Песни мертвых соловьев
Шрифт:
Наконец грузовик сбавил ход и остановился. Но моя радость была омрачена спустя минуты две, машина снова тронулась. Видимо, проверка на КПП.
Раньше я в Навашино не бывал, только на карте видел мельком, и не имел ни малейшего понятия, что представляет собой город, если, конечно, отбросить дворовые страшилки о зверских казнях пленных муромчан, с которыми навашинцы без устали грызлись уже не первый десяток лет. Рассказывали, что возле западной границы города стоит частокол высоченных шестов с обращенной к небу буквой «Х» из досок на каждом. К доскам этим привязаны пленники, живые, но с перебитыми руками, ногами и хребтом. Говорили, что их крики разносятся на пять километров, звуча музыкой для навашинцев и холодящим душу воем для муромских мародеров. А над шестами кружат тучи мошкары и воронья
Только я начал вспоминать подробности процедуры колесования, как грузовик резко затормозил. Послышались голоса, шум хлопающих дверей и открываемых бортов.
– Здорово. Как добрался?
– Приветствую. Без происшествий.
– Все привезли?
– Само собой. Шесть РПГ, сорок восемь выстрелов, тридцать шесть семьдесят четвертых, «пятерки» – четыре цинка, на четыре с половиной тысячи, пятьдесят МОНов, три КПВ и тысяча двести патронов к ним. Как договаривались. Пересчитывать будешь?
– Хе, шутник. Пойдем-ка, разговор есть.
– Эй, там! Руки оторвать, что ли?! Осторожнее! Дебилы.
– Сзади хватай.
По доскам кузова застучали подошвы. Мой ящик спихнули и понесли.
– Тяжелая дура.
– Че ж ты хочешь? Четырнадцать с половиной миллиметров как-никак.
– Сюда кидай.
Ящик с грохотом опустился.
Вокруг еще некоторое время слышался мат, пыхтение и стук дерева о дерево. А я лежал, обхватив почти опустевший кислородный баллон, и думал: «Господи, если ты есть, сделай так, чтобы сверху на меня ничего не поставили. Пожалуйста». Не знаю, услышал он меня или просто повезло, но, дождавшись, когда шум стихнет, я без особого труда отжал прибитую короткими гвоздями крышку и наконец-то принял вертикальное положение.
Беглый осмотр показал, что моим новым местом дислокации является оружейный склад – довольно вместительное помещение с блочными стенами и дощатым полом, заставленное разным добром. Были здесь и видавшие виды, еще довоенные, обитые крашенным в зеленый цвет деревом цинки «пятерок» по тысяче восемьдесят штук, и «макаровские» – по две «консервы» на тысячу двести восемьдесят патронов каждая, в ящиках из свежих, еще пахнущих сосновой смолой досок, и ленты «семерок» в коробах на сто и двести патронов. Настоящая сокровищница. Рука сама потянулась к ножу, желая вскрыть цинк и набить карманы. Все-таки жадность – доминирующий элемент человеческой сущности. Нередко она задвигает на второй план даже инстинкт самосохранения. Здесь люди не далеко ушли в своем развитии от обезьян, скорее – даже деградировали. Если те не в состоянии разжать полный орехов кулак, чтобы вынуть застрявшую руку из дупла, в силу собственной тупости, то мы ведем себя аналогичным образом совершенно осознанно.
Я уже начал прикидывать соотношение массы к цене, выбирая между «пятерками» и «семерками», когда краем глаза заметил, что тонкая полоска света, пробивающегося между створками ворот, пересекается в метре от земли засовом. И засов этот был навешен изнутри.
Мерзкая дрожь пробежала вдоль позвоночника. Ладонь взмокла на рукояти ножа. Я медленно повернулся, готовясь огрести прикладом в жбан, но… ничего не произошло. Передо мной по-прежнему были лишь ящики с патронами. И тут послышался шорох, совсем слабый, исходящий из дальнего угла. Я, в полуприседе, стараясь двигаться как можно тише, пошел в его сторону и скоро обнаружил источник – «коварный» враг сидел на стуле, запрокинув голову, и мирно почесывал пузо. Забавный дядька, до сих пор его помню – толстый, розовощекий, что было заметно даже в темноте, с окладистой пышной бородою и мясистым, похожим на картофелину носом. Точь-в-точь как мужик с картинки в журнале Валета. Там еще была елка в разноцветных шарах, белобрысая тетка с косой, круглые настенные часы, показывающие ровно двенадцать, и большая аляповатая надпись «2012» сверху. Я осторожно отодвинул стоявшую рядом «ижевскую» вертикалку подальше, взял нож обратным хватом и с силой ударил. Клинок распорол шею от уха до уха. Мужик дернулся, как марионетка, которую потянули одновременно за все веревки, обхватил левой рукой перерезанное горло, пытаясь правой нащупать свой дробовик, и повалился на бок. Кровь растеклась по полу, заполняя щели и трещины.
Должно быть, очень неприятно
Я приладил снятую с ящика крышку на прежнее место и рукояткой «АПБ» вдавил гвозди. Незачем оставлять лишние указания на свой малый рост в случае поднятия тревоги.
Окон в складском помещении не обнаружилось, а полоска света в створках ворот могла исходить и от фонаря.
Я вернулся к мертвому охраннику и одернул манжет его куртки. Пусто. Порылся в карманах – складной нож, папиросы, зажигалка, молитвенник… Ага, вот они. Ну не может человек на посту без часов, слишком мучительно ждать сменщика, не зная, сколько осталось. Стрелки потертой «Славы», без ремешка и с покрытым сеткой мелких трещин стеклом, показывали двадцать минут одиннадцатого. Еще немного, и окончательно стемнеет. А пока я решил скоротать время, листая найденную книжицу.
Почти весь текст шел на церковнославянском, но ближе к середине уголки двух страниц были отогнуты, а заголовок вполне по-русски гласил: «Молитва о детях». Мне запомнился небольшой отрывок: «Ангелы Твои да охранят их всегда. Да будут дети наши чутки к горю ближних своих и да исполнят они Твою заповедь любви. И если согрешат они, то сподоби их, Господи, принести покаяние Тебе, и Ты по своей неизреченной милости прости их. Когда же окончится жизнь их земная, то возьми их в Свои Небесныя Обители, куда пусть ведут они с собою других рабов Твоих избранных». Мне понравилось. Я так понял – в небесных обителях порядки от здешних не сильно отличаются. Единственное, чего не просек, – как доставить бугру-Господу отборных рабов. Описания сего механизма в книжке так и не отыскал. Зато под стулом у безвременно усопшего раба божьего нашел сумку с завернутой в полотенце кастрюлькой вареной картошки, термосом травяного чая и тремя огурцами. Темнота, одиночество и отсутствие сосновых досок перед лицом действовали успокаивающе. Нервы улеглись, пропуская на передний план голод.
Вообще-то Валет не одобрил бы такого поведения. Он всегда говорил, что лучше сдохнуть от истощения, чем от перитонита, набив брюхо накануне боя. Но, так как заколотили меня часа в три ночи уже на голодный желудок, я недолго колебался и, послав Валета с его премудростями в жопу, приступил к трапезе.
Полночь я встретил сытым, но сонным. Как гласит народная пословица: «То понос, то золотуха» – не иначе. Вынул из-за пазухи кисет. Бросив мне его в ящик, Хромой наказал жевать листья в случае слабости, и не больше пяти штук за час. Что он имел в виду, уточнить не удалось, крышку закрыли. Самое время проверить. Я достал коричневый, свернувшийся в трубочку листок и положил в рот. На вкус лекарство от слабости оказалось довольно мерзким, с горечью. Первую дозу я пережевал, давясь, но вторая пошла заметно легче, а третья вообще на ура. Сон как рукой сняло. Ломота в затекших мышцах исчезла. На смену усталости пришла удивительная бодрость. По телу будто электрический ток пустили, в крайних фалангах пальцев ощущалось слабое покалывание. И без того не вызывающие нареканий чувства обострились, особенно слух. Я начал различать звук мышиной возни в противоположном конце здания, писк, скрежет крошечных зубов, точащих дерево, стук капель, падающих с протекающей крыши, тиканье «Славы», лежащей у меня во внутреннем кармане. Это было удивительно. Никакая анаша не сравнится. Состояние, близкое к эйфории, при абсолютной кристальной ясности рассудка.
Я бросил в рот четвертый листок, отметив себе в списке дел вторым пунктом после убийства Баскака расспросить Хромого о происхождении сего чудесного растения, убрал кисет и подошел к воротам.
Снаружи кто-то топтался. Медленно ходил туда-сюда, периодически вздыхая и останавливаясь. Из щели в воротах тянуло табачным дымом. Значит, охрана поставлена не только внутри. Это неприятно, но поправимо. Наблюдение через щель за пространством напротив склада новых действующих лиц назревающей трагедии не выявило, и я решил поднять занавес.