Песня цветов аконита

Дильдина Светлана

На боку изогнулась длинная царапина — раной ее назвать было сложно. Пустяк — не так-то просто решиться на удар. Скоро про эту царапину можно будет не вспоминать.

Забыть? Это навряд ли. Даже если этот пустоголовый забудет, старший приятель-актер — никогда.

…Вьюрок часто наведывался к любимому дереву Айхо. Скучал без друга, так хоть дерево проведать — все-таки не единожды бывали тут вместе. Вьюрка забавляла привязанность Айхо к старому ильму. Мальчишка пальцами по коре водил, будто

гладил, каждую трещинку знал, И верил — ильму он тоже по душе. Да и кто мог не любить Айхо?

И вот… нашел. Хорошо хоть, не поздно.

Город покинули ранним утром, еще по туману. Под ногами хлюпала грязь — Вьюрок нарочно выбрал самую плохую дорогу. Идти по ней трудновато, но и погоню задержит. Если, конечно, их не поджидают впереди.

Айхо брел с видимым трудом, уставал быстро. Поклажи у них было — всего ничего, но юношу и налегке ветром качало. И оглядывался каждые десять шагов, доводя Вьюрка до бешенства.

— Я просто так посмотрел, — оправдывался Айхо, отворачиваясь от товарища, и съеживался под его укоряющими словами.

Эх, ребенок, думал Вьюрок. Не оставляют господа предательство безнаказанным, особенно со стороны низших. Что ему Айхо? Так, мошкара. Много таких возле светильников вертится. А пламени все равно.

Может, и оставит в живых. Отправит в рудник или под плети положит — конец все един. Вьюрок покосился на Айхо. Тот еле передвигал ноги, тупо рассматривая глинистую тропу под ногами. Старший актер вздохнул. Этот больше двадцати полновесных ударов не выдержит, а в руднике недели не проживет. А то и меньше — найдутся охотники прибрать к рукам такую забаву. И верно — счастья красота не приносит.

— Я устал, — подал голос Айхо и остановился.

— Предлагаешь сесть на дороге?

— Почему бы и нет? Все равно мы теперь — бродяги. Будем жить соответственно. Разве не так?

— Да ты в уме? — взвился Вьюрок. — Ты что, меня упрекаешь? Я о твоей судьбе думаю, которую ты сам загубил!

— Я уже благодарил тебя за это. И не кричи — я же иду за тобой. Мне ничего не надо.

— Кроме погони, которую ты все высматриваешь! — не сдержался старший актер. — О чем ты мечтаешь, дурак?!

— Не кричи, — тихо повторил Айхо и присел на траву. — Я и вправду устал.

Вьюрок сжалился над ним.

— Деревня близко. С час еще идти. Ну, давай, поднимайся. Там отдохнешь.

— Где же?

— Да разыщу тебе место.

Шли еще около часа. По дороге встретили от силы троих. Один, в низко надвинутом капюшоне, подмигнул Вьюрку, и тот опешил — показалось, что не лицо у встречного, а острая мордочка маки.

— Похоже, пора отдыхать и мне, — пробормотал Вьюрок и с облегчением заметил

дымки за пригорком. Наконец-то дошли.

Остановились в доме вдовца, одинокого, пожилого. Бедность из каждого угла смотрела, зато было чисто.

В домике их не трогал никто, а за дверь выходил только Вьюрок. Его взгляд отбивал охоту соваться с вопросами. Айхо почти не поднимался с постели, бессмысленно разглядывал потолок. Вьюрок давал Айхо поесть — тот ел, не чувствуя вкуса, хоть из полыни и угля приготовь. Старший товарищ измучился с ним и готов был придушить, лишь бы выбить из мальчишки эту терпеливую безразличную покорность.

Айхо ничего не просил, благодарил, когда Вьюрок приносил еду и питье. Больше лежал или сидел с закрытыми глазами, но, когда открывал, были они большими, испуганными и тоскливыми.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивал старший актер, и Айхо отвечал:

— Хорошо…

Вьюрок давал ему настойку черного корня, чтоб не думалось лишнего, и после он много спал, а просыпаясь, открывал глаза с ужасом на лице.

— Чего ты боишься? Я надежно спрятал тебя… — Ой, надежно ли? Но успокоить-то надо.

— Возвращайся — в город, Вьюрок. Со мной все будет в порядке, — руки лежали покорно, словно и рукой шевельнуть боялся.

— Ты уж меня за дурака не держи, — чуть ли не с отвращением промолвил Вьюрок. — Я про печать знаю…

— От кого? — тот же вопрос прозвучал с другим смыслом.

— От мальчишки тамошнего, Ниро. Он ко мне прибежал.

— А! — юноша прикрыл глаза. — Тогда ты тем более должен меня оставить. Я же… тварь.

— Поздновато. Я уже потратил кучу времени на возню с тобой.

— Конечно… Спасибо, Вьюрок, — проговорил Айхо безжизненным голосом. Кажется, если бы Вьюрок сейчас начал резать его на кусочки, услышал бы ту же покорную благодарность. У него прямо ладонь зачесалась — отвесить полновесную пощечину за такое терпеливое безразличие. «Теперь и мне лучше не попадаться на глаза правосудию. Сколько еще удастся нам протянуть? А он и не понимает…» — тоскливо подумал старший.

— Дружочек, ты вляпался в эту тину, теперь глазки не отводи! — сердито произнес он. — Я тебя не оставлю, но ты это брось, ясно?

— Мне ясно, Вьюрок. Я все понимаю. А еще… Знаешь, как с ним светло! Я хотел оказаться достойным… — и со вздохом закончил: — Не удалось.

— Да ты что, совсем очумел?! — возмутился Вьюрок. — Жалеешь, что не простился с этим миром?

— Я о другом жалею. Только поздно теперь. А еще… знаешь, когда я просто решил молчать — я предал его. И потом, когда взялся за нож. Ведь я сказал, что принадлежу ему. Оправдаться пытался — так, самому, правильней… нет.

И, сцепив пальцы, спросил: