Песнь о Трое
Шрифт:
И тут я подумал о человеке из своей свиты, без которого я мог обойтись: о своем двоюродном брате Эгисфе.
История нашего рода — рода Пелопов — ужасна. Мой отец, Атрей, и отец Эгисфа, Фиест, были братьями, которые после смерти Эврисфея оказались соперниками за право на микенский трон; наследником должен был стать Геракл, но он был убит. Множество преступлений было совершено ради Львиного трона Микен. Мой отец совершил неописуемую жестокость: убил своих племянников, приготовил из них жаркое и подал Фиесту в качестве царского угощения. Даже зная об этом, люди предпочли выбрать верховным царем Атрея, а Фиеста
При этом мне всегда нравился мой двоюродный брат Эгисф — красивый, очаровательный юноша намного моложе меня, с которым я ладил лучше, чем с родным братом, Менелаем. Однако моя жена недолюбливала Эгисфа и не доверяла ему, потому что он был сыном Фиеста и имел законное право на трон, который, как она твердо решила, не унаследует никто, кроме Ореста.
Я послал за ним, как только решил, сколько я смогу ему рассказать. Его положение всецело зависело от моей милости, поэтому ему следовало мне угождать. И я отправил Эгисфа к Клитемнестре, снабдив его необходимыми сведениями и богатыми дарами. Да, Ифигения была мертва, но не по моему приказу. Все замыслил и осуществил Одиссей. В это она поверит.
— Я не покидаю Элладу надолго, — сказал я Эгисфу, снаряжая его в путь, — но очень важно, чтобы Клитемнестра не обратилась к народу и не вернула старых богов. Ты будешь моим стражем.
— Артемида всегда была твоим врагом. — Он опустился на колени, чтобы поцеловать мне руку. — Не волнуйся, Агамемнон. Я присмотрю за тем, чтобы Клитемнестра вела себя смирно.
Он прокашлялся.
— Конечно, я надеюсь на добычу из Трои. Я — человек бедный.
— Ты получишь свою долю добычи. Ступай.
На следующее утро после жертвоприношения я проснулся после щедро сдобренного вином сна и обнаружил, что стоит ясный, спокойный день. За ночь тучи с ветром исчезли, только капающая с палаточных крыш вода напоминала о штормовых лунах, которые мы пережили. Я заставил себя поблагодарить Артемиду за содействие, но никогда больше я не стану просить помощи у Охотницы. Моей бедной маленькой дочери больше не было, не осталось даже надгробного обелиска в память о ней. Я не мог смотреть на жертвенник.
Феникс у меня в шатре возбужденно кудахтал об отплытии; я решил выступить на следующий день, если погода не испортится.
— Она не испортится, — уверенно заявил старик. — Море между Авлидой и Троей будет спокойным, словно молоко в чаше.
— Тогда, — мне внезапно вспомнилось, как Ахилл раскритиковал мои планы насчет провизии, — мы принесем жертву Посейдону и рискнем. Набей корабли доверху провизией, Феникс. По самый край. Я соберу все съестное в окрестностях.
Он очень удивился, потом расплылся в широкой улыбке.
— Обязательно, мой господин, так и сделаю!
Меня не оставляла мысль об Ахилле. У меня в ушах звенело его проклятие, его презрение прожигало меня до костей. Я не мог понять, за что он винил себя, — он мог бросить вызов богам не больше, чем я. И все же я испытывал
На следующее утро, когда рассвет начал окрашивать бледное небо в розовый цвет, флагманский корабль столкнули со стапелей. Мои руки твердо лежали на поручнях, я стоял на носу и чувствовал, как он вздрагивает, погружаясь в безмятежные воды. Наконец-то плавание началось! Потом я прошел на корму, где борта корабля закруглялись вверх, сходясь в высокий и узкий навес, увенчанный фигурой Амфитриона, глядящего вдаль. Я повернулся спиной к гребцам, порадовавшись, что у моего корабля была палуба, под которой было достаточно места для поклажи, рабов, золота, чтобы оплачивать военные расходы, и всего остального имущества, без которого верховный царь не мог обойтись. Мои лошади находились в загоне вместе с дюжиной остальных рядом с тем местом, где я стоял, морская гладь омывала борт почти вровень с палубой. Корабль был очень нагружен.
Позади остальные корабли тоже спускались на воду, огромные, красно-черные, словно сороконожки, у которых вместо ног — поднятые весла. Они ползли по поверхности незыблемой, вечной Посейдоновой бездны. Их было тысяча двести, они несли на себе восемьдесят тысяч воинов и двадцать тысяч помощников разного рода. На некоторых кораблях не было ничего, кроме лошадей и гребцов: мы — народ, который ездит на колесницах, так же как и троянцы. Мне все еще верилось, что поход будет коротким, но я понимал: нам не видать знаменитых троянских коней, пока город не взят.
Завороженный зрелищем, я едва ли отдавал себе отчет в том, что этой могучей силой управляла моя рука и верховному царю Микен было уготовано стать верховным царем Ахейской империи. Еще и десятая часть кораблей не была спущена на воду, как моя команда уже вывела мой корабль на середину Эвбейского пролива, и на таком расстоянии берег было едва видно. Когда я подумал о том, как такой огромный флот сможет держаться вместе на протяжении долгих лиг пути, меня на мгновение охватила паника.
Под палящим солнцем мы обогнули оконечность Эвбеи, прошли между ней и островом Андрос и, когда гора Оха скрылась за кормой, поймали бриз, который всегда дует в открытом Эгейском море. С благодарностью прикрепив весла к подпоркам палубы, матросы сгрудились около мачты, — под напором юго-западного ветра, теплого и ласкового, распускался алый кожаный флагманский парус.
Я направился обратно вдоль палубы, между скамьями гребцов, и поднялся по низким ступеням на нос, где для меня была устроена отдельная каюта. Позади нас размеренно бороздило морскую рябь множество кораблей, разбивая ее на крошечные волны носами-клювами. Похоже, мы держались вместе; Телеф стоял у самого борта, иногда поворачивая голову, чтобы прокричать указания двум матросам, которые налегали на рулевые весла, держа корабль по курсу. Он улыбнулся мне с довольным видом:
— Отлично, мой господин! Если погода будет такой же и ветер позволит нам держать скорость, все будет просто замечательно. Нам не понадобится заходить на Хиос или Лесбос. Мы дойдем до Тенедоса вовремя.