Песни каторги

Дорошевич Влас Михайлович

Под землею холодно, Под землею и темно. Ноженьки мои болять И трудненько мне дышать. День ли, или ночь — нам все одно, Под землею завсегда темно. Все одно, все одно! Молотками постучать, Света Божья не видать. Колокол как зазвонит, Всяк подняться вверх спешит, Смена новая придет И работать вновь начнет. Солнышка почти нам не видать, Время нет, чтоб милую ласкать! Все одно, все одно! Молотками постучать, Света Божья не видать.

№ 22.

«Ни

в Москве, ни за Москвой»

(Тюремная)

Ни в Москве, ни за Москвой, Меж Бутырской и Тверской, Там стоят четыре башни, А в средине дом большой, Где крест-накрест коридоры, И народ сидит — все воры. Каркал ворон на березе, Каркал черный не к добру: «Пропадешь, как пес, мальчишка, Здесь в проклятой стороне. Прежде жил ты, веселился, Как имел свой копитал [12] , С красной девицей водился, Копитал свой промотал. Копиталу не хватало, Во неволи жить пришлось; В белокаменный острог Посадили на неделю. А сидим мы круглый год, За тремя мы за стенами, Не видали светлый день. Бог-Творец один здесь с нами; Часто звезды нам сияли; Мы и тут не пропадем! Часто звезды потухали, Барабан зорю пробил,  Клюшник двери отпирает Всех на имя нас зовет: «Одевайтесь, ребятишки, В свои серы чапаны!» Взяли сумки, подхватили И в поход ушли-пошли. У родных сердца забьются, Слезно плакали об нас. Отправляли нас в Сибири, Не спрося об этом нас.

12

По-арестантски, от слова — копить.

№ 23.

«Когда-то было»

(Зерентуйская каторга)

Когда-то было ясну соколу пора-времячко, Что летал ясен сокол по поднебесью; Убивал ясен сокол гусей-лебедей, Убивал ясен сокол серых уточек. Да когда-то было добру молодцу времячко, Что ходил-гулял добрый молодец на волюшке, А теперь добру молодцу ходу-выходу нет. Сидит добрый молодец во горестях У ворогов злых в земляной тюрьме. Он не год сидит и не два года, А сидит он не мало как тридцать лет. Поседела головушка у добра молодца, Поседела бородушка у добра молодца, А все ждет-то он выкупу-выручки. Да далече родимая сторонушка, Не видать ему вольную волюшку.

№ 24.

«Седина-ль моя сединушка»

(Акатуевская каторга)

Седина-ль моя сединушка! Ты почто рано так появилася В кудри черны мои вселилася? Эх ты, молодость, моя молодость! Прогулял я тебя, да все без толку. Я не чаял тебя так измыкати. Ах, измыкал я свою молодость Не как люди живут, не в богачестве, А в проклятом одиночестве. Изошел-то я, добрый молодец, С устья до вершинушки Всю сибирскую сторонушку: Не нашел я здесь, добрый молодец, Ни батюшки, ни матушки. Ни братцев-то — ясных соколов Ни сестриц-то — белых лебедушек; Вместо них нашел, добрый молодец, Погоняночку [13] — красну-девицу.

13

Погоняночка — каторга.

№ 25.

«Из Кремля, Кремля»

(Карийская каторга)

(Приписывается, согласно преданию, Ваньке Каину)

Из Кремля, Кремля, крепка города, От дворца, дворца белокамена, Что до самой ли красной площади Пролегала широкая дороженька. Что по той ли по дороженьке Как ведут казнить добра молодца, Добра молодца, большого боярина, Самого атамана стрелецкого. За удалый разбой волокут его. И идет ли молодец, не спотыкается, Быстро на людей озирается, Да и тут не покоряется. Перед всех идет старшой палач, В руках несет остер топор, А за ним идут отец и мать, Идет рядышком молода жена. Они плачут, что река льется, Возрыдают,

как ручьи шумят, Со слезами тут выговаривают: «Ты дитя наше милое, Покорись ты ради нас, Принеси ты повинную, И пожалуют тебя Оставить буйну голову на могучих плечах!» Каменеет сердце молодецкое, Он противится, он упрямствует,  Отца, матери не слушается, Над женой молодой не сжалится. Привели его на площадь красную, Отрубили буйну голову, Что по самы могучи плеча.

№ 26.

Пiсьня Кармелюка

(Кармелюк — знаменитый малороссийский разбойник)

(Нерчинск)

Повернувся я з Сiбiру, Нема мiнi доли, А здаеться не в кайданах, Еднак же в неволi. Слiдять мене в день i в ночi На всяку годину: Иiде мiнi подiтися, Я од журбичину. Маю жiнку, маю дiти, Хоч я их не бачу, Як згадаю про iх муку, То гiрко заплачу. Зiбрав жвавих собi хлопцiв, I що мiнi з того? Засiдаю при дорозi, Жду подорожнього. Чи хто iде, чи хто iде, Часто дурно ждати, А так треба в лiси жити, Бо не маю хати. 3 багатого часом вiзму I убогому даю: I так грошi подiливши, Я грiха не маю. Зовут мене розбiйником, Кажут, розбиваю. Та я ж нiкого не забив, Бо сам душу маю! Асесори, справники Все мене ганяют. Бiльш вони людей забили, Чi я грошей маю! Пiшов би я в мiсто, в село, Всюди мене знают. Я би тiльки показався, То зараз пiймают! А як треба стерегится, Треба в лiсi жити; Хоч здаеться свiт великий Нидеся подiти!

II. Песни беглых и бродяг

№ 27.

Песня о Ермаке Тимофеевиче

(Бродяжеская — былинная)

Царь Кучум в степях горюет По своем богатом царстве. Много силы у Кучума, Много всякого богатства: Из монистов ожерелья, Черный соболь и лисицы, Золото и серебро! А в больших его палатах Казаки сидят за чарой, Поминают Русь святую. Впереди сидит начальник И большой их воевода, Первый в боях и советах Тот Ермак ли Тимофеич. Справа грозный воевода, Ермака сподвижник смелый, Атаман-Кольцо отважный Буйну голову повесил. Слева весел и разгулен С полной чарою глубокой Атаман-гроза сидит!  Речь возговорил Ермак Тимофеевич: Ой вы, гой еси, братцы, Атаманы молодцы! Ой вы делайте лодочки-коломенки, Забивайте вы кочеты еловые, Накладайте бабайчики сосновые. Мы поедемте, братцы, с Божьей помощью, Мы пригрянемте, братцы, вверх по Иртышу-реке, Перейдемте мы, братцы, горы крутые, Доберемся до царства басурманского, Завоюем мы царство Сибирское.

№ 28.

Похороны

Сегодня на рассвете Товарища я похоронил. Вблизи, где перекресток, В сырой земле его я зарыл. Не слышно было звона погребального, Не слышно было пения печального; Но навеки мать сыра-земля Его приняла без попа, без свечей погребальных. Я на его могилу Березоньку младую сажал, Товарищу бродяге Счастливо оставаться желал. Поминки бы справлял, да только не на что, Да за помин попу отдать ведь нечего. Но зарок дал: первый шкалик Выпью я за новопреставленного раба Божия.