Песнь Соломона
Шрифт:
— Нет! — Мейкон стукнул кулаком по столу. — Оно где-то в доме. Уверен.
Коринфянам никак не могла понять, о чем они с таким пылом спорят, но она не собиралась стоять под дверью, чтобы узнать, в чем дело, — ей хотелось сохранить переполнявшее ее ощущение покоя и довольства. Она поднялась к себе в спальню и легла в постель.
Тем временем на нижнем этаже Молочник сидел, облокотившись о стол и уронив голову на руки.
— Плевать мне. Плевать, где оно.
— Да ведь это просто ошибка, — говорил отец. — Небольшое недоразумение. Разве можно из-за этого
— Небольшое недоразумение — за решетку попасть?
— Если я не ошибаюсь, ты сейчас на воле. А просидел всего двадцать минут.
— Два часа.
— Вполне мог ограничиться двумя минутами, если бы сразу же мне позвонил. И двух минут бы не сидел.
Надо было позвонить мне тотчас же, как только они тебя сцапали.
— Полицейские машины не снабжены телефонами. — Молочник, как видно, устал. Он поднял голову, облокотился щекой о руку и пробурчал эти слова куда-то в рукав.
— Они бы разрешили тебе позвонить, если бы ты был один. Назвал бы им свою фамилию, и тебя не стали бы задерживать. Но с тобой был этот ниггер из Южного предместья. Вот что их насторожило.
— Совсем не это их насторожило. Их насторожило то, что у меня в машине оказался мешок с какими-то камнями и человеческими костями. Мешок с костями человека. Всякий фараон, если он хоть что-то смыслит в своем деле, сообразит: раз есть кости какого-то человека, значит, был когда-то и сам человек.
— Ну конечно, он когда-то был. Только не сегодня ночью. Он не мог еще вчера разгуливать по улицам. Тело человека не так уж быстро превращается в скелет. Это известно полицейским. Так что незачем меня убеждать, что они тебя задержали не из-за Гитары. На этого желтоглазого стоит взглянуть, сразу видно: он на все способен.
— Они не видели, какого цвета у него глаза, когда велели нам подъехать к тротуару. Они вообще ничего не видели. Просто приказали нам остановиться и выйти из машины. А собственно, почему? Почему они остановили нас? Скорость мы не превышали. Просто ехали. — Он достал сигареты. И вдруг снова рассердился, вспомнив, как стоял, согнувшись, расставив ноги и упираясь руками в капот, а полицейский методично обшаривал его ноги, спину, зад, руки. — Какое у них право останавливать машину, если она едет на дозволенной скорости?
— Кого хотят, того и останавливают. Увидели, что ты цветной, и все. Они ведь ищут того негра, который убил мальчика.
— Где сказано, что это негр?
— В газете сказано.
— Они всегда так пишут. Что бы ни случилось…
— А тебе не все равно? Если бы ты ехал один и назвал свою фамилию, им бы и в голову не пришло обыскивать автомобиль, и мешка бы этого они развязывать не стали. В полиции меня знают. Видел, как они сразу заговорили, как только я вошел в участок?
— Как до этого говорили, так и продолжали…
— Что?
— Вот когда ты отвел: в угол того паразита и открыл бумажник, тогда они заговорили по-другому.
— Благодарным надо быть отцу за этот бумажник.
— Я благодарен. Бог свидетель, благодарен.
— И все бы кончилось мирно и спокойно, если бы не этот ниггер из Южного предместья.
— Как, все еще сучка? — посмеиваясь, спросил Молочник. Недавняя встряска, после которой он мало-помалу приходил в себя, неожиданно настроила его на веселый лад. — Ты считал, она украла золото. Столько лет… Столько лет ты подозревал ее в этом грехе. — Молочник хохотал теперь громко, безудержно. — Ты представлял себе, как она потихоньку выбралась из пещеры, неся на плече здоровенный мешок с золотом весом в сотню фунтов, потом таскала его по всей стране пятьдесят лет и ни грамма не потратила — просто подвесила к потолку, как какой-нибудь паршивый мешок с луком.. — Молочник даже голову запрокинул от смеха и гоготал во все горло. — Пятьдесят лет!.. Ты целых пятьдесят лет все думал и думал об этом золоте! Ну, вляпались! Как психи, вляпались… — У него от смеха из - глаз потекли слезы. — Психи вы и есть. Все, как один. Психи ненормальные. Как же я раньше не догадался? Ведь вся история — сплошной идиотизм; вся, с начала до конца.
— А что, по-твоему, нормальнее: таскать все эти годы мешок с золотом или чьи-то кости? Что нормальнее? А? — спросил отец.
— Не знаю. Честное слово, не знаю.
— Если она могла таскать мешок с костями, то и золото могла таскать. Вот ее-то надо было посадить. Когда вы рассказали полицейским, что нашли этот мешок в ее доме, они должны были упрятать ее за решетку, сразу же, как только она явилась в участок.
Молочник вытер слезы рукавом.
— Чего ради они стали бы ее сажать? Особенно после истории, которую она там рассказала. — Он опять захохотал. — Вошла, словно Луиза Вивер и Батерфляй Маккуин в одном лице. «Да, cap босс. Да, cap босс…»
— Она так не говорила.
— Почти так. Даже голос у нее изменился.
— Я же предупреждал тебя: она змея. Сбросит кожу в мгновение ока.
— И даже вся переменилась. Стала вдруг какой-то низенькой. Низенькой и жалкой.
— Потому что хотела, чтобы ей отдали мешок. Хотела, чтобы полицейские возвратили ей эти кости.
— Кости ее несчастного покойного супруга, которые она по бедности не смогла предать земле. Она была когда-то замужем?
— Римский папа был замужем?
— Но она добилась своего. Ей отдали кости.
— Она знала, что делает, будь спокоен.
— Знала, это точно… Но как она вообще обо всем так быстро узнала? То есть, ведь когда она вошла, у нее… как бы сказать… все целиком было продумано. Ей уже все было известно, от начала до конца. Наверное, ей рассказал полицейский, пока вел ее в участок.
— Ну да! В полиции это не принято.
— Так откуда же она узнала?
— А кто ее знает, откуда она все узнает! Молочник покачал головой. Смешливое настроение его все еще не покинуло, а ведь совсем недавно, когда они с Гитарой сидели в наручниках на деревянной скамье, у него от страха ползали по шее мурашки.