Песнь о моей Мурке
Шрифт:
Далее перечисляются многие святые, которые занимаются непотребными делами.
Эта студенческая песня явно оказала влияние на формирование антирелигиозных мотивов «Гопа» — слишком уж отчетливо слышится ее отзвук в воровской балладе. Нельзя не согласиться с профессором Неклюдовым, который замечает: «Обращает на себя внимание незаурядная для низовой песенной традиции «богословская эрудиция» авторов — в сочетании с ничем не сдерживаемым богохульством. Все это позволяет довольно уверенно предположить, что первотекст был создан в семинаристской среде; о том же свидетельствует и тема пьянства — излюбленная в антицерковной сатире в самой церковной среде».
Он же в качестве косвенного подтверждения того, что «Гоп со смыком», скорее всего, был составлен в деклассированной и криминализованной среде бывших семинаристов или низшего духовенства, приводит отрывок из поэмы Павла Васильева «Христолюбовские ситцы» (1935–1936),
Поэт, скорее всего, цитирует отрывок из варианта «Гопа», который не дошел до нас. Но главное — Васильев ярко рисует портреты гипотетических авторов богохульного «Гопа».
«Гоп со смыком» и Франсуа Рабле
Участие в создании «Гопа со смыком» образованной, но маргинальной части священнослужителей позволяет нам с достаточной степенью очевидности определить историческую литературную традицию, которая явно повлияла на возникновение мотива насмешки над святыми, составляющего значительную часть ранних вариантов уголовной баллады.
Я имею в виду «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле. Этот роман пользовался в семинарской среде особой популярностью. Именно в тридцатой главе повествования о приключениях великана Пантагрюэля мы встречаемся с рассказом о пребывании Эпистемона — друга Пантагрюэля — на том свете. Воскрешенный Панургом Эпистемон рассказывает, кого он видел после смерти. Он приводит длинный список великих в этой жизни людей, которые, умерев, влачат не соответствующее былому величию существование. Вот лишь некоторые из них:
«Ксеркс торгует на улице горчицей,
Ромул — солью,
Тарквиний сквалыжничает,
Кир — скотник,
Цицерон — истопник,
Агамемнон стал блюдолизом,
Дарий — золотарь…»
Отдельно проходят священнослужители:
«Папа Юлий торгует с лотка пирожками,
Папа Бонифаций Восьмой торгует тесьмой,
Папа Николай Третий продает бумагу,
Папа Александр — крысолов,
Папа Каликст бреет непотребные места,
Папа Урбин — приживал,
Папа Сикст лечит от дурной болезни…»
Разумеется, в раю не обходится без выпивки и блуда:
«Я видел Эпиктета, одетого со вкусом, по французской моде: под купой дерев он развлекался с компанией девиц — пил, танцевал, закатывал пиры по всякому поводу, а возле него лежала груда экю с изображением солнца… Увидев меня, он любезно предложил мне выпить, я охотно согласился, и мы с ним хлопнули по-богословски».
Именно у Франсуа Рабле встречается и мотив кражи на том свете. Кир выпрашивает у Эпиктета милостыню, и тот дает ему экю: «Обрадовался Кир такому богатому улову, однако ж всякое прочее жулье, которое там околачивается, как, например, Александр Великий, Дарий и другие, ночью обчистили его».
Благоденствует на том свете поэт Франсуа Вийон, который, по преданию,
По тому же принципу построена богохульная песня о святом Исаакии (Харлампии, Владимире, Василии). Мотивы пьянства, распутства, воровства, торгашества и прочих грехов, творимых «святыми» людьми, перекочевали и в «Гоп со смыком». Влияние Рабле и раблезианства на эту уголовную балладу очевидно — скорее всего, опосредованно, через низовую семинарскую субкультуру.
Негритянский «Гоп со смыком»
Интересен в этой связи еще один яркий пример песенного панибратства с библейскими персонажами. Он, конечно, не имел влияния на возникновение блатного русского эпоса, но прекрасно иллюстрирует мысль о том, что ироническое переосмысление сюжетов Библии не является чем-то из ряда вон выходящим.
Образец песни, о котором пойдет речь, относится к XIX векуи родина его — США, вернее, американский Юг. Тот самый, где родились знаменитые спиричуэлс — духовные песни американских негров-рабов, обращенных в христианство. Источник негритянских спиричуэлс — духовные гимны, завезенные в Новую Англию белыми переселенцами. Тематику негритянских духовных гимнов составляли библейские сюжеты, которые подвергались фольклорной обработке. Но спиричуэлс резко отличались от «белых» религиозных гимнов. Библейские мотивы в духовных гимнах негров часто «снижены», приближены к повседневной жизни. Ряд «бытовых» спиричуэлс включает в себя сленг и «политически некорректные» мотивы. Такая «упрощенность» черных духовных гимнов дала основание современному джазмену Бену Сидрену заметить: «Спиричуэлс — те же блюзы, надо только вставлять “Иисусе” вместо “бэби”». Один из джазовых вариантов спиричуэлс — знаменитый «Let my people go» («Отпусти мой народ») в исполнении Луи Армстронга.
Подобные особенности церковных гимнов давали возможность прихожанам создавать и шутливые песни, где с легким юмором переосмысливались библейские сюжеты. На одну из таких песенок, которую распевали веселые негры, я наткнулся в сборнике «Народ, да!» (1983), где собраны произведения североамериканского фольклора за 200 с лишком лет. Называется она «Я родился десять тысяч лет назад»:
Я родился десять тысяч лет назад, Знаю все про всех: кто худ и кто пузат: Видел, как апостол Павел Всех в лото играть заставил — А не веришь, так спроси у всех подряд! По Эдему я шатался между дел, Видел я, как сам Господь в саду сидел; В этот день Адам и Ева Стали жертвой его гнева, Он их выгнал — я их яблоко доел! Видел я, как Йону съел огромный кит, И подумал, что у парня бледный вид; Ну, а Йона, тьмой окутан, Взял, наелся чесноку там — У кита от чеснока живот болит! Мой сосед был укротитель Даниил, И Самсон могучий тоже рядом жил: Заводил с Далилой шашни, В Вавилоне строил башни, А однажды не такое учудил! Соломона я прославил на века, И в рокфорский сыр пустил я червяка; А когда с Мафусаилом Плыли мы широким Нилом, Спас я бороду его от сквозняка!Разумеется, читатель заметил, что размер и строфика песни очень напоминают «Гоп со смыком». Но это, конечно, следует отнести на счет переводчика — Юрия Соломоновича Хазанова, который таким образом подарил нам еще одну версию блатного эпоса — на этот раз с афроамериканским акцентом.
«Хочет поп на небо прыснуть»
Но почему в «Гопе» были так обильно представлены богохульные мотивы?
Дело в том, что в уголовном мире царской России уважения к религии и к ее служителям не было. Скорее, наоборот. Петр Якубович в «Записках бывшего каторжника» пишет: «Особенно ярко проявлялась ненависть арестантов к духовенству. Последнее пользовалось почему-то одинаковой непопулярностью среди всех, поголовно всех обитателей каторги… Это какая-то традиционная, передающаяся от одной генерации арестантов к другой вражда…»