Шрифт:
Штурмбаннфюрер СС Кеслингер завтракал. Дитрих постарался на славу: хату для штурмбаннфюрера нашли опрятную, хозяйку выставили в сарай. На стене висел портрет Сталина в рамке — не успели убрать, но Кеслингеру он не мешал.
Штурмбаннфюрер доел омлет, положил вилку, промокнул губы салфеткой и задумался: выпить рюмочку коньяка или же не пить. Коньяк был настоящий французский, он сам купил его в Гренобле. Нет, пожалуй, с утра не стоит… Чертова Россия. Или это называется Белоруссия? Ах, все равно — Россия… После Франции, после зеленых виноградников и парижских
Глинобитные хижины. Коровье дерьмо. Дороги, которые язык не повернется назвать дорогами. И противник, который воюет совсем не так, как остальные. Кажется, это будет совсем другая война, не французский вояж и не прогулка по Люксембургу и Бельгии.
За окном ревели моторы: парни Фогеля гоняли по улице нелепый русский танк, чудовище с пятью башнями.
Подобные Кеслингер видел у французов, но русский был еще идиотичнее.
Пожалуй, надо сфотографироваться на его фоне, решил штурмбаннфюрер, пока они не начали расстреливать танк из пушки. Танкисты любят проверять, где броня тоньше и куда вернее бить.
В комнату вошел Дитрих.
— Приятного аппетита, штурмбаннфюрер, — сказал он.
— Я уже позавтракал. Неплохо, неплохо…
Уберите эту усатую образину со стены, — кивнул Кеслингер. Дитрих поспешно снял портрет и сунул его за шкаф.
— Что нового? — поинтересовался Кеслингер, заметив, что адъютант что-то хочет сказать, но не решается.
— Я не хотел вас беспокоить за завтраком, — сказал Дитрих. — Привели пленного.
— Пусть допрашивает Циммер. Или Хазе.
Это их работа, — поморщился Кеслингер.
— Тут другое, штурмбаннфюрер. Это русский генерал. И, осмелюсь сказать, странный генерал.
— Странный? Надеюсь, у него не две головы? — Кеслингер улыбнулся, и Дитрих облегченно вздохнул. — Ну хорошо, давайте вашего странного генерала сюда.
Кеслингер сдвинул в сторону тарелки и сел на табурет. Двое автоматчиков ввели пленного, и у штурмбаннфюрера поднялись брови.
— Это генерал? — спросил он, оборачиваясь к Дитриху. — Это же мальчишка!
— Тем не менее это русский генерал-майор, — развел руками Дитрих. — Мы проверили документы. Вот, возьмите, тут все бумаги и личные вещи.
— Я могу сесть? — спросил генерал на отличном немецком.
— Разумеется, — кивнул Кеслингер. — Эй, дайте ему табурет и проваливайте! Дитрих, я вас позову, если понадобится.
Генерал сел на лавку у стены.
Действительно, генеральская форма, звездочки в петлицах, пустая кобура не ремне. Левая рука его была перевязана грязным окровавленным бинтом, босые ноги сбиты в кровь. Невысокий, худощавый, светловолосый. Арийский тип, подумал Кеслингер. Как интересно смешивается кровь. Вполне мог бы маршировать под Триумфальной аркой вместе с парнями Кеслингера, тогда еще гауптштурмфюрера. Но молод, как молод! Что за маскарад?!
Русский внимательно смотрел на штурмбаннфюрера, словно изучая.
— Сапоги, разумеется, отобрали, — раздраженно констатировал Кеслингер. — Извините, герр генерал, эти солдаты… Значит, переводчик нам не нужен. Откуда знаете язык?
— Изучал, —
— Хорошо. Меня зовут Кеслингер, штурмбаннфюрер Кеслингер.
— Эсесовец, — понимающе кивнул генерал.
— Эсесовец, — согласился Кеслингер. — Ваши сведения об СС, разумеется, подсказывают, что я вас тут же начну пытать? Разочарую вас: поверьте, не собираюсь. Более того, не люблю.
Не буду покрывать гестапо, но СС — не совсем то, чему вас учили в Академии Генштаба. Как вас зовут, герр генерал?
— Силантьев. Андрей Силантьев.
— Сколько вам лет? Я не склонен подозревать вас в розыгрыше, не время и не место, к чему это вам. И все-таки? Вы слишком молодо выглядите.
— Двадцать восемь, — сказал генерал.
На вид ему вряд ли можно было дать и двадцать два, и Кеслингер покачал головой:
— Странно. В вашем возрасте — и такое звание…
— А сколько лет было Рычагову, Смушкевичу, Голованову, Черняховскому? устало спросил генерал. — Вас это не удивляет? У нас была солидная чистка в армии, вы должны знать. По-моему, в Берлине это по большей части и состряпали. Убрали много ненужных людей, но зацепили и действительно специалистов… Тем не менее, в результате талантливая молодежь продвинулась в чинах.
— Так вы, значит, представитель этой самой талантливой молодежи. Похвально. Хотите коньяку? Сигарету?
— Не употребляю.
— Вот как? — удивился Кеслингер. — Хотя почему бы и нет. Наши познания о русских привычках и традициях сродни вашим познаниям об СС. Вы командовали корпусом? Дивизией? Штабист?
— Представитель Ставки. Специальный представитель.
Кеслингер хмыкнул. Специальный представитель Ставки — это что-то новое. Или генерал врет? Молод, очень молод. Капитан, ну, подполковник… И то если летчик, они продвигаются в званиях быстрее. Но генерал? Впрочем, русские есть русские. Не исключено, что ему доверяет сам Сталин, например. Отсюда и звание.
Штурмбаннфюрер повертел в руках документы, пощелкал предохранителем генеральского пистолета.
— Я советую вам отдохнуть, генерал. С вами будут обращаться хорошо, это я вам гарантирую. Вечером продолжим беседу. Не вижу смысла передавать вас сразу в чужие руки. Если честно, мне просто нечем заняться, а вы можете если захотите — стать интересным собеседником. Уверяю, никакие военные секреты мне не нужны — их будут выуживать у вас позднее. Русским осталось воевать не больше месяца, так что любые секреты просто теряют смысл.
Генерал сощурился, словно хотел что-то возразить, но промолчал.
Кеслингер вызвал Дитриха и, кивнув на Силантьева, сказал:
— Обращаться хорошо, обед — как для меня. И верните генералу сапоги, Дитрих.
— Мы нашли фортепиано, штурмбаннфюрер! — сказал Дитрих, неумело скрывая радость.
— Фортепиано? В этой дыре?
— В школе, штурмбаннфюрер. Эти идиоты танкисты уже успели погасить несколько сигарет о клавиши, но инструмент цел. Сейчас его должны привезти… Кажется, уже привезли.