Песня о бойне (фрагменты)
Шрифт:
Тут он, наконец, обращает внимание на вконец перепуганного и замолкшего солдатика.
– Эй, герой, давай свой автомат. Хорош с ним обниматься.
Тот долго и нерешительно сопит, но наконец, срывающимся голосом отвечает:
– Не дам. Это оружие!
– А я думал - швабра. Ну не дашь - сам вставай, воюй. Или совсем прилип? Да ты не стесняйся, в первом бою обосраться не в падлу.
– Кто обосрался?- обиженно вскидывается пацан. Но тут же новая серия разрывов усаживает его на пол, и он снова начинает бормотать:
– Сейчас меня убьют, сейчас точно убьют...
–
– Снайпер - омоновец, подобравшись, делает два выстрела подряд, быстро меняет позицию.
– Давай автомат!
– Уже зло кричит второй.
– Не дам!
– взвизгивает солдатик и, неожиданно, подскочив к амбразуре, с яростным воплем,- А-а-а!
– начинает поливать длинной очередью пространство перед постом.
– Ты сдурел! Короткими бей, а то на вспышку пулю получишь!
– омоновец за плечи откидывает мальчишку к другой стенке. А тот, блестя глазами, восторженно кричит:
– Я его завалил! Я его завалил!
– Кого ты там завалил? Лупил в белый свет, как в копеечку!
– уже без злости, снисходительно отзывается омоновец.
– Точно завалил! Я видел!
– вдруг неожиданно отзывается снайпер.
Повернувшись на секунду, он улыбается напарнику и заговорщицки подмигивает: дескать, что тебе, жалко пацана подбодрить. Тот смеется в ответ и хлопает солдатика по плечу:
– Ну, молодец, брат, с крещением!
– и серьезно добавляет, - Ладно, я подствольником поработаю. А ты не увлекайся. Только короткими: очередь - и прячься, очередь - и прячься. Береги башку.
На другом посту двумя солдатиками-срочниками командует молоденький лейтенант - бамовец.
– Вон они, - оторвавшись от амбразуры, говорит лейтенант.
– Целая группа, человек пять.
– Замолотим?!
– азартно спрашивает один из солдат.
– Да проскочили уже, влево в зеленку, к кочегарке. А что если...
Солдаты выжидательно смотрят на него.
– Смотрите, - те приникают к амбразурам, - если между кучами проскочить, а дальше под заборчиком, можно им в тыл выйти.
– А мины?
– боязливо спрашивает один из солдат.
– Они левее.
– А нас свои не завалят?
– сомневается другой.
– Там мертвая зона. Наши туда не достают, вот они и лазят. А мы им (делает красноречивый жест двумя руками) в задницу засадим. Ну что, испугались?
– Не-е.. неуверенно тянут солдаты.
– Пошли!
И офицер пригнувшись, первым направляется к выходу.
Напряженно сопя, но стараясь при этом как можно меньше шуметь, они пробираются между завалами мусора. Прокравшись вдоль старого, покосившегося забора, углубляются в заросли кустов. Все ближе и ближе звуки стрельбы, где-то совсем недалеко - гортанный голос в рации. Все большее возбуждение овладевает отчаянной троицей: азартные улыбки, блестящие глаза... Рисуясь друг перед другом, они держат автоматы плашмя, как герои боевиков, и в каждом их движении сквозит нетерпение: скорей увидеть врага, ударить ему в спину, яростно поливая все вокруг автоматным огнем.
Из кустов чуть в стороне, пропуская азартных героев еще глубже в "зеленку", вслед им спокойно смотрят два боевика -
Группа проходит еще метров двадцать, и из-за поросших высокой травой бугров, из-за стволов деревьев на них выпрыгивает шесть боевиков - по два на каждого. Один из солдат, сбитый ударом приклада автомата, падает, как подкошенный. Второй успевает увернуться от нападающих, но его валят ловкой подсечкой и прижимают к земле. Ловкий, сильный, вымуштрованный в училище лейтенант реагирует мгновенно. Метанув одного из нападавших через спину, рукоятью автомата разваливает ему висок и, уйдя кувырком в сторону, длинной очередью сваливает сразу двух боевиков. Ответная очередь осаживает его на траву и он, тоскливо выдохнув, - Мама!
– замирает.
Пастор, командир расчета АГС, перетащивший свой "аппарат" на новую позицию, видит в кустах мелькающие вспышки, слышит непонятные крики. Быстро развернув гранатомет, и приговаривая, - Вот вы где, родненькие!
– он дает несколько коротких очередей.
Серии разрывов расшвыривают в стороны сцепившихся солдат и боевиков. Один из огненно-черных клубов подбрасывает и без того уже мертвого лейтенанта. И через несколько секунд на замершей поляне лежат только семь трупов. Единственный уцелевший боевик вытаскивает к своим раненого товарища и что-то говорит, показывая рукой назад. Еще группа "духов" направляется туда, за телами погибших.
Командиры, собравшись у стола в комендатуре, устало перебрасываются словами.
– Похоже, сдыхают?
– Рассветет скоро. Им смываться пора.
– Да, мужики, - качает головой бамовец, - весело тут у нас.
– Да это - ерунда. По сравнению с тем, что здесь раньше творилось, у нас - курорт. Как Майкопской бригаде досталось, или десантуре с вэвэшниками, которых в декабре-январе вводили, нам и в страшном сне не приснится, серьезно отвечает Шопен.
Серега, что-то вспоминая, печально головой качает.
Из рации Шопена чужой голос доносится.
– Э, Шопен! Как здоровье у твоих друзей? Хорошо мы вас сегодня потрепали?
– Нашел чем гордиться! Крутых из себя строите, а сами только из-за угла убивать умеете. Какой идиот эти перемирия выдумывает?! Давно бы уже вас задавили.
– Почему идиот? Умные люди придумывают. Деньги хорошие зарабатывают...
– А чего ты сегодня так поздно на нашу волну влез? Раньше слово сказать не давали...
– Да так, послушать хотелось, как ты своими командуешь.
– Ну и как?
– Ничего, маленько умеешь воевать. Только людей своих не жалеешь. Зачем на такие серьезные дела пацанов посылать, а? Как теперь их трупы забирать будешь? Или собакам оставишь? Мы своих не бросаем...
– Ты о чем? Мои все на месте.
– Э-э-э, командир называется... А трое, которых ты мне в тыл посылал? Или это не твои, забрели откуда-то?
– Кто?
– Шопен обводит взглядом братишек-командиров.
Снова рация заговорила:
– Лейтенант Горяченко Николай Иванович... Храбрый был лейтенант, уважаю. Так, - шелест в рации, - рядовой Тюрин...