Вот что значил этот символ.Гитчи Манито могучий,Властелин всех Духов Злобы,Был представлен на рисунке,Как великий змей, Кинэбик.«Пресмыкается Дух Злобы,Но лукав и изворотлив» —Вот что значит этот символ.Белый круг был знаком жизни,Черный круг был знаком смерти;Дальше шли изображеньяНеба, звезд, луны и солнца,Вод, лесов, и горных высей,И всего, что населяетЗемлю вместе с человеком.Для земли нарисовал онКраской линию прямую,Для небес – дугу над нею,Для восхода – точку слева,Для заката – точку справа,А для полдня – на вершине.Все пространство под дугоюБелый день обозначало,Звезды в центре – время ночи,А волнистые полоски —Тучи, дождь и непогоду.След, направленный к вигваму,Был эмблемой приглашенья,Знаком дружеского пира;Окровавленные руки,Грозно поднятые кверху, —Знаком гнева и угрозы.Кончив труд свой, ГайаватаПоказал его народу,Разъяснил его значеньеИ промолвил: «Посмотрите!На могилах ваших предковНет ни символов, ни знаков.Так пойдите, нарисуйтеКаждый – свой домашний символ,Древний прадедовский тотем,Чтоб грядущим поколеньямМожно было различать их».И на столбиках могильныхВсе тогда нарисовалиКаждый – свой фамильный тотем,Каждый – свой домашний символ:Журавля, Бобра, Медведя,Черепаху иль Оленя.Это было указаньем,Что под столбиком могильнымПогребен начальник рода.А пророки, Джосакиды,Заклинатели, Вэбины,И врачи недугов, Миды,Начертали на берестеИ на коже много страшных,Много ярких, разноцветныхИ таинственных рисунковДля своих волшебных гимнов:Каждый был с глубоким смыслом,Каждый символом был песни.Вот Великий Дух, Создатель,Озаряет светом небо;Вот Великий Змей, Кинэбик,Приподняв кровавый гребень,Извиваясь, смотрит в небо;Вот журавль, орел и филинРядом с вещим пеликаном;Вот идущие по небуОбезглавленные людиИ пронзенные стреламиТрупы воинов могучих;Вот поднявшиеся грозноРуки смерти в пятнах крови,И могилы, и герои,Захватившие в объятьяНебеса и землю разом!Таковы рисунки былиНа коре и ланьей коже;Песни битвы и охоты,Песни Мидов и Вэбинов —Все имело свой рисунок!Каждый был с глубоким смыслом,Каждый символом был песни.Песнь любви, которой чарыВсех врачебных средств сильнее,И сильнее заклинаний,И опасней всякой битвы,Не была забыта тоже.Вот как в символах и знакахПеснь любви изображалась:Нарисован очень яркоЧеловек багряной краской —Музыкант, любовник пылкий.Смысл таков: «Я обладаюДивной властью надо всеми!»Дальше – он поет, играяНа волшебном барабане,Что должно сказать: «Внемли мне!Это мой ты слышишь голос!»Дальше – эта же фигура,Но под кровлею вигвама.Смысл таков: «Я буду с милой.Нет преград для пылкой страсти!»Дальше – женщина с мужчиной,Стоя рядом, крепко сжалиРуки с нежностью друг другу.«Все твое я вижу сердцеИ румянец твой стыдливый!» —Вот что значил символ этот.Дальше – девушка средь моря,На клочке земли, средь моря;Песня этого рисункаТакова: «Пусть ты далеко!Пусть нас море разделяет!Но любви моей и страстиНад тобой всесильны чары!»Дальше – юноша влюбленныйК спящей девушке склонилсяИ, склонившись,

тихо шепчет,Говорит: «Хоть ты далеко,В царстве Сна, в стране Молчанья,Но любви ты слышишь голос!»А последняя фигура —Сердце в самой серединеЗаколдованного круга.«Вся душа твоя и сердцеПредо мной теперь открыты!» —Вот что значил символ этот.Так, в своих заботах мудрыхО народе, ГайаватаНаучил его искусствуИ письма и рисованьяНа бересте глянцевитой,На оленьей белой кожеИ на столбиках могильных.

ПЛАЧ ГАЙАВАТЫ

Видя мудрость Гайаваты,Видя, как он неизменноС Чайбайабосом был дружен,Злые духи устрашилисьИх стремлений благородныхИ, собравшись, заключилиПротив них союз коварный.Осторожный ГайаватаГоворил нередко другу:«Брат мой, будь всегда со мною!Духов Злых остерегайся!»Но беспечный ЧайбайабосТолько встряхивал кудрями,Только нежно улыбался.«О, не бойся, брат мой милый:Надо мной бессильны Духи!» —Отвечал он Гайавате.Раз, когда зима покрылаСиним льдом Большое МореИ метель, кружась, шипелаВ почерневших листьях дуба,Осыпала снегом ели,И в снегу они стояли,Точно белые вигвамы, —Взявши лук, надевши лыжи,Не внимая просьбам брата,Не страшась коварных Духов,Смело вышел ЧайбайабосНа охоту за оленем.Как стрела, олень рогатыйПо Большому Морю мчался;С ветром, снегом, словно буря,Он преследовал оленя,Позабыв в пылу охотыВсе советы Гайаваты.А в воде сидели Духи,Стерегли его в засаде,Подломили лед коварный,Увлекли певца в пучину,Погребли в песках подводных.Энктаги, владыка моря,Вероломный бог Дакотов,Утопил его в студеной,Зыбкой бездне Гитчи-Гюми.И с прибрежья ГайаватаИспустил такой ужасныйКрик отчаянья, что волкиНа лугах завыли в страхе,Встрепенулися бизоны,А в горах раскаты громаЭхом грянули: «Бэм-Вава!»Черной краской лоб покрыл он,Плащ на голову накинулИ в вигваме, полный скорби,Семь недель сидел и плакал,Однозвучно повторяя:«Он погиб, он умер, нежный,Сладкогласный Чайбайабос!Он покинул нас навеки,Он ушел в страну, где льютсяНеземные песнопенья!О мой брат! О Чайбайабос!»И задумчивые пихтыТихо веяли своимиОпахалами из хвои,Из зеленой, темной хвои,Над печальным Гайаватой;И вздыхали и скорбели,Утешая Гайавату.И весна пришла, и рощиДолго-долго поджидали,Не придет ли Чайбайабос?И вздыхал тростник в долине,И вздыхал с ним Сибовиша.На деревьях пел Овейса,Пел Овейса синеперый:«Чайбайабос! Чайбайабос!Он покинул нас навеки!»Опечи пел на вигваме,Опечи пел красногрудый:«Чайбайабос! Чайбайабос!Он покинул нас навеки!»А в лесу, во мраке ночи,Раздавался заунывный,Скорбный голос Вавонэйсы:«Чайбайабос! Чайбайабос!Он покинул нас навеки,Сладкогласный Чайбайабос!»Собрались тогда все Миды,Джосакиды и Вэбины,И, построив в чаще леса,Близ вигвама Гайаваты,Свой приют – Вигвам Священный,Важно, медленно и молчаВсе пошли за Гайаватой,Взяв с собой мешки и сумки, —Кожи выдр, бобров и рысей,Где хранились корни, травы,Исцелявшие недуги.Услыхав их приближенье,Перестал взывать он к другу,Перестал стенать и плакать,Не промолвил им ни слова,Только плащ с лица откинул,Смыл с лица печали краску,Смыл в молчании глубокомИ к Священному Вигваму,Как во сне, пошел за ними.Там его поили зельем,Наколдованным настоемИз корней и трав целебных:Нама-Вэск – зеленой мятыИ Вэбино-Вэск – сурепки,Там над ним забили в бубныИ запели заклинанья,Гимн таинственный запели:«Вот я сам, я сам с тобою,Я, Седой Орел могучий!Собирайтесь ж внимайте,Белоперые вороны!Гулкий гром мне помогает,Дух незримый помогает,Слышу всюду их призывы,Голоса их слышу в небе!Брат мой! Встань, исполнись силы,Исцелись, о Гайавата!»«Ги-о-га!» – весь хор ответил,«Вэ»-га-вэ!» – весь хор волшебный.«Все друзья мои – все змеи!Слушай – кожей соколинойЯ тряхну над головою!Манг, нырок, тебя убью я,Прострелю стрелою сердце!Брат мой! Встань, исполнись силы,Исцелись, о Гайавата!»«Ги-о-га!» – весь хор ответил,«Вэ-га-вэ!» – весь хор волшебный.«Вот я, вот пророк великий!Говорю – и сею ужас,Говорю – и весь трепещетМой вигвам, Вигвам Священный!А иду – свод неба гнется,Содрогаясь подо мною!Брат мой! Встань, исполнись силы,Говори, о Гайавата!»«Ги-о-га!» – весь хор ответил,«Вэ-га-вэ!» – весь хор волшебный.И, мешками потрясая,Танцевали танец МидовВкруг больного Гайаваты, —И вскочил он, встрепенулся,Исцелился от недуга,От безумья лютой скорби!Как уходит лед весною,Миновали дни печали,Как уходят с неба тучи;Думы черные сокрылись.После к другу Гайаваты,К Чайбайабосу взывали,Чтоб восстал он из могилы,Из песков Большого Моря,И настолько властны былиЗаклинанья и призывы,Что услышал ЧайбайабосИх в пучине Гитчи-Гюми,Из песков он встал, внимаяЗвукам бубнов, пенью гимнов,И пришел к дверям вигвама,Повинуясь заклинаньям.Там ему, в дверную щелку,Дали уголь раскаленный,Нарекли его владыкойВ царстве духов, в царстве мертвыхИ, прощаясь, приказалиРазводить костры для мертвых,Для печальных их ночлеговНа пути в Страну Понима.Из родимого селенья,От родных и близких сердцу,По зеленым чащам леса,Как дымок, как тень, безмолвноУдалился Чайбайабос.Где касался он деревьев —Не качалися деревья,Где ступал – трава не мялась,Не шумела под ногами.Так четыре дня и ночиШел он медленной стопоюПо дороге всех усопших;Земляникою усопшихНа пути своем питался,Переправился на дубеЧрез печальную их реку,По Серебряным ОзерамПлыл на Каменной Пироге,И в Селения Блаженных,В царство духов, в царство теней,Принесло его теченье.На пути он много виделБледных духов, нагруженных,Истомленных тяжкой ношей:И одеждой, и оружьем,И горшками с разной пищей,Что друзья им надавалиНа дорогу в край Понима.Горько жаловались духи:«Ах, зачем на нас живыеВозлагают бремя это!Лучше б мы пошли нагими,Лучше б голод мы терпели,Чем нести такое бремя! —Истомил нас путь далекий!»Гайавата же надолгоСвой родной вигвам оставил,На Восток пошел, на Запад,Поучал употребленьюТрав целебных и волшебных.Так священное искусствоВрачевания недуговВ первый раз познали люди.

ПО-ПОК-КИВИС

Стану петь, как По-Пок-Кивис,Как красавец ЙенадиззиВзбудоражил всю деревнюДерзкой удалью своею;Как, спасаясь только чудом,Он бежал от ГайаватыИ какой конец печальныйБыл чудесным приключеньям.На прибрежье Гитчи-Гюми,Светлых вод Большого Моря,На песчаном Нэго-ВоджуЖил красавец По-Пок-Кивис.Это он во время свадьбыГайаваты с МиннегагойТак безумно и разгульноТанцевал под звуки флейты,Это он в безумном танцеНакидал песок холмамиНа прибрежье Гитчи-Гюми.Заскучавши от безделья,Вышел раз он из вигвамаИ направился поспешноПрямо к Ягу, где сбираласьСлушать сказки и преданьяМолодежь со всей деревни.Старый Ягу в это времяЗабавлял гостей рассказомОб Оджиге, о кунице:Как она пробила небо,Как вскарабкалась на небо,Лето выпустила с неба;Как сначала подвиг этотСовершить пыталась выдра,Как барсук с бобром и рысьюНа вершины гор взбирались,Бились в небо головами,Бились лапами, но небоТолько трескалось над ними;Как отважилась на подвиг,Наконец, и росомаха.«Подскочила росомаха, —Говорил гостям рассказчик, —Подскочила – и над неюТак и вздулся свод небесный,Словно лед в реке весною!Подскочила снова – небоГулко треснуло над нею,Словно льдина в половодье!Подскочила напоследок —Небо вдребезги разбила,Скрылась в небе, а за неюИ Оджиг в одно мгновеньеОчутилася на небе!»«Слушай! – крикнул По-Пок-Кивис,Появляясь на пороге. —Надоели эти сказки!Надоели хуже мудрыхПоучений Гайаваты!Мы отыщем для забавыКое-что получше сказок».Тут, торжественно раскрывшиСвой кошель из волчьей кожи,По-Пок-Кивис вынул чашуИ фигуры Погасэна:Томагаук, Поггэвогон,Рыбку маленькую, Киго,Пару змей и пару пешек,Три утенка и четыреМедных диска, Озавабик.Все фигуры, кроме дисков,Темных сверху, светлых снизу,Были сделаны из костиИ покрыты яркой краской, —Красной сверху, белой снизу.Положив фигуры в чашу,Он встряхнул, перемешал их,Кинул наземь пред собоюИ выкрикивал, что вышло:«Красным кверху пали кости,А змея, Кинэбик, сталаНа блестящем медном диске;Счетом сто и тридцать восемь!»И опять смешал фигуры,Положил опять их в чашу,Кинул наземь пред собоюИ выкрикивал, что вышло:«Белым кверху пали змеи,Белым кверху пали пешки,Красным – прочие фигуры;Пятьдесят и восемь счетом!»Так учил их По-Пок-Кивис,Так, играя для примера,Он метал и объяснял имВсе приемы Погасэна.Двадцать глаз за ним следили,Разгораясь любопытством.«Много игр, – промолвил Ягу, —Много игр, опасных, трудных,В разных странах, в разных земляхНа своем веку я видел.Кто играет с старым Ягу,Должен быть на редкость ловок!Не хвалися, По-Пок-Кивис!Будешь ты сейчас обыгран,Жестоко наказан мною!»Началась игра, и дикоУвлеклись игрою гости!На одежду, на оружье,До полночи, до рассвета,Старики и молодые —Все играли, все метали,И лукавый По-Пок-КивисОбыграл их без пощады!Взял все лучшие одежды,Взял оружье боевое,Пояса и ожерелья,Перья, трубки и кисеты!Двадцать глаз пред ним сверкали,Как глаза волков голодных.Напоследок он промолвил:«Я в товарище нуждаюсь:В путешествиях и домаЯ всегда один, и нуженМне помощник, Мэшинова,Кто б носил за мною трубку.Весь мой выигрыш богатый —Все меха и украшенья,Все оружие и перья —Все в один я кон поставлюВот на этого красавца!»То был юноша высокийПо шестнадцатому году,Сирота, племянник Ягу.Как огонь сверкает в трубке,Под седой золой краснея,Засверкали взоры ЯгуПод нависшими бровями.«Уг!» – ответил он свирепо.«Уг!» – ответили и гости.И, костлявыми рукамиСтиснув чашу роковую,Ягу с яростью подбросилИ рассыпал вкруг фигуры.Красным кверху пали пешки,Красным кверху пали змеи,Красным кверху и утята,Озавабики – все черным,Белым только рыбка, Киго;Только пять всего по счету!Улыбаясь, По-Пок-КивисПоложил фигуры в чашу,Ловко вскинул их на воздухИ рассыпал пред собою:Красной, белой, черной краскойНа земле они блестели,А меж ними встала пешка,Встал Инайнивэг, подобноПо-Пок-Кивису красавцу,Говорившему с улыбкой:«Пять десятков! Все за мною!»Двадцать глаз горели злобой,Как глаза волков голодных,В тот момент, как По-Пок-КивисВстал и вышел из вигвама,А за ним племянник Ягу,Стройный юноша высокий,Уносил оленьи кожи,Горностаевые шубы,Пояса и ожерелья,Перья, трубки и оружье!«Отнеси мою добычуВ мой вигвам на Нэго-Воджу!» —Властно молвил По-Пок-Кивис,Пышным веером играя.От игры и от куреньяУ него горели веки,И отрадно грудь дышалаЛетней утренней прохладой.В рощах звонко пели птицы,По лугам ручьи шумели,А в груди у ЙенадиззиПело сердце от восторга,Пело весело, как птица,Билось гордо, как источник.Гордо шел он по деревнеВ сером сумраке рассвета,Пышным веером играя,И прошел; по всей деревнеДо последнего вигвама,До жилища Гайаваты.Тишина была в вигваме.На порог никто не вышелК По-Пок-Кивису с приветом;Только птицы у порогаПели, прыгали, порхали,Там и сям сбирая зерна;Только Кагаги с вигвамаВстретил гостя хриплым криком,С криком крыльями захлопал,Взором огненным сверкая.«Все ушли! Жилище пусто! —Так промолвил По-Пок-Кивис,Замышляя злую шутку. —Нет ни глупой Миннегаги,Ни хозяина, ни бабки;Тут теперь что хочешь делай!»Стиснув ворона за горло,Он вертел им, как трещоткой,Как мешком с травой целебной,Придушил его и бросил,Чтоб висел он над вигвамом,На позор его владельцу,На позор для Гайаваты.А потом вошел в жилище,Раскидал кругом порогаВсю хозяйственную утварь,Раскидал куда попалоВсе котлы, горшки и миски,Мех бобров и горностаев,Шкуры буйволов и рысей,На позор Нокомис старой,На позор для Миннегаги.Беззаботно напеваяИ посвистывая белкам,Шел он по лесу, а белкиГрызли желуди на ветках,Шелухой в него кидали;Беззаботно пел он птицам,И за темною листвоюТак же весело и звонкоОтвечали пеньем птицы.Со скалистого прибрежьяОн смотрел на Гитчи-Гюми,Лег на самом видном местеИ с злорадством дожидалсяВозвращенья Гайаваты.На спине, раскинув руки,Он дремал в полдневном зное.Далеко под ним плескались,Омывали берег волны,Высоко над ним сиялоГолубою бездной небо,А кругом носились птицы,Стаи птиц носились с крикомИ почти что задевалиПо-Пок-Кивиса крылами.Он убил их много-много,Он десятками швырял ихСо скалистого прибрежьяПрямо в волны Гитчи-Гюми.И Кайошк, морская чайка,Наконец вскричала громко:«Это дерзкий По-Пок-Кивис!Это он нас избивает!Где же брат наш, Гайавата?Известите Гайавату!»

ПОГОНЯ ЗА ПО-ПОК-КИВИСОМ

Гневом вспыхнул Гайавата,Возвратившись на деревню,Увидав народ в смятенье,Услыхавши, что наделалДерзкий, хитрый По-Пок-Кивис.Задыхался он от гнева;Злобно стискивая зубы,Он шептал врагу проклятья,Бормотал, гудел, как шершень.«Я убью его, – сказал он, —Я убью, найду злодея!Как бы ни был путь мой долог,Как бы ни был путь мой труден,Гнев мой все преодолеет,Месть моя врага настигнет!»Тотчас кликнул он соседейИ поспешно устремилсяПо следам его в погоню, —По лесам, где проходил онНа прибрежье Гитчи-Гюми;Но никто врага не встретил:Отыскали только местоНа траве, в кустах черники,Где лежал он, отдыхая,И примял цветы и травы.Вдруг на Мускодэ зеленой,На долине под горами,Показался По-Пок-Кивис:Сделав дерзкий знак рукою,На бегу он обернулся,И с горы, ему вдогонку,Громко крикнул Гайавата:«Как бы ни был путь мой долог,Как бы ни был путь мой труден,Гнев мой все преодолеет,Месть моя тебя настигнет!»Через скалы, через реки,По кустарникам и чащамМчался хитрый По-Пок-Кивис,Прыгал, словно антилопа.Наконец остановилсяНад прудом в лесной долине,На плотине, возведеннойОсторожными бобрами,Над разлившимся потоком,Над затоном полусонным,Где в воде росли деревья,Где кувшинчики желтели,Где камыш шептал, качаясь.Над затоном По-Пок-КивисСтал на гать из пней и сучьев;Сквозь нее вода сочилась,А по ней ручьи бежали;И со дна пруда к плотинеВыплыл бобр и стал большими,Удивленными глазамиИз воды смотреть на гостя.Над затоном По-Пок-КивисПред бобром стоял в раздумье,По ногам его струилисьРучейки сребристой влагой,И с бобром заговорил он,Так сказал ему с улыбкой:«О мой друг Амик! Позволь мнеОтдохнуть в твоем вигваме,Отдохнуть в воде прохладной, —Преврати меня в Амика!»Осторожно бобр ответил,Помолчал и так ответил:«Дай я с прочими бобрамиПосоветуюсь сначала».И, ответив, опустился,Как тяжелый камень, в воду,Скрылся в чаще темно-бурыхТростников и листьев лилий.Над затоном По-Пок-КивисЖдал бобра на зыбкой гати;Ручейки с невнятным плескомПо ногам его бежали,Серебристыми струямиС гати падали на камниИ спокойно разливалисьМеж камнями по долине;А кругом листвой зеленойЛес шумел, качались ветви,И сквозь ветви свет и тени,По земле скользя, играли.Не спеша, поодиночкеСобрались бобры к плотине;Осторожно показаласьГолова, потом другая,Наконец весь пруд широкийРыльца черные покрыли,Лоснясь в ярком блеске солнца.И к бобрам с улыбкой хитройОбратился По-Пок-Кивис:«О друзья мои! Покойно,Хорошо у вас в вигвамах!Все вы опытны и мудры,Все на выдумки искусны,Превратите же скорееИ меня в бобра, Амика!»«Хорошо! – Амик ответил,Царь бобров, Амик, ответил.Опускайся с нами в воду,Опускайся в пруд с бобрами!»Молча в тихий пруд с бобрамиОпустился По-Пок-Кивис.Черной, гладкой и блестящейСтала вся его одежда,А хвосты лисиц на пяткахВ толстый черный хвост слилися,И бобром стал По-Пок-Кивис.«О друзья мои, – сказал он, —Я хочу быть выше, больше,Больше всех бобров на свете».«Хорошо, – Амик ответил, —Вот когда придем в жилище,В наш вигвам на дне потока,В десять раз ты станешь больше».Так под темною водоюШел с бобрами По-Пок-Кивис,Под водою, где лежалиВетви, пни и груды корма,И пришел с бобрами к арке,Что вела в вигвам обширный.Там опять он превратился,В десять раз стал выше, больше,И бобры ему сказали:«Будь у нас вождем отныне,Будь над нами властелином».Но недолго По-Пок-КивисМог почетом наслаждаться:Бобр, поставленный на стражеВ чаще шпажников и лилий,Вдруг воскликнул: «Гайавата!Гайавата на плотине!»Вслед за этим раздалисяНа плотине крики, говор,Треск валежника и топот,А вода заволновалась,Стала падать, понижаться,И бобры поняли в страхе,Что плотина прорвалася.С треском рухнула и крышаИх просторного вигвама;В щели крыши засверкалоСолнце яркими лучами,И бобры поспешно скрылисьПод водой, где было глубже;Но могучий По-Пок-КивисНе пролез за ними в двери:Он от гордости и пищи,Как пузырь, распух, раздулся.В щели крыши ГайаватаНа него смотрел и громкоВосклицал: «О По-Пок-Кпвис!Тщетны все твои уловки,Бесполезны превращенья, —Не спасешься, По-Пок-Кивис!»Без пощады колотилиПо-Пок-Кивиса дубины,Молотили, словно маис,На куски разбили череп.Шесть охотников высокихПоложили на носилки,Понесли его в деревню;Но не умер По-Пок-Кивис,Джиби, дух его, не умер.Он барахтался, метался,Изгибаясь и качаясь,Как дверные занавескиИзгибаются, качаясь,Если ветер дует в двери,И опять собрался с силой,Принял образ человека,Встал и в бегство устремилсяПо-Пок-Кивисом лукавым.Но от взоров ГайаватыНе успел в лесу он скрыться;В голубой и мягкий сумракПод ветвями дальних сосен,К светлой просеке за нимиВихрем мчался По-Пок-Кивис,Нагибая ветви с шумом,Но сквозь шум ветвей он слышал,Что его, как бурный ливень,Настигает Гайавата.Задыхаясь, По-Пок-Кивис,Наконец, остановилсяПеред озером широким,По которому средь лилий,В тростниках, меж островами,Тихо плавали казарки,То скрываясь в тень деревьев,То сверкая в блеске солнца,Подымая кверху клювы,Глубоко ныряя в воду.«Пишнэкэ! – воскликнул громкоПо-Пок-Кивис. – ПревратитеПоскорей меня в казарку,Только в самую большую, —В десять раз сильней и больше,Чем другие все казарки!»Но едва они успелиПревратить его в казарку —В исполинскую казаркуС круглой лоснящейся грудью,С парой темных мощных крыльевИ с большим широким клювом, —Как из леса с громким крикомСтал пред ними Гайавата!С громким криком поднялисяИ казарки над водою,Поднялися шумной стаейИз озерных трав и лилийИ сказали: «По-Пок-Кивис!Будь теперь поосторожней —Берегись смотреть на землю,Чтобы не было несчастья,Чтоб беды не приключилось!»Смело путь они держали,Путь на дальний, дикий север,Пролетали то в тумане,То в сиянье ярком солнца,Ночевали и кормилисьВ камышах болот пустынныхИ с зарей пустились дальше.Плавно мчал их южный ветер,Дул свежо и сильно в крылья.Вдруг донесся к ним неясный,Отдаленный шум и говор,Донеслись людские речиИз селения под ними:То народ с земли дивилсяНа невиданные крыльяПо-Пок-Кивиса-казарки, —Эти крылья были шире,Чем дверные занавески.По-Пок-Кивис слышал крики,Слышал голос Гайаваты,Слышал громкий голос Ягу,Позабыл совет казарок,С высоты взглянул на землю —И в одно мгновенье ветерПодхватил его, смял крыльяИ понес, вертя, на землю.Тщетно справиться хотел он,Тщетно думал удержаться!Вихрем падая на землю,Он порой то землю видел,То казарок в синем небе,Видел, что земля все ближе,А простор небес – все дальше,Слышал громкий смех и говор,Слышал крики все яснее,Потерял из глаз казарок,Увидал внизу вигвамыИ с размаху пал на землю, —С тяжким стуком средь народаПала мертвая казарка!Но его лукавый Джиби,Дух его, в одно мгновеньеПринял образ человека,По-Пок-Кивиса красавца,И опять пустился в бегство,И опять за ним в погонюУстремился Гайавата,Восклицая: «Как бы ни былПуть мой долог и опасен,Гнев мой все преодолеет,Месть моя тебя настигнет!»В двух шагах был По-Пок-Кивис,В двух шагах от Гайаваты,Но мгновенно закружился,Поднял вихрем пыль и листьяИ исчез в дупле дубовом,Перекинулся змеею,Проскользнул змеей под корни.Быстро правою рукоюИскрошил весь дуб на щепкиГайавата, – но напрасно!Вновь лукавый По-Пок-КивисПринял образ человекаИ помчался в бурном вихреК Живописным Скалам красным,Что с прибрежья озираютВсю страну и Гитчи-Гюми.И Владыка Гор могучий,Горный Манито могучийРаспахнул пред ним ущелье,Распахнул широко пропасть,Скрыл его от ГайаватыВ мрачном каменном жилище,Ввел его с радушной ласкойВ тьму своих пещер угрюмых.А снаружи Гайавата,Пред закрытым входом стоя,Рукавицей, Минджикэвон,Пробивал в горе пещерыИ кричал в великом гневе:«Отопри! Я Гайавата!»Но Владыка Гор не отпер,Не ответил ГайаватеИз своих пещер безмолвных,Из скалистой мрачной бездны.И простер он руки к небу,Призывая ЭннэмикиИ Вэвэссимо на помощь,И пришли они во мраке,С ночью, с бурей, с ураганом,Пронеслись по Гитчи-ГюмиС отдаленных Гор Громовых,И услышал По-Пок-КивисТяжкий грохот Эннэмики,Увидал он блеск огнистыйГлаз Вэвэссимо и в страхеЗадрожал и притаился.Тяжкой палицей своеюСкалы молния разбилаНад преддверием пещеры,Грянул гром в ее средину,Говоря: «Где По-Пок-Кивис?» —И рассыпались утесы,И среди развалин мертвымПал лукавый По-Пок-Кивис,Пал красавец Йенадиззи.Благородный ГайаватаВынул дух его из телаИ сказал: «О По-Пок-Кивис!Никогда уж ты не примешьСнова образ человека,Никогда не будешь большеТанцевать с беспечным смехом,Но высоко в синем небеБудешь ты парить и плавать,Будешь ты Киню отныне —Боевым Орлом могучим!»И живут с тех пор в народеПесни, сказки и преданьяО красавце Йенадиззи;И зимой, когда в деревнеВихри снежные гуляют,А в трубе вигвама свищет,Завывает буйный ветер, —«Это хитрый По-Пок-КивисВ пляске бешеной несется!» —Говорят друг другу люди.

СМЕРТЬ КВАЗИНДА

Далеко прошел по светуСлух о Квазинде могучем:Он соперников не ведал,Он себе не ведал равных.И завистливое племяЗлобных Гномов и Пигмеев,Злобных духов Пок-Уэджис,Погубить его решило.«Если этот дерзкий Квазинд,Ненавистный всем нам Квазинд,Поживет еще на свете,Все губя, уничтожая,Удивляя все народыДивной силою своею, —Что же будет с Пок-Уэджис? —Говорили Пок-Уэджис. —Он растопчет нас, раздавит,Он подводным злобным духамВсех нас кинет на съеденье!»Так, пылая лютой злобой,Совещались Пок-УэджисИ убить его решили,Да, убить его, – избавитьМир от Квазинда навеки!Сила Квазинда и слабостьТолько в темени таилась:Только в темя можно былоНасмерть Квазинда поранить,Но и то одним оружьем —Голубой еловой шишкой.Роковая тайна этаНе была известна смертным,Но коварные Пигмеи,Пок-Уэджис, знали тайну,Знали, как врага осилить.И они набрали шишек,Голубых еловых шишекПо лесам над Таквамино,Отнесли их и сложилиНа ее высокий берег,Там, где красные утесыНависают над водою.Сами спрятались и сталиПоджидать врага в засаде.Было это в полдень летом;Тих был сонный знойный воздух,Неподвижно спали тени,В полусне река струилась;По реке, блестя на солнце,Насекомые скользили,В знойном воздухе далекоРаздавалось их жужжанье,Их напевы боевые.По реке плыл мощный Квазинд,По теченью плыл лениво,По дремотной ТакваминоПлыл в березовой пироге,Истомленный тяжким зноем,Усыпленный тишиною.По ветвям, к реке склоненным,По кудрям берез плакучих,Осторожно опустилсяНа него Дух Сна, Нэпавин;В сонме спутников незримых,Во главе воздушной рати,По ветвям сошел Нэпавин,Бирюзовой Дэш-кво-ни-ши,Стрекозою, стал он тихоНад пловцом усталым реять.Квазинд слышал чей-то шепот,Смутный, словно вздохи сосен,Словно дальний ропот моря,Словно дальний шум прибоя,И почувствовал ударыТомагауков воздушных,Поражавших прямо в темя,Управляемых несметнойРатью Духов Сна незримых.И от первого удараОбняла его дремота,От второго – он бессильноОпустил весло в пирогу,После третьего – окрестностьПеред ним покрылась тьмою:Крепким сном забылся Квазинд.Так и плыл он по теченью, —Как слепой, сидел в пироге,Сонный плыл по Таквамино,Под прибрежными лесами,Мимо трепетных березок,Мимо вражеской засады,Мимо лагеря Пигмеев.Градом сыпалися шишки,Голубые шишки елейВ темя Квазинда с прибрежья.«Смерть врагу!» – раздался громкийБоевой крик Пок-Уэджис.И упал на борт пирогиИ свалился в реку Квазинд,Головою вниз, как выдра,В воду сонную свалился,А пирога, кверху килем,Поплыла одна, блуждаяПо теченью Таквамино.Так погиб могучий Квазинд.Но хранилось долго-долгоИмя Квазинда в народе,И когда в лесах зимоюБушевали, выли бури,С треском гнули и ломалиВетви стонущих деревьев, —«Квазинд! – люди говорили. —Это Квазинд собираетНа костер себе валежник!»

ПРИВИДЕНИЯ

Никогда хохлатый коршунНе спускается в пустынеНад пораненным бизономБез того, чтоб на добычуИ второй не опустился;За вторым же в синем небеТотчас явится и третий,Так что вскорости от крыльевСобирающейся стаиДаже воздух потемнеет.И беда одна не ходит;Сторожат друг друга беды;Чуть одна из них нагрянет, —Вслед за ней спешат другиеИ, как птицы, вьются, вьютсяЧерной стаей над добычей,Так что белый свет померкнетОт отчаянья и скорби.Вот опять на хмурый северМощный Пибоан вернулся!Ледяным своим дыханьемПревратил он воды в каменьНа реках и на озерах,С кос стряхнул он хлопья снега,И поля покрылись белой,Ровной снежной пеленою,Будто сам Владыка ЖизниСгладил их рукой своею.По лесам, под песни вьюги,Зверолов бродил на лыжах;В деревнях, в вигвамах теплых,Мирно женщины трудились,Молотили кукурузуИ выделывали кожи;Молодежь же проводилаВремя в играх и забавах,В танцах, в беганье на лыжах.Темным вечером однаждыПрестарелая НокомисС Миннегагою сиделаЗа работою в вигваме,Чутко слушая в молчанье,Не идет ли Гайавата,Запоздавший на охоте.Свет костра багряной краскойРазрисовывал их лица,Трепетал в глазах НокомисСеребристым лунным блеском,А в глазах у Миннегаги —Блеском солнца над водою;Дым, клубами собираясь,Уходил в трубу над ними,По углам вигвама тениИзгибалися за ними.И открылась тихо-тихоЗанавеска над порогом;Ярче пламя запылало,Дым сильней заволновался —И две женщины безмолвно,Без привета и без зова,Чрез порог переступили,Проскользнули по вигвамуВ самый дальний, темный угол,Сели там и притаились.По обличью, по одеждеЭто были чужеземки;Бледны, мрачны были обе,И с безмолвною тоскою,Содрогаясь, как от стужи,Из угла они глядели.То не ветер ли полночныйЗагудел в трубе вигвама?Не сова ли, Куку-кугу,Застонала в мрачных соснах?Голос вдруг изрек в молчанье:«Это мертвые восстали,Это души погребенныхК вам пришли из Стран Понима,Из страны Загробной Жизни!»Скоро из лесу, с охоты,Возвратился Гайавата,Весь осыпан белым снегомИ с оленем за плечами.Перед милой МиннегагойОн сложил свою добычуИ теперь еще прекраснейПоказался Миннегаге,Чем в тот день, когда за неюОн пришел в страну Дакотов,Положил пред ней оленя,В знак своих желаний тайных,В знак своей любви сердечной.Положив, он обернулся,Увидал в углу двух женщинИ сказал себе: «Кто это?Странны гостьи Миннегаги!»Но расспрашивать не стал их,Только с ласковым приветомПопросил их разделить с нимКров его, очаг и пищу.Гостьи бледные ни словаНе сказали Гайавате;Но когда готов был ужинИ олень уже разрезан,Из угла они вскочили,Завладели лучшей долей,Долей милой Миннегаги,Не спросясь, схватили дерзкоНежный, белый жир оленя,Съели с жадностью, как звери,И опять забились в угол,В самый дальний, темный угол.Промолчала Миннегага,Промолчал и Гайавата,Промолчала и Нокомис;Лица их спокойны были.Только Миннегага тихоПрошептала с состраданьем,Говоря: «Их мучит голод;Пусть берут, что им по вкусу,Пусть едят, – их мучит голод».Много зорь зажглось, погасло,Много дней стряхнули ночи,Как стряхают хлопья снегаСосны темные на землю;День за днем сидели молчаГостьи бледные в вигваме;Ночью, даже в непогоду,В ближний лес они ходили,Чтоб набрать сосновых шишек,Чтоб набрать ветвей для топки,Но едва светало, сноваПоявлялися в вигваме.И всегда, когда с охотыВозвращался Гайавата,В час, когда готов был ужинИ олень уже разрезан,Гостьи бледные бесшумноИз угла к нему кидались,Не спросясь, хватали жадноНежный, белый жир оленя, —Долю милой Миннегаги, —И скрывались в темный угол.Никогда не упрекнул ихДаже взглядом Гайавата,Никогда не возмутиласьПрестарелая Нокомис,Никогда не показалаНедовольства Миннегага;Все они терпели молча,Чтоб права святые гостяНе нарушить грубым взглядом,Не нарушить грубым словом.В полночь раз, когда печальноДогорал костер, краснея,И мерцал дрожащим светомВ полусумраке вигвама,Бодрый, чуткий ГайаватаВдруг услышал чьи-то вздохи,Чьи-то горькие рыданья.С ложа встал он осторожно,Встал с косматых шкур бизонаИ, отдернувши над ложемИз оленьей кожи полог,Увидал, что это Тени,Гостьи бледные, вздыхают,Плачут в тишине полночной.И промолвил он: «О гостьи!Что так мучит ваше сердце?Что рыдать вас заставляет?Не Нокомис ли вас, гостьи,Ненароком оскорбила?Иль пред вами МиннегагаПозабыла долг хозяйки?»Тени смолкли, пересталиГорько сетовать и плакатьИ сказали тихо-тихо:«Мы усопших, мертвых души,Души тех, что жили с вами;Мы пришли из Стран Понима,С островов Загробной Жизни,Испытать вас и наставить.Вопли скорби достигаютК нам, в Селения Блаженных:То живые погребенныхПризывают вновь на землю,Мучат нас бесплодной скорбью;И вернулись мы на землю,Но узнали скоро, скоро,Что везде мы только в тягость,Что для всех мы стали чужды:Нет нам места, – нет возвратаМертвецам из-за могилы!Помни это, Гайавата,И скажи всему народу,Чтоб отныне и вовекиВопли их не огорчалиОтошедших в мир Понима,К нам, в Селения Блаженных.Не кладите тяжкой ношиС мертвецами в их могилы —Ни мехов, ни украшений,Ни котлов, ни чаш из глины, —Эта ноша мучит духов.Дайте лишь немного пищи,Дайте лишь огня в дорогу.Дух четыре грустных ночиИ четыре дня проводитНа пути в страну Понима;Потому-то и должны выНад могилами усопшихС первой ночи до последнейЖечь костры неугасимо,Освещать дорогу духам,Озарять веселым светомИх печальные ночлеги.Мы идем, прости навеки,Благородный Гайавата!И тебя мы искушали,И твое терпенье долгоМы испытывали дерзко,Но всегда ты оставалсяБлагородным и великим.Не слабей же, Гайавата,Не слабей, не падай духом:Ждет тебя еще труднееИ борьба и испытанье!»И внезапно тьма упалаИ наполнила жилище,Гайавата же в молчаньеУслыхал одежды шорох,Услыхал, что кто-то поднялЗанавеску над порогом,Увидал на небе звездыИ почувствовал дыханьеЗимней полночи морозной,Но уже не видел духов,Теней бледных и печальныхИз далеких Стран Понима,Из страны Загробной Жизни.