Песня ветра. Ветер перемен
Шрифт:
– Пойдем, я покажу тебе все, милая. Включая то, о чем ты даже представления не имеешь.
– Подожди! – Рада застопорила обеими ногами на месте, и шлюху ощутимо дернуло назад. Глаза ее удивленно расширились, а брови недовольно выгнулись. Кашлянув в кулак, Рада призналась: - Мне не надо показывать, ты мне расскажи и все. Просто расскажи. Я слишком люблю ее, чтобы…
– Боги, да ты даже еще большая милашка, чем я думала! – шлюха вдруг совсем по-улыбашкиному захихикала, а потом кивнула ей головой. – Ладно, тогда пойдем на диван. Выпьешь вина, расслабишься. А мы с Марикой расскажем тебе все, что нужно делать. Поверь, твоей девушке будет очень хорошо.
Чувствуя себя полной идиоткой, Рада все же мужественно зашагала следом за шлюхой к диванчику, на
Через час Рада пробкой вылетела из борделя под продолжающееся хихиканье Улыбашки, сгорая со стыда и отказываясь говорить хотя бы с одним живым существом во всем этом мире. Лицо и уши у нее горели до самого вечера, пока не вернулся Алеор и не объявил о том, что нашел корабль. Даже на то, чтобы сказать хоть слово непонимающе глядящей на нее Лиаре, у нее не было никаких сил. Кое о чем из рассказанного шлюхами она знала, еще о чем-то смутно догадывалась, а кое-что ее просто ужаснуло. Тем не менее, время было потрачено не зря, и теперь Рада хотя бы представляла, что ей делать. И от этого стало только хуже, потому что вот теперь точно даже смотреть на Лиару она просто не могла.
А ветер все дул и дул, неся с собой первое прикосновение холодов и надувая паруса речного корабля «Быстрый», которой в сгущающейся вечерней тьме отчалил от пристаней Аластара и направился на юг, увозя вверх по течению Тонила Раду с ее горящим лицом и ее друзей в негостеприимный и холодный к людям порт Рамаэль.
========== Глава 51. Город на реке ==========
«Быстрый» оказался гораздо меньше и тесней «Блудницы», а его капитан Марон Вилней – совершенно не похожим на Равенну. Заросший густыми бакенбардами и пышными усами, коренастый мужчина с выдающимся брюшком не выпускал изо рта вечно дымящейся трубки и постоянно бродил по палубе, заложив руки за спину и подозрительным взглядом оглядывая трудящихся матросов. Походка у него была неровная: Вилней подпрыгивал на правой ноге, с которой у него, судя по всему, были большие проблемы, и она почти что и не сгибалась. Кай вежливо представился в качестве Черного Жреца Церкви и предложил капитану свою помощь, но тот только недовольно проворчал что-то под нос и отказался, неодобрительно покачивая головой и насуплено глядя на ильтонца, словно тот собирался его ограбить.
В Аластар капитан прибыл для продажи последней партии зерна в этом году, и теперь возвращался на зимовку в порты Ишмаила. По большому счету ему еще очень повезло, что он умудрился на обратном пути взять попутчиков, щедро оплативших проезд золотом, но их присутствие на борту «Быстрого» его не слишком-то радовало. Грузовой трюм он гостям не выделил, заявив, что это место для грузов, а не для скота, а потому лошадей пришлось вести на палубе в специально огороженном для них веревками загоне. Из-за этого свободного пространства на корабле стало еще меньше, матросы вполголоса ругались, перебираясь с носа на корму и обратно по своим делам, вынужденные обходить импровизированный загон, а пятерым путникам почти что и не осталось места, чтобы коротать долгие дни путешествия. Только у левого борта еще можно было постоять, глядя на воду, все остальное пространство принадлежало работающим матросам.
На нижней палубе располагались всего две узкие и полутемные каюты на случай нежданных пассажиров, да отсек, где жила команда. Каюты отдали пассажирам, и это было единственной приятной вещью за все путешествие. По крайней мере, теперь Лиара спала в кровати, а не в том ужасном гамаке, подвешенном едва ли не под самым потолком нижней палубы «Блудницы», куда каждый раз приходилось с трудом карабкаться. А еще, в каюте было всего две кровати, узких койки, прикрученных к стенам, и им втроем приходилось как-то умещаться на
Это было так волнительно, так непривычно, так странно. Теперь Лиаре не нужно было повода, чтобы коснуться ее, а ее так неумолимо тянуло это сделать. Теперь каждый вечер они молчаливо ложились вдвоем под одно одеяло, прижимаясь друг к другу разгоряченными телами. Кровать была очень узкой и дарила им повод обнимать друг друга всю ночь, чтобы уместиться на ней. И эти ночи стали для Лиары самыми сладкими в ее жизни и при этом – самыми тяжелыми.
Тело Рады было таким сильным, гибким, плавным, так, что рука могла бы скользить и скользить по ее мягким линиям и нежной коже. Лиара поражалась этой его мягкости и одновременно с этим – твердости, упругим жгутам мышц, плоскому жесткому животу, стальным ногам и при этом – мягкой, горячей груди, и это сводило ее с ума. Каждый вечер она вынуждена была почти что язык прикусывать себе, чтобы остановить руки и не дать им начать оглаживать все ее тело, каждый его изгиб. Каждую ночь она подолгу не могла уйти в грезы, чувствуя затылком горячее дыхание Рады, а иногда – легкие прикосновения ее губ, когда во сне голова Черного Ветра склонялась вперед по подушке и утыкалась в ее волосы.
Больше того, Лиара чувствовала, что это точно так же мучительно и сладко и для Рады, не только дня нее одной. Ее тяжелая сильная рука, обнимающая Лиару, всегда была твердой как камень от напряжения, пока Рада не засыпала и не расслаблялась. От ее кожи буквально валил жар, охватывающий всю девушку, и Лиара, закусывая губы от невыносимого желания повернуться и поцеловать ее, чувствовала, как влажнеет от этого жара кожа на груди Рады, чувствовала спиной, даже через ткань ночных рубашек, в которых они спали. Она слышала сердце Рады, что колотилось, как безумное, едва не вырываясь из груди, когда окаменевшая Рада лежала за ее спиной, обнимая ее на ночь и уткнувшись лицом в ее кудри. А еще она чувствовала невыносимое желание, невероятное, горячее, требовательное, сводящее с ума желание, поднимающееся откуда-то снизу и захватывающее всю ее с головы до ног. И знала, что то же самое чувствует Рада.
Тело просило ее рук, ее губ, ее горячих поцелуев и дыхания, тело ныло, как безумное, не успокаиваясь ни на миг, покрываясь мурашками от каждого движения ладони Рады, покоящейся на ее талии, пока они отдыхали. Рваное дыхание заполняло легкие, безумный ритм сердца глухо забивал уши, и Лиара напрягалась, как туго натянутая тетива, изо всех сил держа себя в руках и моля богов только о том, чтобы Рада не услышала, как прерывается ее дыхание.
Только все это она слышала. На соседней кровати раздавался громогласный храп Улыбашки, похожий на звук вгрызающейся в сырое дерево ржавой тупой пилы, а они с Радой лежали в мертвенной тишине, боясь издать хотя бы звук, боясь даже мимолетным движением разжечь первую искру, готового вспыхнуть в любой миг пожара. Они обе знали, что с ними происходит, и обе боялись шелохнуться, чтобы все это наконец-то произошло.
Кану Защитница, твоя непутевая дочь – развратница! Лиара в отчаяние кусала губы почти до рассвета, когда измученная горящим между ними пламенем Рада уже давно спала. Лиара изо всех сил шептала себе о том, насколько все это нехорошо, неправильно, что ей нельзя так думать и так чувствовать, только все эти слова были пылью на ветру, а внутренний голос насмехался над ней. Тебе говорили, что в сказаниях прекрасные девицы ложатся в постель к молодцам только после свадьбы? Так она не молодец, и свадьбы никакой у вас не будет. Она женщина, как и ты, и ты хочешь ее, хоть это и противоречит всему тому, чему тебя учили. Но тебе плевать на это, не правда ли? Так может быть, просто обернуться к ней? Ты же знаешь, что она тоже хочет этого, ты видишь, ты чувствуешь. Просто обернись к ней. Вас никто не услышит: Улыбашка спит, как убитая и храпит так, что и полк солдат бы не разбудил ее, вопя над ее головой. Просто обернись.