Песня Сван
Шрифт:
Далеко в глубине туннеля вспыхнул оранжевый свет, это было похоже на фары несущегося поезда метро. Туннель опять начало трясти. Сестра Ужас застыла, глядя туда, лицо ее напрягалось по мере приближения света, который разгорался и из которого вырывались раскаленные добела полосы красного и багрового.
Она поняла, что это было, и застонала, как попавшее в капкан животное.
Стена огня неслась по направлению к ней вдоль туннеля, и она почти ощутила поток воздуха, всасываемого в нее, словно бы в пустоту. Менее чем через минуту она настигнет ее.
Транс слетел с Сестры Ужас. Она повернулась и побежала, плотно прижимая к себе сумку, ее туфли шлепали по дымящейся
Она чувствовала запах горящих волос, ощущала, как ее спина и руки покрываются волдырями. Оставалось возможно не более тридцати секунд до того, как она воссоединится со своим Господином и Повелителем, и ее изумляло, что она не готова и не хочет этого.
Издав леденящий крик ужаса, она внезапно споткнулась и упала головой на пол.
Намереваясь встать на четвереньки, она увидела, что споткнулась о решетку, в которую вливался поток грязной воды. Под решеткой не было видно ничего, кроме тьмы. Она оглянулась на настигающее пламя, и брови ее спалились, а лицо покрылось мокрыми волдырями. Воздух нельзя было вдохнуть. Времени вскочить и бежать не было, пламя было рядом.
Она ухватилась за прутья решетки и рванула ее на себя. Один из проржавевших винтов оторвался, но другой держал крепко. Языки пламени были не дальше сорока футов, и волосы Сестры Ужас вспыхнули.
— Боже, помоги! — мысленно закричала она и потянула решетку с такой силой, что почувствовала, как ее плечи чуть не выходят из суставов.
Второй винт оторвался.
Сестра Ужас отбросила решетку в сторону, в следующую секунду схватила свою сумку и свалилась головой вперед в дыру.
Она упала на четыре фута в яму размером в гроб, где было на восемь дюймов воды.
Языки пламени промчались над ее головой, высосав из легких воздух и обжегши каждый дюйм не закрытой кожи. Ее одежду охватило огнем, и она отчаянно задергалась в воде. Несколько секунд ничего не было, кроме рычания и боли, и она ощутила запах сосисок, варившихся в котле продавца.
Стена огня двигалась дальше как комета, а по ее следу возвращалось шипение «уущь» воздуха снаружи, несшего сильный запах обуглившегося мяса и горелого металла.
Внизу, в яме, из которой грязная вода уходила в водосток, дергалось в судорогах тело Сестры Ужас. Три дюйма воды поднялось в виде тумана и испарилось, уменьшив силу огня. Ее обожженное, изодранное тело судорожно искало воздуха, наконец задышало и забрызгало слюной, покрытые волдырями руки все еще сжимали сморщившуюся брезентовую сумку.
И потом она тихо улеглась.
ГЛАВА 8
ВОСТОРГАЮЩИЙСЯ
8 часов 31 минута.
(горное дневное время)
Гора Голубой Купол, штат Айдахо.
Настойчивый звонок телефона на столе рядом с кроватью оторвал человека на ней от сна без сновидений. Пойдите прочь, подумал он. Оставьте меня в покое. Но звонок не прекращался, и он наконец медленно повернулся, включил лампу и, щурясь на свет, поднял трубку.
— Маклин, — сказал он голосом, хриплым спросонья.
— Э…
Полковник, сэр? — Это был сержант Шорр. — У меня назначена ваша встреча с несколькими людьми, ожидающими сейчас вас, сэр.
Полковник Джеймс
Время идет, подумал он. Давно ушло.
Он заставил себя встать. Заставил перейти спальню, стены ее были украшены фотографиями летящих «Фантомов» F 4 и «Громовержцев» F 105, и войти в маленькую ванную. Включил свет и пустил воду в раковину; вода пошла ржавая. Он плеснул воды в лицо, вытер его полотенцем и встал, глядя мутными глазами на незнакомца в зеркало.
Маклин был ростом шесть футов два дюйма и до последних пяти-шести лет тело его было худым и твердым, ребра покрыты мышцами, плечи крепкие и прямые, грудь выступала вперед как броня на танке М1 «Абрамс». Теперь характеристики его тела портила вислая плоть, пресс с трудом выдерживал пятьдесят приседаний, которые он делал каждое утро, точнее, когда находил время делать их. Он обнаружил обвисание плеч, как будто его придавливала невидимая тяжесть, а в волосах на груди пробивалась седина. Его бицепсы, когда-то твердые как камень, стали мягче. Однажды он сломал шею ливийскому солдату захватом руки; теперь ему казалось, что у него не хватит сил разбить каштан молотком.
Он включил в розетку электробритву и стал водить ею по щетине на подбородке. Темно-каштановые волосы были острижены очень коротко, на висках виднелась седина; под квадратный плитой лба глаза были холодной голубизны, запавшие в глубокие провалы худобы подобно кусочкам льда в мутной воде. Пока Маклин брился, ему пришла в голову мысль, что лицо его стало напоминать любую из сотен боевых карт, над которыми он просиживал так давно: выступающий утес подбородка вел к извилистому оврагу рта и дальше к холмам точеных скул и через крутой перевал носа опять вниз к болотам глаз, потом вверх в темный лес густых бровей. И все земляные отметки тоже были тут, как например: оспенные воронки от сильной прыщавости в юности, маленькая канавка шрама, пролегшего по левой брови, — след срикошетировавшей пули, попавшей в него в Анголе. Через лопатку прошел более глубокий и длинный шрам от ножа в Ираке, а напоминанием о вьетконговской пуле была сморщенная кожа на правой стороне грудной клетки. Маклину было сорок четыре года, но иногда после сна он чувствовал себя семидесятилетним, когда напоминали о себе стреляющие боли в руках и ногах от костей, поломанных в битвах на далеких берегах.
Он закончил бриться и сдвинул в сторону занавеску душа, чтобы пустить воду, но потом остановился, поскольку на полу маленькой душевой кабинки валялись куски потолочной плитки и щебень. Из отверстий, открывшихся в потолке душа, капала вода. Пока он смотрел на протекающий потолок, соображая, что он опаздывает и принять душ не придется, внезапно в нем поднялась злоба, как жидкий чугун в домне; он трахнул кулаком по стенке раз и другой, во второй раз от удара осталась сетка мелких трещин.
Он наклонился над раковиной, пережидая пока пройдет злоба, как это часто бывало.