Песни мертвых соловьев

Мичурин Артем

Следующие несколько секунд длились настолько дольше обычного, что я успел много о чем поразмышлять, пока задирал ногу, чтобы выхватить из-за голенища нож, одновременно «любуясь» приближающейся к своему лицу пастью, полной кривых зубов, похожих на мелкие осколки шифера. Вот они-то надвигались гораздо быстрее, чем хотелось, в то время как пальцы только-только тронули обмотанную шнуром рукоять моего засопожника.

«Не успею», – подумал я и сам удивился, как спокойно вдруг стало на душе, безмятежно и даже приятно. Рука, живя собственной суетной жизнью, тянула нож, а я лежал, отстраненно разглядывал лохмотья

гнилого мяса промеж зубов своего нового приятеля и думал, как ему, должно быть, херово с таким запущенным едальником вдали от врачей.

И тут чудесная картина взорвалась красным. По лицу разлилось липкое тепло.

– Вот так, сучара!

Туша гнилозубого любителя близости дрогнула и свалилась, дышать стало значительно легче.

Я стер с глаз скользкую влагу и поднялся.

Тварь лежала на боку. Жилистая, обросшая короткой дымчато-серой шерстью рука с длинными когтями конвульсивно подергивалась, оставляя на земле борозды. Шерстью также были покрыты грудь и частично ноги в обмотках, защищающих заднюю часть стопы и голень. Другой одежды не наблюдалось. Кожа существа имела землистый оттенок с коричневатыми пятнами, почти такой же, как был у хилых безглазых мозгоебов. Да и пропорции тела у них были похожи. А вот мускулатуры моему новому другу от природы досталось щедро, возможно, в компенсацию недостатка мозгов, коих по земле было разбросано не особенно много. Сравнить строение черепа не представлялось возможным, так как большая его часть пребывала в разобранном состоянии.

– Нет, вдали от врачей тебе все же было лучше.

– Что? – недоуменно воскликнул Сиплый.

– Да так, мысли вслух.

– Ах, у тебя мысли?! – взвизгнул тот, размахивая у меня перед рожей автоматом. – Ну, расскажи! Расскажи, что за мысли ты там вертел, в своей больной башке, когда подставил меня, как…

Сиплый умолк и замер, горделиво, будто на параде, задрав подбородок. Ниже опустить его не давал кончик ножа, засевший в ноздре.

Я забрал из ослабших рук товарища автомат и повесил себе на плечо.

– Знаешь, дружище, один умный человек сказал: «Смелость часто бывает следствием чувства обесцененности жизни, тогда как трусость всегда – следствие ложного преувеличения ее ценности». Подумай над этим.

– Ладно-ладно, – зашептал воспитуемый. – Я все понял.

На ум пришли еще несколько цитат, которые неплохо было бы озвучить для закрепления эффекта, но продолжению воспитательной беседы помешал громкий хлопок в паре сотен метров.

– Дьявол! Это Ткач, – прогундосил Сиплый, все еще согревая дыханием мой нож.

– Держи, – я вернул автомат и подобрал «ВСС». – Не отставай.

Бомбоубежище удалось обнаружить только по облаку цементной пыли, что неспешно оседало над дырой в совершенно заросшем холмике. Не будь взрыва – прошел бы мимо. Как его разыскал Ткач – ума не приложу. Будь то Сиплый, я бы не удивился. Эта сволочь наркоту нутром чует. Вот, опять закинуться решил.

– Завязывай. Горстями уже жрешь.

– Нога болит. Не переживай, не отключусь. Скажи лучше, что делать будем.

– Ждать. А как только эта гнида из норы вылезет – мочить.

– Ждать?

– Есть мысль получше?

– Да я бы не против, но что, если это не единственный вход? Разве в бомбоубежище не должно быть запасного?

Твою

мать! А он снова прав. И куда теперь? Искать запасный выход? Хуй тут чего найдешь. Ткач уже десять раз слинять успеет. Придется лезть внутрь, как ни крути. Это плохо. В кромешной тьме и я ничего не разгляжу без фонаря. А включу фонарь – стану прекрасной мишенью. На месте Ткача я бы затихарился в коридорчике и ждал, пока такой «светлячок» не покажется. Хотя есть же… А для чего еще нужны друзья?

– Дело говоришь, Сиплый. Идем внутрь. Запрягайся, фонит тут порядком, да и пыли до хера.

– Внутрь? – переспросил тот слегка подавленным тоном.

– Ну да. А ты чего хотел, лесочком прогуляться?

Боевой товарищ вздохнул и принялся упаковывать свое бренное тело в ОЗК.

Я тоже, решив не пренебрегать штатной защитой организма, накинул поверх недешевого и уже полюбившегося плаща резиновый балахон, рассовал магазины «ВСС» по здоровенным карманам, вернул на морду респиратор и затянул шнурки капюшона.

Сиплый пошел дальше и, облачившись полностью, стал похож на облитое дегтем пугало.

– Свет достань, – напомнил я.

– А, точно, – он расстегнул балахон и, прицепив динамо-фонарь на петлю, снова закупорился.

– Идем.

Желтый луч, почти осязаемый в клубах пыли, осветил уходящую вниз лестницу, грязную и скользкую.

– Вперед, – кивнул я Сиплому. – Да не бзди, прикрою.

Тот пробубнил что-то себе под нос и, держась одной рукой за гнилые перила, а другой – вцепившись в автомат, начал спускаться. Дрожит, как лист осиновый. И это на пилюлях под завязку. А без них каково? Подумать страшно. Лишь бы фонарь не разбил, грохнувшись.

Внизу, как я и предполагал, оказалось до хера воды, чуть не по яйца. Да еще и срань всякая под ней. Даже мне, чтобы переставить ногу, приходилось изрядно пошуметь. А что уж говорить о моем хромоногом напарнике? Тот бултыхался, как налим в сетях.

Опасаясь засады, я шел метрах в трех за Сиплым, чем заметно его нервировал. Медик то и дело оглядывался, недовольно шипя сквозь фильтры, и делал каждый следующий шаг медленнее предыдущего. А когда мы миновали тамбур с раскуроченной взрывом дверью, вообще выключил фонарь и сдал назад.

– Ты что, твою мать, делаешь? – осведомился я, подойдя ближе.

– Пытаюсь выжить.

– Быстро включил и пошел.

– Сам включай. И вообще, на кой тебе свет, ты ж в темноте прекрасно видишь?

– Сиплый, не беси меня своей тупостью, – я подкрепил слова, легонько уколов товарища под ребро.

– Кретин! – зашипел тот. – ОЗК мне проткнул.

– Двигай, а то и начинку попорчу.

Просьба возымела эффект – медик нехотя щелкнул тумблером и сделал шаг вперед.

Свет отразился от стен огромного зала с тремя рядами подпирающих потолок бетонных свай. Двухъярусные деревянные нары по периметру, железные койки промеж колонн… Обитаемое помещение, не иначе. Когда-то обитаемое. Справа темнели два дверных проема. За одним виднелись электрощиты, за вторым – громоздкая железяка с большим квадратным радиатором и множеством гнутых труб. Похоже, дизельная электростанция. Еще одна дверь находилась метрах в тридцати, возле стыка с фронтально расположенной к нам стеной, которая, в свою очередь, также имела три проема и уходила влево коридором.