Песни

Кукин Юрий Алексеевич

Ну куда бежать

Ну куда бежать от моей беды, Сто дорог лежат — на всех мои следы. Забирался в лес или в горы лез, Замерзал в степи — она рядом спит. И ни то чтоб мне всё наскучило, Но изо всех цветов ищешь лучшего. Изо всех дорог лишь по той иду, Той, что виделась, когда был в бреду. Ах как мало мы вместе стоили, Да мы своей любви лишь историки. От дождинок слёз листья тёмные, А кто печаль принёс — и не припомню я. Улетели вдаль, не заметил как, Счастья лепестки семицветика. Где искать теперь, на какой версте, Открываю дверь, да года не те. А в окно стучит ночка тёмная И идут лучи лишь из комнаты. Встал бы на дыбы, да устал мой конь И костров горит далеко огонь. За горами тучи и снова снег. Может было б лучше летать во сне. Смоет новой бурей мои следы И не скрыться будет мне от беды.

Ну,

поедем

Дочери Кате

Ну, поедем со мной, ну, поехали В край забытого детского сна. Белка ждёт с золотыми орехами, Белоснежка глядит из окна. Забредём в глушь лесную пахучую, Забредём в предрассветный туман И с дружком или просто с попутчиком Будем петь про любовь и обман. Где роса улыбается с листьев, Солнцу свой распевая мотив, Где стареют мужчины без писем И подолгу молчат, получив. Нервный гул городского движения, Рёв турбин над его головой Нам шмеля заменяет гудение На машины стекле ветровом. Горы головы в землю упрятали, Обхватив их руками дорог, Спины тёмные с белыми пятнами, Как у тучных ленивых коров. Не удержат нас за руки площади, Не вернут нас вокзалы назад… Только память ручонкою дочкиной Осторожно погладит глаза. Мы уйдём на зелёные просеки По дорогам, заросшим травой, Мы уйдём, вы напрасно нас просите; Мы вернёмся, клянусь головой! Июнь 1966

Ну что ты смеешься…

Ну что ты смеешься, а слезы в глазах? Теперь не вернешься ты прежним назад… Друзья отвернутся, изменит жена — Беда никогда не приходит одна. Соломинку счастья сломав пополам, Разорван на части по разным домам, На лыжах желаний несешься с горы, А ночью стучат и стучат топоры. А ты все смеешься — гроза не гроза — Над тем, что себя ни за что наказал. А наши, качаясь, уйдут корабли. Никто им, прощаясь, не машет с земли. От яркого солнца не видно ни зги, От длинной дороги не слышны шаги. Но ты понимаешь, что надо идти И меньше смеяться, и меньше грустить. Так что ж ты смеешься? Гроза — не гроза. Зачем это все я тебе рассказал? Мне горе — не горе, вина — не вина, А просто беда не приходит одна. Август-сентябрь 1965 Темиртау

Оборванная лыжня

Днем морозным, Петергофским парком Шел я по накатанной лыжне. Было мне и весело, и жарко, И чуть-чуть тревожно было мне. Про себя я пел мотивчик вальса. Вдруг я замер. Дальше не могу. Чей-то след к дороге оборвался, Сломанная лыжа на снегу. Ну, конечно, что могло случиться… Два шага — все будет хорошо. Но вот друг мой шел за Синей Птицей, Шел сквозь снег, да так и не дошел. Песню не допел, не сел на поезд, Не доехал и не рассказал. Словно неоконченная повесть — След оборван, нет пути назад. И сейчас глаза закрою — вижу То, что болью тронуло меня: На снегу поломанная лыжа, К людям не дотянута лыжня. Примерно 1972

Осенние письма

Потянуло, потянуло Холодком осенних писем, И в тайге гремящий выстрел Ранил птицу и меня. Думал, все во мне уснуло, Не важны ни боль, ни смысл… Защемило, затянуло В печь осеннего огня. Что же делать, что же делать? Постучаться в ваши двери И, как будто от убийцы, От себя себя спасать? Первым к вам войдет отчаянье, Следом я — ваш Чарли Чаплин, Жизнь, как тросточку, кручу я, Сделав грустные глаза. Невезенья, неурядиц Стал замерзшим водопадом. Мне тепла от вас не надо, Не тревожьте водопад! Только осень — листопадом, Только ты — последним взглядом. Я ж просил тебя: «Не надо», — Всё вернули мне назад. Уезжал в зеленый омут, Убегал в волшебный город, И прыжкам сквозь арки радуг Сам себя тренировал. Знал же, знал, что не поможет, Приобрел ненужной ложью Пустоту ночей бессонных И восторженных похвал. Потянуло, потянуло Холодком осенних писем, Желтых, красных, словно листья, Устилающие путь. И опять лицом в подушку — Ждать, когда исчезнут мысли, Что поделать? Надо, надо Продержаться как-нибудь… Конец сентября 1965 Темиртау

Осенняя композиция

А ночь надо мной распустила хвост — Павлиний хвост небес. Я — Мальчик-с-пальчик, я хворост принес, Пустите меня к себе! Где много света и много людей, В камин связку лет и бед! Гарун Эль-Рашидом я был везде, Пустите меня к себе! Я

буду наряден, как Кот в сапогах, Поймаю вам мышь на обед. И кое-что смыслю я и в коньяках, Пустите меня к себе! Вся в желтом и красном осень-маляр Раскрасила холст небес… А я продолжаю вас умолять: — Пустите меня к себе! Я снова иду по земле людей, Добрей стал, а кожа — грубей. Я Рип ван Винкль, сто лет спал нигде — Пустите меня к себе! Добрей и ненужней найди короля, Я этим обязан судьбе. Я глупый философ, я ослик Иа, Пустите меня к себе! 20–23 августа 1966 Каз

Остаётся

Ну убежишь, ну убежишь за горизонт, А ведь уже не тот азарт. Какой, скажи, какой, скажи тебе резон, Когда не держат тормоза? Когда другим глядеть в глаза, Как раньше, просто нету сил, — И от себя не убежать, И остается только ждать И жить как жил. Вот так всегда, когда проходишь рубежи, Где без расплаты чудеса. И навсегда однажды выдумана жизнь, А в самом деле — полчаса. И остается только ждать Под синью напряженных жил, — И от себя не убежать, И остается только ждать И жить как жил. И стук колес, и сердца стук? Во мне — сливается в один. И шелест книг, и синий свет витрин — Все это позади, Осенняя печаль и солнца свет? На всей земле единственный пожар. От ветра у травы, Как где-то от любви, Ресницы задрожат… Я знаю: нет твоей вины, Как нет конца пути, Я знаю, что продолжить надо путь, Хоть некуда уйти. И остается убеждать себя, Что нет причин для правды или лжи, И от себя не убежать, И остается только ждать И жить как жил. А за окном, а за окном летят года По рельсам этих дней, И только на губах слезиночка дождя Вдруг стала солоней. Как мне понять, как угадать и прикоснуться К шепоту рассыпанных волос? Но остается только ждать, И жить, как жил, И слушать стук колес. Зачем же ждать, чего-то ждать, Как новую беду, И прятать грусть, и прятать грусть? Она у всех, как прежде, на виду. Мелькнет удача, мелькнет удача, та, Которою ты так не дорожил. И от себя не убежать, И остается только ждать И жить как жил. Февраль-март 1973

Очень растревожила…

Очень растревожила Нас тоска дорожная, Хоть и осторожненько, Но до невозможного. Мы идем по улице, Как идут по осыпи, Хоть и не волнуемся И не спим без просыпа. Мы не стали старыми, Стали осторожнее, Даже на прохожих мы Смотрим настороженно. На себя мы нацепили Черные костюмы, Ничего мы не забыли. Думы — мои думы. Пусть спокойно в этом мире — Мы не успокоимся. Мир от полюса в квартире До другого полюса. Мы дорогой открываем И глядим восторженно. Очень растревожила Нас тоска дорожная.

Палатка в облаках

Не помнил я, куда летел, Не видел рядом спящих тел. С пробитой вестью головой, И безразлично, что живой, И безразлично, что живой. А подо мной белым-бела Равнина облаков плыла, И вижу сквозь нечеткость век: По ней плетется человек, По ней плетется человек. И стало мне пустынно вдруг: Ведь это мой погибший друг, И холодочек по спине: Вот он махнул рукою мне, Вот он махнул рукою мне. Нет, это сон всему виной, И вновь все пусто подо мной, И боль укутал мысли шелк: Куда он шел, куда он шел, К кому он шел, к кому он шел? И где б ни сел мой самолет, Меня в пустыне этой ждет Мой друг, и ждет меня, пока Моя палатка в облаках, Моя палатка в облаках. Июль 1980

Памирский блюз

Мертвенным светом луна заливает Снежные склоны гор, Лампа в палатке мигает, и тает Тихий мужской разговор. Кто-то читает, кто-то мечтает, Я напеваю блюз. И, по-кошачьи неслышно шагая, К нам подбирается грусть. Древние горы слушают ветер, Он же стучится к нам. В мире одни мы, и сигаретным Дымом палатка полна. В памяти лица знакомых всплывают, Залов концертных огни. Я потихоньку блюз напеваю Про уходящие дни. В этом подлунном и призрачном мире Счастлив чуть-чуть, признаюсь, И на далеком пустынном Памире Я напеваю блюз. 1967