Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.
Шрифт:
Но и оставить их и отойти в сторону в ожидании развязки Дайм не хотел, да и не мог. Слишком глубоко он увяз, и был уверен в том, что в случае потери Шу его собственная жизнь лишится всяческого смысла. И если он не имел права открыто поделиться своим пониманием, то можно было попытаться хоть как-то успокоить их, или косвенно натолкнуть Лунного Стрижа на нужную мысль. Очень осторожно. И не сейчас.
Шу обнимала его, зарывшись лицом в его волосы и успокаивающе поглаживая по спине. Она не могла понять, почему ему снова так грустно, чем она его обидела. Может быть, это из-за Дайма? Что он такое наговорил Тигренку? Памятуя вчерашние намеки маркиза, она боялась, не попытался ли он... но нет, Дайм бы не стал. Неужели все из-за ошейника? Ещё вчера ей казалось, что Тигренок просто забыл о его существовании,
Под ласковыми ладонями, поглаживающими его, Хилл приходил в себя, его разочарование таяло и уступало место привычному уже грустному смирению. Что ж, не так уж важно, узнает она о его любви, или нет. Всё равно это ничего не изменит. Оставшиеся несколько дней, по крайней мере, у него есть надежда провести не на коврике у двери, а рядом с ней, в её постели, пусть и втроем. Это точно не так уж важно, тем более что маркиз не так уж плох... и плевать на унижение. После вчерашнего тем более плевать. Пусть он для принцессы всего лишь игрушка для постельных забав. Пусть Дукрист видел, как он тщетно молил её о капельке любви. Пусть он и сейчас наблюдает за ними. Неважно. Он хотя бы не выгнал его, и не ускорит его конец. И на том спасибо.
Но вот Шу... почему она кажется такой несчастной? Что он опять сделал не так? Может быть, она все ещё сердится на него за вчерашнее глупое упрямство? Или ей кажется, что Дайм недоволен тем, что остался в стороне? Думает, что Дайм ревнует? Хилл взглянул на него из-за плеча Шу. Маркиз так странно смотрел на них, не то с сожалением, не то с осуждением. Нет, не надо, чтобы они снова поссорились с Шу. Не надо, чтобы она осталась одна совсем скоро.
То, что увидел Дукрист в глазах Лунного Стрижа, ему совсем не понравилось. Смирение и отчаяние. Нет, это никуда не годится. У него, можно сказать, считанные дни остались, когда ещё хоть что-то можно сделать, а он сдался. И не понимает, что тем самым погубит не только себя, но и Шу. Демонов влюбленный кретин. Совсем последние мозги отшибло. Дайм уверился в том, что все же вмешаться придется. Хоть разозлить его, чтобы перестал из себя жертвенного агнца корчить и начал шевелиться. И Шу хороша. Тонет тихо в своем болоте, и не попискивает даже. Что творит с нормальными, казалось бы, людьми, любовь! Дайм усмехнулся - на себя посмотреть забыл. Вместо того, чтобы избавиться от мальчишки поскорее, жалеет его и собирается помочь. Ну разве не сумасшедший? Ещё и восхищается тем, как красивы они вместе - Шу, подобная лунной ночи с её черными волосами, лиловыми очами и бледной прозрачной кожей, и Хилл, золотисто солнечный, с глазами цвета весеннего неба. Такие разные, такие юные... глупые дети.
"Все, хватит, - одернул себя Дукрист.
– Надо или оставить их в покое, или все же поговорить с ней о Кее. Да и насчет птенчика не помешает", - он громко покашлял, привлекая к себе внимание.
– О, Дайм, - смутившись, Шу отодвинулась от Хилла, подтягивая повыше сползающее полотенце.
– Я сейчас. Оденусь только...
– Шу, нам надо бы поговорить. Вдвоем, - яростный взгляд мальчишки он проигнорировал.
– Можешь пригласить меня на завтрак.
– Да. Конечно. Я спущусь через пару минут, - в её голосе звучало извинение одновременно с досадой. Кивнув на прощанье Хиллу, маркиз удалился.
Шу обернулась к возлюбленному, не зная, как попросить его остаться наверху так, чтобы не обидеть. Но Тигренку не надо было ничего говорить. Он смотрел на неё с обжигающей тоской и покорностью, словно заранее принимал любую новую боль, что ей придет в голову ему причинить, и прощал. От его нежной печальной улыбки у неё нестерпимо защемило в груди, и она с трудом сдержала слезы. Ей совсем не хотелось, чтобы он снова ревновал и придумывал себе демон знает что, пока она поговорит с Даймом.
– Иди сюда, милый, - Шу взяла его за руку и усадила на кровать. Тигренок
– Спи, Тигренок, - тихий шепот, колышущий прядку на виске, согревающий до самой глубины души.
– Спи, милый, - лицо его расслабилось послушно, упали руки.
– Спи, любовь моя, - последние слова уже вплелись в его сон песней утренних птиц. Сон, подаривший ему немного покоя, сделавший юное лицо нежным и беззащитным.
Она гладила и перебирала разметавшиеся светлые пряди, любуясь доверчиво прильнувшим к ней возлюбленным, слушая его размеренное сонное дыхание. Ей казалось, что перед ней не юный мужчина из плоти и крови, а прекрасный сказочный дух, соблазнивший её волшебной красотой и нечаянно задержавшийся в гостях после рассвета. Что он в любой момент может исчезнуть, растаять подобно дыму, раствориться в солнечных лучах. Болезненная, щемящая нежность изливалась из её глаз горячими слезами.
– Шу, милая, ты опять плачешь? Не надо, девочка моя, - ласковые ладони утирали её мокрые щеки, теплое дыхание щекотало макушку.
– Пожалуйста, любовь моя, - несмотря на просьбу Шу, он так и не ушел в гостиную, а остался за дверью, и вернулся, почувствовав, что ей снова горько.
Обернувшись к Дайму, она уткнулась в него, пряча заплаканное лицо него на груди. Возлюбленный обнял её и поднял, усаживая к себе на колени и баюкая, как маленькую.
– Успокойся, родная, все хорошо, - хорошо не было и в помине, и её печаль не давала Дайму дышать.
– Все будет хорошо, девочка моя, обязательно, вот увидишь, - в его руках Шу стала успокаиваться, тихие жалобные всхлипы перешли в прерывистые вздохи и затихли.
– Прости, Дайм. Я не понимаю, что со мной творится. Вчера я обидела его...
– не поднимая головы с его плеча, Шу сбивчиво и торопливо шептала.
– Я не должна была, Дайм. Я боюсь, я так боюсь его потерять, и не знаю, что же мне делать. Иногда мне кажется, что он любит меня, а иногда... я не знаю. Ему плохо, я чувствую, он тоскует, и мне так больно, Дайм... прости. Я не должна тебе это все говорить. Но я не понимаю. Я глупая, да?
– Это пройдет, родная, - он продолжал гладить её по волосам и укачивать. Принцесса казалась сейчас испуганной и совсем хрупкой, и сердце его разрывалось от желания утешить, помочь ей, защитить. Так хотелось сказать ей: "Посмотри на него, мальчик сходит с ума от любви к тебе, и все, что ему нужно, так это услышать от тебя, что он тебе нужен, что ты любишь его. Это же совсем просто. Разбуди его, скажи, наконец. Не мучай больше ни его, ни себя. Сними с него дурацкий ошейник, поговори с ним. Узнай, кто он такой, почему оказался здесь, с тобой. Вместе вы справитесь, вы же одно целое", - но он знал, что не имеет права лишать их последнего шанса непрошенными советами.
– Ну, хватит. Сколько можно жалеть себя? Если глупая, поумней. Давно пора.
– Извини, - тяжело вздохнув, Шу отлепилась от надежного прибежища и взглянула ему в глаза.
– Думаешь, я совсем сдурела, да? Ты прав. Хватит.
– Вот и умница. Кстати, ты меня долго ещё голодом морить собираешься?
– Что, тебе еще и завтрак сюда?
– В следующий раз. Одеваться будешь или так пойдешь?
– Хватит с тебя, - Шу вскочила и принялась натягивать платье.
– Почему это? Ты мне так больше нравишься.
– Нахал.
– Я? Тебе показалось, - он поднялся вслед за ней.
– И не вздумай соблазнять Тигренка.
– Почему бы и нет? Или я, по-твоему, совсем уже никуда не гожусь?
– он замер в изящной и вызывающей позе, словно предлагая собой полюбоваться. Развитые тренированные мышцы, рельефно прорисовывающиеся сквозь тонкий белый батист рубашки, смуглая гладкая кожа, стройное, гибкое и сильное тело, напоминающее туго натянутый лук, тонкие аристократические черты в сочетании со встрепанными каштановыми локонами, яркими бирюзовыми глазами и невероятно очаровательной улыбкой - полюбоваться было чем. Что Шу и сделала, неторопливо оглядев любовника с ног до головы.