Песнь ветра и тьмы

Змеевская Анна

В отдалении послышался плеск, словно кто-то ронял в воду камешки, один за одним; нежный голосок напевал заунывную синтарийскую песенку о русалках и утопленнике; ему вторил чей-то тихий скулеж. Кэрт хищно оскалился и, стиснув рукоять меча, пошел на голос.

Тициана, завидев его, раскинула руки - с таким радостным видом, словно и вправду ожидала теплых дружеских объятий. И оскалила зубы, перепачканные в крови. Короткого взгляда хватило, чтобы найти источник скулежа - девушка. Даже в темноте видно, что очень бледная, с длинными огненно-рыжими волосами. Ещё живая, мелко трясущаяся от боли и страха, пыталась отползти

по песку как можно дальше от своей мучительницы. Кэрт отметил, что тело девушки изрезано когтями, и, похоже, на ногах перерваны сухожилия. И на этом потерял к ней интерес. Живы будут, разберутся.

– Не заглядывайся на мою подружку, - укоризненно велела Тициана.
– У тебя своя есть. О-о-о, кстати, как там Астрид? В порядке?

– Твоими усилиями, Ани, - желчно отозвался Кэрт, кончиками пальцев поглаживая рукоять меча.
– Не смогла грохнуть столичную девочку, с ума спятить... Дирк, должно быть, оборжался. Кстати, а почему же он не составил тебе компанию?

На хорошеньком лице волчицы проступило раздражение пополам с презрением.

– Потому что трус и дуралей. С Дирком весело, но увы - из нас двоих только у меня достаточно большие яйца.

– Не могу с этим поспорить.

Медленно, крошечными шагами они сокращали дистанцию. Тициана скалилась так радостно, будто уже была по локоть в его кишках; Кэрт же, несмотря на яростную истерику кота внутри, был холоден и сосредоточен - как всегда, когда шёл на дело. Между убийцей и жертвой не должно быть ничего личного, ведь это мешает сделать работу как следует.

– Знаешь, я рада.

– Чему, Ани?

– Что милая Астрид убежала посреди свидания.
– Тициана вздохнула с притворной грустью.
– Если так подумать, то с девицами вроде неё та-ак скучно. Они до последнего не проливают слез, не молят о пощаде, не хнычут, как малые детишки... Дирк любит таких ломать. Но не я. Мне важнее процесс, а не результат.

Кэрт досадливо поморщился, ментальным пинком загоняя вглубь сознания взбешенного кошака. «Не сейчас, пухан, остынь». Недовольство вспыльчивой зверюги может стоить жизни им обоим.

– О чём бишь я?
– делано задумалась волчица.
– Ах, да... я рада, потому что вместо милой Астрид мой досуг скрасишь ты, Кэрт. Меня так интригуют твои железные когти! Покажи мне свои когти, Кэрт, - она жадно облизнулась, желто-оранжевые глазищи полыхали в сумраке южной ночи, - а потом отведаешь моих.

– Сперва отведай вот это, сука, - предложил Кэрт самым любезным тоном, выхватив из ножен меч.

Тициана в ответ скривилась.

– Как и ожидалось от шелудивого полукровки. Ты всегда был таким... человечишкой.

– И горжусь этим.

Говорить больше было не о чем. (Да и выхлестанная с часок назад пинта обезболивающего уже выдыхалась; вскоре калечная спина о себе напомнит.) Ловким прыжком Кэрт сократил расстояние и ударил... Увы, чистокровная волчица заведомо ловчее. Она увернулась - легко, словно без усилий, - и тут же метнулась наперерез, метя когтями ему в глотку. Промахнулась... вскользь задела плечо. Четыре косых пореза слабо заныли; рукав пропитался кровью.

– Кармирский клинок, подарок госпожи Хельты!
– восхитилась Тициана.
– Так я для тебя особый случай? Как мило!

Кэрт на это лишь фыркнул. Чесать языком в драке - гиблое дело.

Тициана нанесла

ему ещё два скользящих удара, прежде чем удалось сбрить мечом, два когтя с её правой руки.

– Жаль, не железные...
– посетовала она рычащим полушепотом. И хитрым обманным движением разодрала Кэрту запястье. Зелья заглушили боль, однако меч он выронил.

Пришлось-таки показать малышке Ани свои железные когти. Вот только владел он ими не в пример хуже, чем клинком. Человечишка. Покалеченная рука тоже не добавляла прыти. Тициана ни разу не дала себя задеть, великолепно держала дистанцию и злобно хохотала, запрокидывая голову. А затем вмиг спрятала когти и со всей силы въехала Кэрту в живот.

Когда он продышался, то обнаружил себя лежащим на песке. Левая рука тоже была покалечена, притом сильнее правой.

– Не рыпайся, котик, - велела Тициана, навалившись сверху.
– И не шевели лапками, а то я их переломаю. А потом настанет черед шеи.

– Разве не в этом смысл?

Кэрт уже и сам понимал, что не в этом. Если он до сих пор жив, значит, она чего-то хочет. (И, вероятно, боится, что за убийство «котика» Хельта её со свету сживет.)

– Госпожа Хельта права: живой ты полезнее, - выдохнула она, склонившись ближе. Он поморщился - изо рта волчицы пахло кровью и несвежим мясом.
– Ты как-то снял один свой браслет... Сними мой - и забудем об этом маленьком недоразумении. Идет?

Чтобы снять браслет, у него ушли годы. Десять лет на теорию, десять лет на практику и еще шесть лет, чтобы исказить плетение сложнейшего составного артефакта. Только тогда рабский браслет сошел с его руки, оставив на память безобразный шрам.

Однако же Кэрт охотно кивнул.

– Идет, - прохрипел он, криво ухмыльнувшись. А затем подался вперед и вонзил зубы в нежное белое горлышко.

Кэрт никогда не был настолько человечишкой, как она думала. Да сейчас он в принципе далек от всего человеческого. Рот наполнился соленой и горячей кровью, что упругой струей хлестнула из разорванной артерии, и Кэрт позволил себе сделать несколько глотков. Кровь врага согрела нутро лучше всякого виски, пустив по венам убойную смесь из животной ярости и жгучего возбуждения.

Он это действительно ненавидел, но, Бездна, как же это здорово - чуять близкую смерть какого-нибудь мерзавца. А уж если убил ты его голыми руками, не мечом, не как человек...

Остановиться и не озвереть было сложно, но Тициана помогла. Обмякнув было на нем, она вскинулась, стиснула его плечи когтистыми руками и припадочно задрожала. Её желание обернуться зверем было предсказуемо: оборот ненадолго усиливает регенерацию. Да только драться в процессе слегка... проблематично.

Захрустели кости, жутко исказилось окровавленное лицо, рана на горле начала стремительно сужаться...

Низко зарычав, Кэрт сбросил с себя потяжелевшее тело волчицы и принялся методично рассекать податливую плоть. Запястья, бедра, пах, грудина... он старался повредить как можно больше кровеносных сосудов, чтобы бесноватая тварь истекла кровью побыстрее. Боль в покалеченных руках ощущалась даже сквозь дымку зелья, однако раны успели подзажить. Да и без зелья он бы продолжал драть когтями мерзкую маньячку, что посмела покуситься на его, Кэрта, личную валькирию. Никакая боль сейчас не была достаточной, чтобы удержать его в рамках человечности.