Песни черного дрозда (сборник)
Шрифт:
В поведении кабанов Самур заметил явное беспокойство. Они не хрюкали, не озорничали, а бежали молча и проворно, словно уходили от опасности. Самур пропустил их и, перепрыгнув через ограду, пошёл сквозь кусты навстречу неведомому.
Он услышал шаги, тяжёлое дыхание. Запах мокрых, чужих людей ударил ему в нос. По склону вслед за кабанами, но более скрытно спускались незнакомые. Их было трое. Самур увидел брезентовые спины, перечёркнутые наискосок ружьями, и крадучись пошёл за неизвестными и уже потому опасными пришельцами.
В сотне метров над домиком люди остановились
— Опоздали, — сказал разведчик.
— Ладно, в другой раз, — ответил второй.
— А может, подождём?
— Бесполезно. Теперь он в Камышках. Начальству докладывает.
— Запалим хату? — предложил первый.
— Только спугнём, будет настороже. Нам же хуже. Пошли, ну его…
Когда они спустились на тропу, Самур стоял уже там. Ощетинившись, он приготовился к схватке. Он не хотел нападать, но испытывал острое желание не выпускать их со двора. С его двора. Раз пришли, пусть ждут хозяина. Рычание Шестипалого не предвещало добра.
— Ого! — сказал передний. — Откуда взялся?
Он снял ружьё и клацнул затвором.
— А если Чернявый идёт следом? — сказал другой и заставил переднего опустить винтовку. — Не стреляй. Обойдёмся.
Они сошли с тропы и сели, подстелив под себя брезентовые полы. Самур тоже сел, расставив сильные лапы. Он не ожидал столь лёгкой победы, но оставался настороже. Ну что ж, подождём.
Прошло десять, двадцать минут. Прошло полчаса. Пёс увидел, как поднялась винтовка, и мгновенно отпрянул в кусты.
— То-то, — сказал человек и засмеялся.
Они встали и вышли на тропу. Самур снова возник перед ними и зарычал, заставив их остановиться. Два увесистых камня полетели в него.
— Брысь, тварь! — сказал передний. — Раздавлю.
Самур увернулся, но следующий камень угодил ему в спину. Он непроизвольно взвизгнул, а в следующее мгновение уже закричал тот, кто кинул: овчар прыгнул и рванул за рукав, глубоко поцарапав кожу. Вот тогда и ударил выстрел. Резко обожгло бок, Самур, жалобно визжа, попятился в кусты, сил у него не стало, и он упал.
Дальше он смутно ощущал удар сапогом, от которого пахло резиной. Его били ещё и ещё, перекатывали с боку на бок. Память у овчара совсем помутилась, кровь залила траву, и пришельцы, сказав короткое «готов!», спокойно ушли по тропе.
Отыгрались.
Не на хозяине, так на собаке.
А дождь все шёл. Редкий, но спорый. И в горах было очень грустно, неуютно, холодно.
6
Трудно представить себе, как волчица нашла дорогу к домику лесника. Дождь
Монашка с рысьей ухваткой проследила за людьми и, когда запах пота и железа рассеялся, подползла к Самуру. Он валялся под кустом, дождь смывал пятна крови, глаза его были закрыты, а зубы оскалены. Вся дрожа, волчица тронула его носом и, ощутив рядом с тёплой жизнью близкую смерть, тихо взвыла. Она лизнула овчара, пыталась тащить неподатливое тело, снова лизнула, и когда, наконец, Самур с трудом приоткрыл затуманенные глаза, волчица обскакала вокруг него и быстро-быстро стала толкать носом, призывая подняться, чтобы побегать и покружиться вместе с ней.
Он бы наверное умер. Но когда слабеющего сознания достиг знакомый, волнующий запах, когда увидел он сквозь болезненную пелену расплывающийся силуэт волчицы, все в нем восстало против смерти, и Самур, собрав остатки воли, стал медленно выходить из того страшного состояния, за порогом которого ничего нет. Он хотел жить, чтобы находиться рядом с Монашкой. Он не мог так легко сдаться. В нем ещё теплилась слабая искорка жизни, волчица словно подула на неё, и тогда вспыхнул и загорелся маленький огонёк. Самуру захотелось поднять голову. Но это не удалось, и он снова впал в забытьё, только это было уже не прежнее, страшное забытьё, а целительный сон, в течение которого слабое тело набиралось силы, и совсем было уходящая жизнь капелька за капелькой наполняла его.
Дождь не переставал. Волчица и собака вымокли, вид у них был одинаково жалкий. Потом Монашка куда-то убежала, принесла тёплого соню-полчка и положила растерзанного зверька у самой морды Самура. Он проснулся, но есть не стал, и тогда волчица с аппетитом сама съела грызуна.
Прошло ещё несколько часов. Дождь перестал, но погода не устанавливалась, облака шли низко, лес царапал им брюхо, подтягивал ближе к земле, и тогда становилось особенно сыро. Самур не подымался, ничего не ел. Он снова подвинулся к опасному порогу, смерть подступала, и даже близость Монашки не могла, кажется, остановить её.
На вторые сутки, около полудня, волчица услышала чужой запах и ощетинилась. Она заметалась от тропы к кустам, скалила зубы и тихо рычала. Опять шёл человек. И так опасен, так страшен казался волчице запах, что даже привязанность к Самуру не подавила в ней отвращения. В последний раз тронув голову собаки, как бы приглашая Самура встать и последовать за ней, Монашка отбежала в кусты и, дрожа и гневаясь, укрылась там.
Из-за поворота вышел человек в короткой зеленой штормовке, в белых кедах, с палкой в руке. Светлые, выгоревшие волосы падали ему на лоб, он все время откидывал их, резко вздёргивая голову. Человек был молод, светлоглаз и улыбчив, но порядком измучен дорогой: шёл он нетвёрдо, сбиваясь с ноги, хотя по сторонам смотрел зорко.