Есть еще одна странная черта у каторжан и бродяг, которую до меня заметили и другие: самые отъявленные головорезы и убийцы из них питают какую-то страсть к нежным песенкам и сентиментальным стихам, — это какая-то странная психологическая черта, трудно объяснимая.
Очень интересны песни сибирских инородцев; но они чрезвычайно трудны для записи, так как изобилуют четвертными тонами, а кроме того, происходит какое-то glissando в голосах, которое очень трудно записывать. Построены они часто на финских гаммах, но попадается масса песен, по-строенных на гаммах японских и китайских; последние — особенно у бурят («Молитва ламаитов», «Заклинание шаманов», а также «Песнь айноса»).
Не все то, что я привез из Сибири, представляет собою чистое золото, — есть и песок. Я постарался устроить промывку и включил в свою коллекцию только то, что мне кажется интересным. В этнографическом
отношении не все песни представляют интерес; есть и песни бытовые, так сказать, новейшей формации; но ведь настоящее для чело-века не менее интересно, чем прошлое.
Инструментов, которыми инородцы сопровождают свои песни, как-то: киотанг, данхай, кобыза, бишкура, кантеле и др., я в Сибири добыть не мог, да и в России для них не нашлось бы исполнителей; их приходится заменять роялем, арфой или другими струнными инструментами.
Немало песен пришлось мне гармонизировать, а некоторым придать сопровождение; хоры `a capella я оставил в полной неприкосновенности, и на концертах мы передаем их точно так, как я их слышал там.
К словам песен и к мелодическим рисункам я относился педантично точно и, записывая, ничего не изменял. Многие песни были записаны в нескольких вариантах; здесь напечатанные — наиболее распространенные из них, хотя и не самые совершенные.
Думаю, что эти песни еще лишний раз доказывают, что человеческая душа живуча и даже в негостеприимных тайгах и тундрах Сибири, в ужасных казематах каторги куда-то рвется и находит себе отражение хотя бы в этих песнях. Мне думается, что для нас, людей сытых, довольных и свободных, небесполезно знать эти песни — песни несчастных и отверженных [1] .
1
Более подробные сведения о «Песнях каторжан» читатель найдет в журнале «Русское богатство» (январь и февраль 1911 г.) среди моих очерков и рассказов о Сибири и каторге «В стране возмездия»).
В.Н. Гартевельд
I.Песни каторжан
№ 1.
«Ах ты доля»
(Тобольская каторга)
Ах ты доля, моя доля,Доля-долюшка моя,Ах зачем же, злая доля,До Сибири довела?Не за пьянство и буянствоИ не за ночной разбойСтороны родной лишился, —За крестьянский мир честной!Год в ту пору был голодный:Стали подать собиратьИ последнюю скотинкуЗа бесценок продавать.Очутился я в Сибири,В тесной шахте и сырой,Здесь я встретился с друзьями.Здравствуй, друг, и я с тобой!Далеко село родное,Но хотелось бы узнать,Удалось ли односельцамС шеи подати скачать?
№ 2.
«Посреди палат каменных»
(Акатуевская каторга)
Посреди палат каменных ты подай, подай весточкуВ Москву каменну, белокаменну.Ты воспой, воспой, жавороночек,Про горькую да неволюшку!Кабы
весть мне податьДа отцу рассказатьПро то, что со мною случилосяНа чужой, на той сторонушке.Я ведь не был вор, не был вор!Да убивец не был никогда!Но послали меня, добра молодца,Попроведать каторги, распроклятой долюшки.Позабыли меня, словно сгинул я…Но ведь будет пора, и вернуся яЗа беды и зло я вам отплачу,Будет время! Я вернуся!
№ 3.
«Кибель мой»
(Нерчинские рудники)
(Польская, создана поляками, сосланными в Сибирь в 1863 г.)
Кибель — корзина, в которой из шахты поднимают руду.
В шахте там, в шахте тамКопошатся и умаются.Тянем-ка и т. д.Руда там, руда тамРазбивается, разлетается.Тянем-ка и т. д.Кибель мой, кибель мойПоднимается, опускается.Тянем-ка и т. д.
№ 4.
«Ах ты зимушка»
(Общая тюремная)
Ах ты зимушка, ты зима студеная!Все поля кругом как снегом занесло!Пенье птичек уж давно как замерло.Ах ты зимушка, ты зима студеная!В камере как холодно, в камере моей как холодно!За решеткой средь каменных палатПлохо греет мой дырявенький бушлат.В камере как холодно, в камере как холодно!Лето дивное, расчудесное;Оживает все.Вокруг все расцвететИ к свободе все зовет.
№ 5.
«С Иркутска ворочуся»
(Александровская каторга)
С Иркутска ворочусяСчастливым может быть,Быть может наживуся —Счастливо будем жить.Тюремные воротаДля нас отворены,Все тяжкие работыНа нас возложены.Еще один годочекВ тюрьме побуду я,А там, мой мил-цветочек,Явлюся я, любя.С густыми волосами,С ногами без браслетЯвлюся я меж вамиС иголочки одет.