Песня для Корби
Шрифт:
Ника трясло. Он в изнеможении опустился на сиденье в углу вагона, его шея шла красными пятнами. Корби снова протянул ему руку. На порезанных пальцах начинала запекаться кровь.
– Пожми ее. Вспомни, что мы друзья.
– Иначе что? Опять попытаешься себя зарезать?
– Иначе ты забудешь все, что было хорошего в твоей жизни. И останется только то, что с нами случилось после смерти Андрея.
– Потому что ты себя убьешь?
– Потому что ты
– Это не лучше, чем посылать человека за то, что он не любит рок.
– А я и не говорю, что я лучше тебя. Я говорю, что так нельзя делать. Никому. Никогда.
– Я не знаю… Меня все это достало. У тебя рука в крови.
– Плевать. Я хочу, чтобы мы помирились.
– Хорошо. Только если ты не станешь больше шантажировать меня своей смертью.
– Только если ты не станешь желать мне смерти.
– Я не желаю тебе смерти. – Лицо Ника дрогнуло. – Я хочу, чтобы ты вырос в хорошего человека.
– Я не стану просто так шантажировать тебя своей смертью.
Ник протянул ему руку, пожал ее и накололся на булавку. Это была одна из тех булавок, которые Комар вкалывал в свои штаны.
– Какого черта? – морщась от боли, спросил он. Корби сжимал его руку, пока булавка не вошла глубоко и ладонь Ника не перепачкалась в крови его порезанных пальцев. Наконец, он отпустил. Ник вытащил булавку. На месте прокола выступили капельки крови.
– Я объясню. Помнишь историю, которую вы с Арой мне рассказали?
– Какую?
Корби сел рядом. Люди сначала нервно оглядывались на них, а потом старались совсем не смотреть. За окнами проносилась грохочущая черная пустота тоннеля. Вагон был старый, с желтыми круглыми лампами, стенами из пластика, покрытого древесным узором, сиденьями из залатанного кожзаменителя.
– Как Ара стал черным братом. Вы рассказали мне это, когда мы только познакомились.
Это произошло в третьем классе, после чтения Купера, когда они порезали, а затем скрестили свои ладони. Их кровь смешалась. Они немного перестарались, и им пришлось идти к матери Ары, чтобы она помогла остановить ее. Сначала они хотели назвать Ару красным братом. Но его мать, заливая их руки перекисью, сказала, что индейской крови в ее мальчике нет, только негритянская. В результате Ара стал черным братом, а Ник – красным братом. Вот только к Аре его кличка прижилась, а к Нику – нет.
– Будь моим братом, – сказал Корби. – Наша кровь теперь тоже смешалась.
Ник посмотрел на перемазанную в крови руку и как-то странно улыбнулся.
– Буду. Но, Корби, все, что ты делаешь, какое-то странное. Сумасшедшее. Чрезмерное.
Корби улыбнулся ему в ответ.
– Ты – белый брат. А я – красный. – Он тронул прядь над своим лбом.
– Да, действительно. Нам тогда не хватало настоящего красного брата.
– Я индеец Джо.
Ник покачал головой.
– Ты псих. Мы убежали из отделения полиции. Из единственного места, где нам могли помочь! Андрея убили. Твоего деда убили. А мы просто едем в метро. Мы можем не дожить не то что до суда, но даже до поимки преступников.
– Ты боишься?
– Как любой нормальный человек.
«Ты помнишь, что у нас был целый мир? Помнишь, какие ты придумывал игры?»
– Перестань, – сказал Корби. – Давай поиграем.
– Давай вернемся. И ты все расскажешь Крину.
– Ник, – вздохнул Корби, – все, что я делаю, разумно, потому что я достиг за последние два дня большего, чем ты. Вчера утром я хотел себя убить. А потом стал вспоминать свое детство, время до гибели родителей. И кажется, я что-то понял. Если мы сделаем то, о чем ты говоришь, смерть Андрея снова настигнет нас и на этот раз убьет. Она раздавит тебя и меня, сведет с ума. Мы снова увидим, как умирали наши родители, и никогда не выберемся из этого покалеченного мира.
Ник долго молчал.
– Ты Джек, – сказал Корби, – бедный фермер из Томстауна. Перекупщики земли оставили тебя без гроша. Я – индеец Джо, сбежавший из резервации. Ара – негр Джим, обокравший своих хозяев.
Корби вдруг почувствовал, как настроение изменилось. Ник слушал его. По-настоящему слушал.
– Мы вместе потому, что на нашей стороне больше никого нет. Мы банда. Мы ужас каньонов и гроза поездов. За наши головы дают по десять тысяч баксов.
– Но каждая охота оказывается неудачной, – вдруг ответил Ник. – Мы появляемся ночью и уходим на рассвете, оставляя за собой темные города. Шерифы бросают оружие, когда встречают нас в пустыне.
– Мы пахнем порохом и виски. Кровь на наших руках, – сжимая в кулак окровавленную ладонь, сказал Корби. – Женщины специально ищут нас, чтобы завести смелых детей.
– Днем и ночью мы мчимся под небом на наших вороных скакунах, – продолжал Ник. – Дым наших костров стелется по карнизам ущелий. Дым наших костров столбом поднимается в дикой степи. Мы везде и нигде. Никто не поймает нас, никто не остановит.
Поезд прошел мимо станции. Они спрятали окровавленные руки, и люди перестали обращать на них чрезмерное внимание.
– Но каждый знает, – закончил Корби, – грохот твоих револьверов, бесшумный блеск моих стрел и страшные всполохи пламени, вырывающиеся из винтовки черного Джима.
Они замолчали. Ник низко опустил голову. Через некоторое время он заговорил снова, но каким-то другим голосом, подавленным и осипшим.
– Я действительно почти забыл, что ты мой друг. Когда вы уже были в школе, я подошел к Андрею. Тогда что-то произошло. – Он дико и встревоженно посмотрел на Корби. – Мне кажется, что я чего-то не могу вспомнить. Мне кажется, что Андрей был живой. Но ведь так не может быть?
– Наверное, не может, – удивленно ответил Корби. – Он же упал с третьего этажа.
– Я слышал, что иногда люди выживают. Была история, когда с десятого этажа выбросился мужчина с ребенком. Мужчина умер на месте. А ребенок вообще не пострадал.
Корби вздохнул.
– Я забыл все свое детство после смерти родителей. Так что ты мог забыть.
– Я стоял над ним и так и не вызвал скорую, – пробормотал Ник. – Это сводит меня с ума. Я не помню, как я повернул за вами. Он мог умирать там те полчаса, что мы были в школе.