Песня ветра. За Семью Преградами
Шрифт:
Кай был высок, гораздо выше Алеора, и когда он стоял в полный рост, голова его касалась потолков помещения. Черты его лица чем-то напоминали эльфийские, во всяком случае, в них присутствовала мягкая мужественная красота, уверенная и надежная, под стать его характеру. Волнистые каштановые волосы Кая сейчас были собраны в хвост на затылке, открывая взору сильную челюсть и девственно чистую кожу, которой никогда не касалась бритва. На вошедшую Раду поднялись два прозрачно-зеленых глаза, цвета пронизанной солнцем толщи воды в лесном заросшем озере. Точно такого же цвета были и руки Кая – самое странное, что Раде приходилось видеть в жизни. Ильтонцев недаром называли каменорукими: нефритовые плечи в два раза шире человеческих поблескивали в приглушенном свете ламп, руки состояли из четырех стыковавшихся друг с другом каменных глыб,
Рада в который раз уже подивилась на эти руки. Сейчас Кай снял свою толстую телогрейку, и тело его закрывала рубаха без рукавов, из-под края которой виднелось сочленение кожи и нефрита его плеч. Выглядит, будто карнавальный костюм, подумалось Раде. И правда, Кай словно натянул на свои руки другие, вырезанные из толстой бумаги и раскрашенные, только так лишь казалось со стороны. Он аккуратно поднял руку, бесшумно двигающуюся, и отблески огня подсветили нефрит, загадочно мерцавший изнутри. Толстые неповоротливые на вид пальцы бережно обхватили крохотную фигурку на игральной доске – клешня краба, что пытается взять травинку, - а потом аккуратно переставили ее на несколько клеток вперед. Сидящий напротив Кая Алеор нахмурился и запыхтел трубкой. Насколько Рада успела понять, игроком ильтонец был отличным.
– Что-то ты мало принесла, - заворчала Улыбашка, разглядывая сваленные перед ней на пол дрова. – Мы это спалим в два счета, и потом снова идти.
– Вот и иди, - отозвалась Рада, стряхивая с плеч наметенный на дубленку снег. – А я больше туда ни ногой.
Улыбашка бросила на нее угрожающий взгляд, который незнакомого человека запросто заставил бы отступить или даже выхватить оружие, но ничего не сказала. Лицо маленькой коренастой гномихи пополам себя шире с темными волосами и недобрым взглядом черных, как у ворона глаз, пересекал громадный шрам, оттягивая левый угол рта вверх в вечном оскале, в то время, как вторая половина лица сохраняла полную подвижность. Оттого вид у Улыбашки всегда был грознее некуда, и при взгляде на нее даже бывалые охотники за головами хмурились и напрягались, в любой миг готовые отразить удар. И при этом характер у гномихи был теплее некуда, не считая ее вечного ворчания, ругани и жалоб. Она обожала стряпать и кормить всех своей стряпней, причем отменной, хорошо шила, была хозяйственной, запасливой и аккуратной. К Раде с Лиарой она относилась почти что с материнской нежностью, хоть самой Раде доставалось от нее гораздо больше, чем искорке, но за дело, как та вынуждена была признать.
– Холодно, Рада? – вскинула глаза сидевшая недалеко от гномихи искорка. Взгляд у нее был встревоженный, пальцы на тонких золотых струнах арфы замерли. – Замерзла? У нас есть горячий чай, я сейчас налью тебе.
В который раз уже, глядя в эти серые глаза, Рада задохнулась от нежности, понимая, что ничего не может выговорить, и лишь кивнула ей, неловко принимаясь расстегивать пуговицы дубленки на груди. Даже сейчас, по прошествии долгих месяцев с того момента, как они познакомились, Рада все никак не могла понять, как же это получилось. Какие боги привели Лиару ей навстречу? За что ей была послана эта Милость?
Глаза ее искорки были серыми, как штормовое море, в котором утонули, посыпавшись с неба после грозы, серебристые звезды. Она была маленькой, на голову ниже Рады, гораздо меньше ее, она была хрупкой и изящной, словно маленькая птичка, примостившаяся в ковше больших загрубевших от рукояти меча ладоней Рады. Ее жесткие кудряшки, целая копна, столь густая, что в ней запросто можно было потерять собственную руку, были каштановыми, спускались до самых плеч, и каждый раз Рада мучительно хотела запустить в них пальцы, целовать каждый завиток, прижимая эту маленькую девочку к себе, пряча ее в кольце своих рук, чтобы никогда никакая беда не коснулась ее.
А еще она до сих пор не понимала, почему Лиара выбрала именно ее. Не Алеора, наследника Лесного Дома эльфов, легендарного мрачноватого наемника, о подвигах которого
Лиара засуетилась возле очага, где на полу у самого края пламени стоял закопченный котелок и несколько жестяных походных кружек. Плавным жестом она заправила кудрявую прядку волос за ухо, нагибаясь над чайником и принимаясь заваривать чай. Рада затаила дыхание, когда на фоне языков огня медленно мазнули ее густые, закрученные ресницы, такие длинные, что на них повеситься можно было, такие мягкие, что их хотелось целовать бесконечно. Отблеск огня отразился в темных зрачках Лиары, и Рада с трудом заставила себя отвернуться от нее. Она была слишком хороша в каждом своем движении, в каждом жесте. Она была такой желанной, что от этого нестерпимого чувства ноги подкашивались. Давай, возьми себя в руки. Тебе нужна светлая голова, для всего остального еще не время.
С трудом отвернувшись от Лиары, Рада расстегнула до конца пуговицы дубленки и скинула ее с плеч, небрежно накинув на груду мешков, высящихся в углу. В помещении было достаточно тепло, чтобы она не замерзла в толстом шерстяном свитере, который связала ей Улыбашка за прошедшие дни. Правда вот, гномиха и слушать ничего не захотела, когда Рада заикнулась о том, что любит черный цвет, заявив, что к ее пшенично-золотистым волосам и синим глазам гораздо лучше подойдет голубой. И теперь на плечах Рады был небесно-голубой свитер крупной вязки с вышитыми на груди желтыми птенчиками, - предмет бесконечных шуток и зубоскальства Алеора и таких же бесконечных стонов Редлога, чьей пряжей для его изготовления Улыбашка и воспользовалась.
Сейчас в ее руках тоже негромко щелкали спицы: гномиха быстро вязала второй свитер, темно-зеленый с серебром для Лиары. Рада не стала спрашивать, почему она сама у Улыбашки ассоциировалась с птенчиками; частично потому, что ей было все равно, частично потому, что боялась услышать ответ.
Они жили в этой подземной пещере уже неделю, с тех самых пор, как ввалились сюда, знатно перепугав медведя Редлога,а следом за ним и самого хозяина. Первые три дня у Алеора ушло на то, чтобы уговорить Редлога отправиться вместе с ними за Семь Преград и провести их подземным ходом, минуя первые пять преград: именно так Алеору удалось спастись в прошлый раз, когда семь сотен лет назад он вместе с командой храбрецов отправился туда стяжать славу. Правда, все храбрецы нашли за преградами лишь смерть, а сам Алеор спасся чудом только потому, что где-то между Серой Гнилью и Летающими Островами на поверхность земли выходил один из тоннелей, прорытых Редлогом для хранения добра. И когда Алеор уже почти что умирал, отравленный ядовитыми испарениями, в одиночку пытаясь хотя бы доползти до шестой преграды, в земле перед ним и открылась искусно замаскированная дверь, а оттуда прямо на эльфа выглянул Редлог. Так они и познакомились много лет назад. Впрочем, сам Редлог предпочитал не обсуждать эту тему и обходить ее стороной, его она почему-то нервировала.
В конце концов, Алеор сумел уговорить странноватого мародера отвести их за Семь Преград по тому самому тоннелю, с помощью которого Редлог вынес его обратно давным-давно. На важность их миссии – необходимость нейтрализации выхода на поверхность Черного Источника, расположенного за Семью Преградами, пока никто не наложил на него руки, - Редлогу было глубоко наплевать. Казалось, гораздо больше его волновал тот факт, что Алеор привел с собой много народу в его тайное логово, что эти непрошенные гости слонялись по коридорам и то и дело натыкались на его сокровища, что кто-нибудь из них мог позариться на с таким трудом собранное барахло. Только когда Алеор клятвенно пообещал, что они не возьмут ни одной крохотной монетки или черепка, а все остальные поклялись, что никому никогда не расскажут об этом месте, Редлог согласился провести их по тоннелю, а сам отправился на разведку, наказав своему медведю следить за тем, чтобы никто из них не нарушил свое слово.