Песни черного дрозда (сборник)
Шрифт:
— До этого «потом» самое маленькое пять лет. Сколько перемен!…
— И все-таки надо загадывать.
— Ты загадала?
— Вернусь сюда, на Кавказ.
— Я, между прочим, тоже.
— А вдруг не сдадим, Саша? — Она остановилась, поражённая таким предположением.
— Тогда работать. И по второму заходу. — Он сказал это весело, не задумываясь, потому что надеялся: сдадут. И у него, и у Тани в аттестате пятёрки и четвёрки.
— А что Борис Васильевич?
— Он вообще советует не торопиться, поработать год-другой и проверить, так ли уж крепка любовь
— Боюсь, что через год или два сдавать экзамен станет ещё труднее. Мы половину забудем. Особенно точные науки. Правда?
Саша засмеялся. Девчоночьи разговоры. Физика и математика всегда для них страшноваты. Но ведь теперь страхи позади, у Тани по этим предметам чистые пятёрки. Какие могут быть сомнения!
— Ты поедешь домой? — Она легко перескакивала с одной темы на другую.
— Я не был почти год. — Саша сказал так, словно оправдывался.
— Ну и поезжай. Разве я против?
— А ты где будешь летом?
— Здесь.
Семья Тани жила в Жёлтой Поляне. Саша у них бывал. Отец Тани, Василий Павлович, много лет работал егерем в охотничьем хозяйстве, а в последние годы ушёл на пенсию. Здоровьем он не отличался.
Таня подумала и спросила с надеждой:
— Хочешь к нам приехать?
— А ты как думаешь?
Они глянули друг на друга и засмеялись.
— Только не приеду, а приду. Попрошусь с отцом через перевал. Или один. А скорее всего, поведу туристов. Как-никак права инструктора в кармане. Подзаработаем на ростовскую поездку.
— У меня тоже права, — сказала она, немного хвастаясь. — Могу повести ребят из Поляны. Навстречу твоим.
— И заглянешь в Камышки, да?
Они опять засмеялись и подумали, что между ними летом будет всего лишь один Кавказ. Вверх — вниз. Сущие пустяки.
— Ой, как мы отстали! — спохватилась Таня. — Бежим!
Когда спустились в посёлок, опять все взялись за руки и широкими рядами — человек по восемь — пошли по улице, загородив её. Больше не пели, просто уже не пелось, очень устали, но говорили и смеялись все сразу.
У одного дома двое из группы вышли и помахали руками; ещё по одному отошли у второго, у третьего домика. Матери стояли возле калиток и ждали. Группа таяла на глазах, выпускники расходились, и никто не знал, когда и где они ещё встретятся. Вот осталось семь человек, потом шестеро. Ушла и Таня. Последние пятеро жили в интернате. Они продолжали идти, взявшись за руки. Собрались с силами и в последний раз запели «Бригантину».
Для каждого начиналась новая жизнь. Она была незнакомой и потому немного пугала.
Как-то сложится судьба!
Саша вошёл в свою комнату, бросился ничком на кровать и через минуту уже спал.
Он проснётся, соберёт вещи и отправится в Адлер, а оттуда к себе в Камышки.
2
На автомобильной дороге между Камышками и верховым посёлком, ближе к последнему, там, где горы сдвигаются и зажимают реку между отвесных каменных берегов, вправо уходит неширокий распадок.
Он густо порос разными кустами. Вторичный лес, как говорят лесники.
Только в самом центре распадка белела дорожка, на диво ровная, каменистая, с пологими закруглениями, слегка приподнятая над днищем ущелья.
Это старое полотно узкоколейной железной дороги.
Давно сняты и увезены рельсы, сгнили, превратившись в труху, дубовые шпалы, и осталась только сама насыпь — творение рук человеческих.
По игрушечной железной дороге десять лет назад возили с гор к реке Белой короткие и толстенные чурбаки пихтарника. Ходил тогда смешной пыхтящий паровозик, он тонко гудел на поворотах и обдавал жидким паром кусты, распугивая зверей. Много леса вывез паровозик к реке, где стояла запонь. Река здесь неспокойная, она ревёт и бушует в каменном ущелье, катает по дну тяжёлые валуны, зелёная вода её мчится так, что на автомобиле не догонишь. Страшно смотреть сверху на дно каменного разреза, поросшего лишаями и мхом, где бесится и разлетается миллионами брызг зелёный поток!
Вот в этот яростный водопад и сбрасывали привезённые пихтовые баланы. Река подхватывала их с жадным воем и уносила меж чёрных камней, бросала на пороги длинного прижима, подкидывала вверх, играла, как спичками, и делала то самое, что может делать слепая сила с тоненькой спичкой: переламывала и корёжила так, что щепки летели. Редкий балан приходил в Дубомосткую в целости, лишившись только коры и острых углов отпила. Большинство брёвен гибло, превращаясь в никуда не годную щепу.
И все-таки сплавом баловались много лет, считая, что подобный вид транспорта выгоден. Лишь в начале шестидесятых годов отыскалась наконец умная голова, подсчитала, во что обходится игра с рекой, и запретила сплав.
Вот тогда-то и оказалась ненужной лесная узкоколейная дорога. Природа с удивительной поспешностью стала залечивать раны, нанесённые ей цивилизованной рукой. Распадок покрылся ещё более дикими джунглями, нетронутыми остались только две приметы прошлого: вырубленный пихтарник с чёрными пеньками на склонах гор и все более сужающаяся дорожка вдоль насыпи со следами от сгнивших шпал. Словом, приметы не для археологов. И не для изучения, потому что изучать глупость — неблагодарное, в общем-то, дело.
Тихий распадок понемногу заселялся животными.
Когда стало припекать солнце и день удлинился, Монашка забеспокоилась.
Пробегав всю зиму по северным склонам гор, Самур и волчица познакомились с десятками самых разнообразных логовищ: пещер, выворотов, густосплетенных крыш из ожины, навесов в ущельях и нор, вырытых проворными лапами лис и енотовидных собак. Одни были отменно хороши, другие так себе и пригодны лишь для разового поселения, третьи требовали обстоятельного ремонта. Дружная пара легко покидала такие ночёвки. Дом для них был там, где ночевали на сытый желудок. А дальше следовал новый маршрут, охота, пища и новый «гостиничный номер» в скалах.