Песня на два голоса

Полански Кэтрин

— Не успел, не вышло.

— Не знал, что на небесах никуда без этого? Пойми, на небесах только и говорят, что о море: как оно бесконечно прекрасно, о закатах, которые они видели, о том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым как кровь и почувствовало, как море впитало энергию светила в себя и солнце было укрощено, и огонь уже догорал в глубине. А ты, что ты им скажешь, ведь ты ни разу не был на море? Там, наверху, тебя окрестят лохом!»

Лора любила «Достучаться до небес». Этот фильм вызывал в ней самые

теплые чувства, а в конце можно и всплакнуть, но слезы были светлыми. В тяжелые или запутанные моменты жизни, когда Лора не знала, как себя вести, она смотрела любимые фильмы, слушала музыку, ища в словах, нотах и картинках ответы. Как будто кто-то их там зашифровал и теперь можно решить все вопросы, разгадав кроссворд.

Иногда на несколько мгновений ей становилось очень-очень страшно.

Кажется, в ней окончательно выключилась опция «тотальное доверие». А именно способность быть уверенной в ком-то до конца, что-то такое себе о нем думать и верить в это безгранично. В ее жизни случались люди, про которых даже в периоды ссор и отсутствия общения она думала: все, мы никогда друг друга не оставим. После разрыва с Майклом Лора поняла, что больше не будет так думать ни про кого: опасалась спугнуть это невероятное никогда.

Лора не могла все время излучать позитив, это противоестественно для живого организма. В негативные моменты ей, как и многим, хотелось, чтобы ее поняли до конца и как-то помогли с этим справиться. Короткий и острый как иголка ужас прокалывал ее, словно лукового человечка: не желай этого. Не желай, так проще. Не желай, ты все можешь сама.

Она могла. Но, черт побери, как не хотелось! Просто нельзя ни на кого стопроцентно полагаться, кроме себя самой. Как бы ни был человек близок. На девяносто девять процентов — можно. Но сто — никогда.

Научись этому, говорила себе Лора. Научись прямо сейчас. Ну пожалуйста. Иначе ты сделаешь плохо тем, кто идет рядом, и в первую очередь себе. Научись никогда не доверять Майклу, сейчас ты так близка к тому, чтобы снова начать ему доверять. В конце концов, он ведь так мил.

Лора приглушила звук в телевизоре и откинулась на подушки, размышляя. Тяжелый день закончился, завтра концерт, послезавтра вечеринка, на следующей неделе день рождения. Время идет, стремительно убегает сквозь пальцы, и вот тебе уже не семнадцать и даже не двадцать два, еще год с хвостиком — и исполнится тридцать, а это уже совсем-совсем другая цифра. Лора не боялась возраста и едва замечала уходящие годы, но тридцать — это некий рубеж.

Когда-то она думала, что встретит его вместе с Майклом…

Вся жизнь была вместе с Майклом.

Лора перемотала фильм почти на самый конец, до сцены у моря. Ей нужен был ответ. Она увеличила громкость, вслушиваясь в пронзительную музыку и шорох шин по шоссе.

«— Вот мы и приехали.

— Чувствуешь вкус соли?

— Руди!

— Да?

— Я хочу сказать…

— Да. Знаешь, я понял. Бояться глупо».

— Бояться глупо, — шепотом повторила Лора.

Пронзительное

чувство накрыло ее с ног до головы. Вечер, телефоны выключены, она одна, наедине с самой собой, и себе наконец-то можно признаться окончательно: она все еще не забыла Майкла. Он все еще значимый человек в жизни Лоры. Он все еще имеет над нею власть.

Лора вскочила и пошла в спальню. Там, на дне монументального шкафа, в котором хранились только пижамы и постельные принадлежности, пряталась коробка, которую Лора не открывала несколько лет.

Она выволокла ее на свет, отнесла в гостиную и уселась на полу по-турецки. Положила руки на крышку коробки, размышляя, готова или нет. Решила, что готова. И открыла свой ящик Пандоры.

Внутри — мешанина цветных пятен на глянцевой и матовой бумаге, сотня отщелканных пленок, тысяча запечатленных мгновений. Лора любила фотографии и даже после разрыва с Майклом не нашла в себе сил уничтожить совместные снимки. Она просто спрятала их и в последний раз заглядывала в ящик по просьбе психоаналитика, чтобы распрощаться с прошлым. Тогда хотелось выбросить все, однако психоаналитик отсоветовал.

— Возможно, вам еще пригодятся эти снимки, — сказал он тогда.

И был прав.

Не зря Алан заплатил ему такие деньги.

Лора запустила руки в цветное богатство, переворошив фотографии, и начала извлекать их наугад, одну за другой.

Вот они с Майклом на какой-то вечеринке, в руках бокалы с шампанским, на Лоре ультракороткое платье, открывающее длинные загорелые ноги.

Вот Майкл стоит, небрежно прислонившись к машине — не к нынешнему благородному «ягуару», а к какой-то гоночной тачке, которую Лора совсем не помнила. Тогда Майкл частенько брал автомобили у друзей, просто покататься, попробовать, так что, возможно, синяя приземистая машина вовсе не его. Майкл в модных рваных джинсах скрестил руки на груди, и вид у него недовольный: они с Лорой куда-то опаздывали, а она возжелала снять его рядом с машиной. Через несколько секунд Майкл сядет за руль и ударит по педали газа.

Вот их совместный концерт. Синий и золотой свет, волосы Лоры окутаны неоновым нимбом, микрофон в руках у Майкла — словно волшебная палочка.

Вот пляж. Солнце, пенная полоса прибоя, люди вдалеке. Майкл и Лора стоят, прижавшись друг к другу, кадр немного кривой; ах да, они прикидывались обычными туристами и попросили пожилую пару их сфотографировать. Те не сразу разобрались, как нажимать на кнопку, и потому снимок вышел слегка перекошенным. Но все равно — четкие, в фокусе, лица, ветер сотворил с волосами Майкла нечто непотребное, Лора от улыбки почти зажмурилась, в ее ушах сережки в виде ракушек.

И ворохом падают их лица, иногда рядом другие, какие-то давние друзья, приятели или абсолютные незнакомцы. Год жизни, рваной от невозможного счастья и безграничного доверия, год взлета в небеса, год падения. Стоит ли оно того, чтобы ворошить это сейчас, чтобы заглядывать в эти снимки, как в окна? За ними совершенно другая жизнь. За ними то, самое настоящее, самое нужное. Его уже больше нет, наверное.

Или есть?

Лора не знала.

Но оттого, что она решилась посмотреть прошлому в лицо, стало легче.