Песня для тумана
Шрифт:
— Пёрышко тебя ненавидит. За гордость, за высокомерие, за силу, за смелость и за удачливость. Даже за твои рога. А тут мужчина. Такой же сильный, смелый, удачливый. И твой враг.
— Меня ненавидит Пёрышко? Я даже не знала, что такой болотный огонёк существует.
Улыбка королевы теплела, подобно весеннему утру.
— Именно за это яростнее всего и ненавидят. Больно быть тем, кого не замечают.
— Но какой прок в этом Барду? — выпалила альва. — И откуда он мог знать?
— Он не знал, конечно. — Кучерявые облачка разбрелись по небу, как стадо овечек. — Но у него тоже не было выбора: Ульв слишком далеко. Нет колдовства
— Опасно ведь, — совсем осмелела альва. — Чем длиннее цепь, тем легче порвать. А Бард такой хитрый, предусмотрительный… почему сам ближе не подошёл?
— Он не осмелится, — вроде бы, ничего в королеве не изменилось. Но Геро вдруг вспомнила золотого бога Кенн Круаха. И подумала, что после его убийства сама Мэб — Сокрытая Туманом.
— Скоро Бельтайн.
Вестника ярла Сигрид узнала: частенько болтала с ним в доме отца. Как, кажется, давно это было… «О, Вар и Фрейя! — вздохнула юная супруга Ульва Стейнсона. — Всю жизнь вы мне разделили на „до“ и „после“. Вы и Ульв. А вот Эрик… Эрик…»
— Он ещё спит, — тихо ответила Сигрид, не глядя на парня — думала о своём.
Вестника звали Бьорн, но на медведя он совсем не походил, напротив, был худым и щуплым. Для викинга. А вот по сравнению с этим… со Стейнсоном…
— Спит, так проснётся, — хмуро сказал парень и плечом отодвинул хозяйку дома из проёма двери. У, как ярлову дочку замордовал, выродок. Недаром Альвгейр на него чуть зубами не скрипит. Уж каким солнышком Сигрид была — любуйся да грейся. Как Бьорн на неё заглядывался… не то чтобы всерьёз: куда ему с Эриком тягаться. Так то Эрик, а тут… поговаривают, чуть ли не за колдуна ярл дочку отдал. Сколько в том правды — сразу не скажешь. Но что Сигрид тенью самой себя стала — он и без колдовского зрения видит.
— Вставай! — произнёс Бьорн самым низким голосом, на который был способен. И даже занёс ногу, чтобы по ложу садануть, но хозяин дома открыл глаза. Юноше показалось, что он со всего размаха по скале засадил. Ступня заныла.
Ульв чуть приподнялся на локте и вытянул в сторону руку. Сигрид проворно вложила в ладонь мужа кубок. Не вода и не мёд: пахнуло ягодным духом. Над сосудом вился ароматный пар: жена с утра отвар сделала.
Пока Стейнсон пил, вестник исподлобья глядел то на него, то на Сигрид, стоящую рядом. Пустые глаза, искусанные губы…
— Нечего разлёживаться, — зло бросил Бьорн. — Ярл приказал тебе к морю явиться!
Ульв продолжал неторопливо пить. Закончив, всё так же, не глядя, протянул кубок Сигрид.
— Ярл. Приказал. Тебе. — его слова падали, как камни. — Явиться. Сюда. И сделать… что?
Парень чуть не зарычал. А ведь он, и правда, забыл!
— Вот! — презрительно, как ему казалось, а на самом деле неловко и поспешно, сунул Стейнсону кусок коры с нацарапанными рунами. Тот бросил на послание всего один взгляд и подскочил, как ужаленный.
Бьорн с неприкрытым злорадством наблюдал за торопливо одевающимся карликом. Если бы молодой викинг умел разбирать руны, злорадство его и вовсе не знало бы границ, ибо ярл Альвгейр написал:
«Неси сюда свой кобелиный хер, урод. Твоя баба меня
Пёрышко не разбиралась во врачевании. Болотный огонёк в топь заманивать должен, особо внимательным — клады указывать. По большим праздникам — иллюминантом на балу королевы фей служить. А вот лечить… да ещё людей! Этому её не учили.
Пёрышко со вздохом поправила повязку на изуродованном глазу викинга. Одна надежда на Геро. Ей-то не сложно! Сидам живое существо вылечить или цветок вырастить — всё равно, что цвергу нож выковать или камней драгоценных из недр земли достать. Альвы!
Убивать Эрика однорогая не собиралась. По крайней мере, убивать быстро. Позаботилась, должно быть, чтоб рана побыстрее затянулась. Вон, уже, и жар спадать начал…
Очнулся Эрик оттого, что Болли лизнул его в нос. Тихо приподнялся на локте, огляделся. Небольшая комнатка, деревянные стены, на которых развешаны полки, стоят горшки и мелкая утварь. Короба, плетёнки, какие-то мешочки. Разноцветные камешки весело поблескивают, потолок теряется где-то в полутьме.
Смутно знакомая девушка стоит спиной, наклонившись к столу, что-то помешивает в глиняной чашке. Тончайшая ткань платья соблазнительно обрисовывает крутые бёдра. Иногда Эрику мечталось, чтоб такие формы были у его Сигрид. Нет, он, конечно, и так её любил, но втайне надеялся, что с возрастом округлости станут более пышными. Соратники даже подшучивали над ним: забудь, мол! На Альвгейра погляди — даром, что суровый воин, а в кости тонок, будто ясень молодой. И Хельга его такая же была — мышка-норушка. Что только в ней нашёл? Но, видно, было что-то. Дважды сватался Альвгейр, дважды от ворот поворот получал. А на третий тогдашний ярл чужака из селения выгнал. Несколько лет ни слуху, ни духу не было, но всё же золотоволосый вернулся. И на этот раз привёл свой хирд. Людей у него было не так уж много, но все как один — берсерки. Так Альвгейр стал ярлом, а Хельга — его женой.
Пока Эрик вспоминал старые россказни, девушка закончила возиться с чашкой и обернулась. Тут же испуганно вскрикнула. В стороны разлетелись глиняные черепки, жаркое варево впитывалось в земляной пол, но Эрику не было до этого дела: он, наконец, узнал эту женщину и теперь крепко держал за запястье.
— Ты! — одноглазый викинг как две капли воды был похож на оскалившегося Болли. — С этой однорогой заодно!
— Нет! — Пёрышко не могла отвести расширившихся от ужаса глаз от безобразной раны на лице Эрика. — Если она узнает, то убьёт меня. И, — тут уголки пухлых губок горько опустились, — ей ничего за это не будет. Геро — альва, любимица королевы Мэб. Таким, как она, всё дозволено. Унижать тех, кто оказался для них слишком хорош. Издеваться, мучить…
— Так ты что же, спасла меня? — синий глаз подозрительно окинул болотный огонёк, вопросительно встретился с глазом Болли. Пёс спокойно лежал у стола, дружелюбно помахивал хвостом.
— Не спасла, — тяжело вздохнула Пёрышко. — Никто не может покинуть край волшебных холмов. А здесь нас рано или поздно найдут. И тогда… — девушка не договорила, только всхлипнула. Глаза тотчас же наполнились слезами.
— Так чего ради ты меня с дуба сняла? — ухмыльнулся Эрик и притянул собеседницу поближе. Как ни странно, чувствовал он себя отдохнувшим и полным сил. Даже глаз почти не болел. Думать о глазе просто не хотелось.