Песня снегов
Шрифт:
– Какой сын?
– еле слышно спросила она.
– Наш сын, - спокойным тоном ответил он и снова глотнул вина, на сей раз из другого бокала.
– А у этого какой-то другой вкус. Ты наливала из разных бочек, я правильно угадал?
– Сигмунд?
Он кивнул, не отрываясь от бокала. Сунильд схватила его за руку.
– Скажи, он умер окончательно? Он не вернется больше?
– Нет. Почему ты так взволнована, женщина? Я опять сделал что-то оскорбительное?
– Мне больно, - еле слышно выговорила она.
– Если бы ты знал, мальчик,
– Да, он тоже так говорил, - с важностью кивнул Младший Бог. Казалось, он был рад продемонстрировать свою осведомленность хоть в чем-то, касающемся человеческой жизни.
– Умирая, наш сын говорил те же самые слова. Пока человек живет, он чувствует боль.
– Это правда, - сказала Сунильд. Она поднялась. Ей лицо окаменело. А теперь уходи, Младший Бог. Уходи отсюда. Я не хочу тебя больше видеть.
Хильда поставила на стол миску с репной кашей. Конан посмотрел на кашу с откровенным отвращением.
– Неужели ты не нашла ничего получше, женщина? Ты бы мне еще сена насыпала. Я все-таки не конь, - недовольно пробурчал он.
Хильда испуганно моргнула.
– В доме больше ничего не было, господин. Я сварила то, что нашла.
– И я тебе не господин!
– разозлился варвар.
– Простите...
– Хильда чуть не плакала, в то время как Конан раздраженно ковырял кашу пальцем, не решаясь приступить к трапезе.
Конан поднял голову и окончательно уничтожил ее пронзительным взглядом.
– Вот когда станешь хозяйкой в этом доме, тогда и будешь скупердяйничать. А сейчас могла бы и расщедриться, за чужой-то счет.
– Как я могу стать хозяйкой?
– пролепетала Хильда, смешавшись.
Конан выразительно повел своими пудовыми плечами.
– Очень просто. Как ваша сестра пролезает в сердце мужчины? Тебе виднее, девочка. Тут глазами поморгала, там рожицу плаксивую скривила вот уже дурак-мужчина и растаял и начал делать разнообразные глупости...
Она заплакала. Конан плюнул с досады.
– Думаешь, этим ты меня разжалобишь?
– Я не понимаю, о чем вы говорите, - тихо сказала Хильда.
– Арванд старый дурак, совсем голову из-за тебя потерял. Вот о чем я говорю. Как тебе это удалось - понятия не имею. До Амалазунты тебе далеко, я сам смотрел. А я даже из-за такой женщины, как Амалазунта, головы не теряю. Так что ты, скорее всего, действительно ведьма...
Он сердито махнул рукой и принялся есть кашу. Арванд с утра пропадал в казарме - разбирался с наследством, надо полагать. А эта хилая девчонка уныло слонялась по дому и вздрагивала от каждого шороха. Теперь вот, желая угодить своему единственному имеющемуся под рукой защитнику, осчастливила его репной кашей. Стоит рядом, переживает - боится навлечь немилость.
Под окном послышался шум. Топот копыт - видно, подъехал отряд конных. Загалдели мужские голоса. Конан отодвинул кашу, встал, потянулся за мечом. Хильда, безмолвно раскрыв рот, бросилась к нему и прижалась всем телом к могучему боку варвара. Конан отшвырнул ее от себя, жестом показав на
Киммериец приготовился сражаться. У него не было ни малейшего сомнения в том, что за ним явилась городская стража, чтобы препроводить в тюрьму, а после казнить за все совершенные им в Халога преступления. Он собирался подороже продать свою жизнь. Вмешивать в это чисто мужское дело всяких щуплых девчонок в его намерения никак не входило.
В дверь загремели рукоятью мечи.
– Открывайте!
– крикнул мужской голос.
– Кто вам нужен?
– отозвался варвар.
– Назовитесь, кто вы такие!
– Нам нужен киммериец по имени Конан. Мы знаем, что он здесь.
– Если он вам так нужен, то входите и заберите, - заорал в ответ Конан. Он был сыт по горло ожиданием и недомолвками и потому, желая внести в дело ясность, присовокупил к приглашению длинное, смачное и очень грязное ругательство.
Громовой хохот загремел под дверью в ответ на это. Затем заговорил другой голос, детский:
– Конан, это вы? Я - граф Амальрик, вы провели однажды ночь в моем доме.
– Было дело, - мрачно отозвался варвар.
– Какого дьявола тебе нужно, постреленок? Помнится, я еще тогда предупреждал, что когда-нибудь перережу тебе горло.
– Прошу вас, идемте со мной, - сказал мальчик.
– Даю вам слово, что в моем доме с вами ничего не случится.
– А за порогом твоего дома, малыш? Прости, я не могу поверить клятве гиперборейца.
– И за порогом моего дома вы будете в такой же безопасности, - твердо сказал мальчик.
Конан свистнул и помотал головой, как будто собеседник мог его увидеть. Но мальчик, судя по всему, догадался о реакции киммерийца, потому что ясный детский голос звонко и отчетливо произнес такое ругательство, от которого Хильда покраснела - да так густо, что сквозь одеяла было видно.
Конан расхохотался. Ему показалось, будто в душу ему плеснули чем-то простым и светлым, и одним ударом сапога он распахнул дверь, едва не сбив с ног графа Амальрика.
– Здравствуй, малыш, - сказал он.
– Ты все-таки подобрал ключик к этой двери.
– Здесь, в доме, больше никого нет?
– спросил юный граф.
Конан сердито отвернулся.
– Если и есть, то это нас с тобой никак не касается, - отрезал он.
Киммерийцу подвели лошадь, и он уселся в седло. Трудно было сказать, кто из двоих испытывал больше недоверия: конь к седоку или седок к коню. Во всяком случае, глазами косили оба одинаково.
Войдя в дом, Конан остановился как вкопанный. Первое, что он увидел, было ненавистное и знакомое до мелочей лицо Синфьотли. Асир сидел в кресле с высокой спинкой. На нем была забрызганная кровью одежда. Светлые волосы слиплись и повисли, кое-где коричневые от запекшейся крови. Справа и слева от него стояли слуги Амальрика, удерживая Синфьотли за руки, чтобы он не упал.