Песня сирены
Шрифт:
— Я на удивление стойко переношу разлуку, — ответила она, поджав губы. — А ты все та же сентиментальная Дамарис! Все еще не повзрослела. В жизни многое не так, как оно кажется, дорогая сестричка. Я просто захотела на время уехать: такое иногда случается. Куда еще мне ехать, как не сюда?
— Не похоже, чтобы ты была очень счастлива, Карлотта.
— Ты еще такое дитя, Дамарис! Что такое счастье? Час-другой… день, если повезет. Иногда можешь сказать себе: «Сейчас я счастлива… сейчас». И хочется, чтобы это «сейчас» превратилось бы во «всегда», но чаще всего оно быстро превращается в «тогда»… Таково
— Что за странные мысли?
— Я забыла, что ты, дорогая Дамарис, смотришь на все иначе: ты не требуешь многого. Я надеюсь, что ты получишь то, чего хочешь. Иногда мне кажется, что вот такие, как ты, — счастливые. Тебе легко получить то, что хочешь, поскольку ты не просишь невозможного. А когда ты добиваешься желаемого, то уверена, что это — счастье. Счастливица Дамарис!
Странное было у нее настроение. Я представила ее сидящей на скале в мечтах о прошлом, желающей вернуть это прошлое.
Мать сказала, что, пока Элизабет в отъезде, Мэтью может навещать нас, когда пожелает. Она не будет посылать формальных приглашений, и он может считать себя членом семьи.
— Это легко, — сказал Мэтью. — Мне кажется, я уже так и делаю.
От этих слов мое настроение резко улучшилось.
В тот день мама командовала на кухне, стараясь приготовить все, что любит Карлотта. Она выглядела лучше, чем до приезда Карлотты, и я понимала, что этим мы обязаны ее радости видеть дочь.
Примерно за полчаса до обеда прибыл Мэтью. Я была одна в зале, когда он приехал. Он взял мои руки и поцеловал их. Потом он низко поклонился, как делал с тех пор, как мы играли Елизавету и Релея. Это была наша маленькая шутка.
— Так приятно приехать сюда! — сказал он. — Грассленд кажется пустым без матери.
— Я надеюсь, что за тобой хорошо ухаживают? Он ласково коснулся моей щеки:
— Меня совершенно избаловали, но хочу тебя заверить, что я высоко ценю возможность приходить сюда.
В этот момент на верхней площадке появилась Карлотта.
Мэтью взглянул на нее и не смог отвести взгляда. Я услышала, как он ахнул от изумления. Я не была удивлена тем, что он поражен красотой Карлотты. Большинство людей вело себя так, встретив ее впервые, и я гордилась этим.
На ней было простое синее платье с удлиненной талией и рукавами до локтя, отделанными по краю оборками из кружев. Оно имело глубокий вырез и плотно облегало фигуру, подчеркивая ее стройную талию. Спереди платье было отделано кружевами, чтобы показать нижнее платье из более светлой синей ткани. Юбка была длинной, с широким кринолином. Платье не было изысканным, но я часто думала, что чем проще одета Карлотта, тем более сильное впечатление производит ее красота. С появлением в моей жизни Мэтью я уделяла больше внимания своей внешности. На мне же было прелестное зеленое платье с кружевным корсажем — этот цвет подходил мне больше, чем любой другой: от него мои глаза казались ярче. Под корсажем виднелось бледно-розовое нижнее платье; рукава моего платья были отделаны по краю розовыми оборками в тон. Но у меня всегда было ощущение, что, что бы я ни надела, мой наряд всегда выглядит невзрачным
Мне показалось, что они долго молча смотрели друг на друга и что Карлотта была так же потрясена увиденным, как и Мэтью. Потом она медленно спустилась по лестнице.
— Это моя сестра Карлотта, — представила я. Глаза ее казались невероятно большими и блестящими. Она так смотрела на Мэтью, словно не могла поверить, что он — не плод ее воображения.
Мне казалось, что она шла очень медленно, но, возможно, мне это только показалось, потому что у меня было ощущение, что все двигалось замедленно. Даже часы в холле, казалось, делали паузу между ударами.
Карлотта улыбалась. Она протянула руку. Мэтью взял ее и поцеловал.
Она тихонько засмеялась.
— Дамарис, — сказал Мэтью, — ты меня не представила.
— Ах, — запинаясь, произнесла я, — это Мэтью. Мэт Пилкингтон, его мать купила Грассленд-Мейнор.
— Мэтью Пилкингтон, — сказала она, не отрывая от него глаз. — Ах, да, конечно, я о вас слышала. Скажите мне, как вам нравится Грассленд?
Он торопливо заговорил о Грассленде, о том, что его мать полюбила это поместье сразу же, как только увидела. Она сейчас уехала в Лондон, и он не знает, как долго она там пробудет. Он надеется, что Карлотта останется здесь надолго. Он так много о ней слышал от Дамарис.
— Я уверена, что вы часто навещали мою семью… и мою сестричку, сказала Карлотта, и я опять отступила на задний план, из которого мне удалось вырваться благодаря моей дружбе с Мэтью.
— Они были очень добры ко мне, — сказал он. В холл зашла мать.
— О, Мэтью! — сказала она. — Как я рада вас видеть!
— Я воспользовался вашим приглашением заглянуть, когда мне будет одиноко.
— И я очень рада, что вы зашли. Вы видите, теперь со мной и вторая дочь.
Она подошла к Карлотте и взяла ее под руку. Потом она протянула мне руку, чтобы показать, что и я не забыта. Но в тот момент и во все последующие дни я чувствовала себя одинокой и опустошенной.
Я привыкла видеть, какой эффект производит на мужчин Карлотта. Так было всегда с тех пор, как я ее помнила, не важно, кто были эти мужчины. Я часто слышала историю о том, как она очаровала Роберта Фринтона, который оставил ей свое состояние, и даже мой дедушка не избежал ее чар.
Удивительным было то, что она не делала для этого никаких усилий. Она говорила, что хотела, и никогда не стремилась привлечь или произвести впечатление. Это было некое волшебство, некий магнетизм, который она излучала.
Эмили Филпотс намекала, что Карлотта — ведьма. Были моменты, когда я могла в это поверить.
За этим обедом она царила за столом. Она недавно была в Лондоне и знала придворные новости. Она рассказала о том, что делает на континенте герцог Мальборо и как развиваются военные действия. Она говорила о новой книге Даниэля Дефо, в которой, по ее мнению, была блестящая сатира на нетерпимость сторонников церкви. Карлотта весело болтала о вигах и тори и явно была в дружеских отношениях с ведущими государственными деятелями. Это делало ее разговор живым и занимательным. Она блистала и с каждой минутой становилась все прекраснее. Мать говорила: