Песочный дом

Назаров Андрей

Шло время.

Война 14-го года. Февральская революция. Отречение. Октябрьский переворот. Гражданская война. Безработица. Разруха. Голод. Инфляция. НЭП. 1923 год. Стук в дверь. Черкес. Брат. Газыри. Честный глаз. Баран.

– Совсем плохой человек новый сосед. Поверишь, по старому плачем. Скажи, дорогой, сколько ты теперь за убийство берешь?

Обморок.

Данауров очнулся из него совсем другим Данауровым, а именно тем, что зимой и летом сидел у шестого подъезда Песочного дома, постукивал палкой, о которую спотыкались прохожие, и сосредоточенно ничему не верил. А история его обмана ходкая монета Песочного дома - со временем потускнела, вышла из обихода и попала на свалку, в бесформенную

груду довоенного хлама, где была найдена братьями-Сопелками, сточена до золотого блеска и спрятана в кладе у кирпичного забора.

# # #

Данауров, оказавшийся единственной жертвой фальшивой бомбы, мок, мерз и хирел под проломленной крышей. Сестра его ежедневно просила домоуправа Пиводелова переселить старика в другую комнату: по причине эвакуации жильцов свободных квартир в Песочном доме становилось все больше, но домоуправ Пиводелов имел на них свои виды и в комнате с потолком отказывал. Он мирно выслушивал разные слова, выражавшие сомнение в его нравственных качествах, которые сопровождались трясением темных кулачков в опасной близости от лица. Лицо это, под тщательно расчесанными седыми локонами, имело правильные, но несуразно мелкие черты, сформировавшие замкнутую, упорную в своем эгоизме натуру. Разглядывая старческие кулачки, Пиводелов прислушивался к сводке Информбюро, доносившейся из черной тарелки репродуктора, и размышлял.

Фронт приближался. Война приобретала опасный оборот, угрожая погрести ею же открытые возможности, и комбинация с песочной бомбой оставалась нереализованной. За суетой и бесконтрольностью военного времени Пиводелов сумел заактировать нанесенный ею урон как огромное разрушение, произведенное настоящим взрывом, но дотацию на восстановление выхлопотать не мог: самые тайные и могущественные связи были бессильны, пока враг угрожал городу.

Сводка окончилась, вызвав на лице Пиводелова, за которым неотрывно наблюдала сестра Данаурова, должное патриотическое чувство. Отчаявшись встретить взгляд домоуправа, сестра потянулась к лицу трепетным кулачком, и Пиводелов уловил конец сложного речевого периода:

– ...погибать от песочной бомбы, несчастного старика.

"Песочная бомба, - подумал Пиводелов.
– Кому песочная, а кому - золотая. Впрочем, это миф - бомба как бомба, забыть пора. Некстати там этот старик".

– Миф, - произнес домоуправ.

– Что?
– переспросила старуха.

– Мираж, - пояснил домоуправ.
– Забудьте. Бомба как бомба. А комнату он получит. Теплую.

# # #

Утром шестнадцатого октября тысяча девятьсот сорок первого года, торопливо спустившись с лестницы, Машенька наткнулась на отогревшегося Данаурова, который застрял с табуреткой в дверях подъезда. Она попыталась протолкнуть негнущегося старика, но сама оказалась зажатой между ножек табуретки. В минуту рассчитанное время пути стремительно уходило, угрожая лагерной неизвестностью. Данауров галантно, но настойчиво пропускал ее вперед, чем только осложнял положение. Наконец Машенька отчаянным усилием вырвалась из дверей, отбросила вцепившуюся табуретку и побежала на завод. Лиловые срезы дома расступились, за чугунной решеткой забора открылись постройки, наспех поставленные вдоль аллеи для дезориентации немецких самолетов. Отодранные листы фанеры хлопали на ветру. Листья, до срока побитые морозами, свернувшиеся и черные, цеплялись за ветви, как мертвые зверьки.

Осень 41-го года была бесснежной зимой. Мерзнущие очереди у распределителей проклинали ранние холода, сковавшие пахоты и раскисшие осенние дороги, которыми, как асфальтом, катили теперь на Москву танки Гудериана. Машенька бежала, слыша свое дыхание. Ухо нашаривало привычные звуки отдаленной канонады и проваливалось в пустоту. Стыли противотанковые ежи, чугунной щетиной перекрывая шоссе.

За "Яром", на пустыре, букетами торчали зенитные стволы и, как тропические звери, горбились под брезентом дальнобойные орудия. Свернув на Беговую, Машенька оказалась за дощатым заслоном, миновала его и выскочила к толпе, сбившейся у проходной под бумажным объявлением. "Товарищи! Завод эвакуирован. Добирайтесь до Горького", - прочла она надпись, пузырящуюся на ветру - над головами людей, в рост поднятых рук. Машенька огляделась. Прежде казалось, что она знает едва ли не всех на заводе, но лица, выхватываемые взглядом из толпы, были чужими, искаженными непониманием и страхом. "Это из цехов, - думала она.
– А где же наши?"

– Вы не видели кого-нибудь из планового?
– спрашивала Машенька, но непонимающие лица ускользали.

Толпа зашевелилась, подтащив ее к створу металлических ворот. За ними на территории завода мелькали люди в ватниках.

– Почему они там?
– невольно вскрикнула Машенька.

– Почему нас не пускают?
– отозвалось из толпы.

– Это не наши, это монтажники.

– Демонтаж оборудования, - спокойно объяснила женщина, обернув к Машеньке белое лицо.

Что-то холодное, окончательное стояло в ее глазах, и Машенька отшатнулась.

– Нет, - сказала она.
– Нет, нет.

Кожаное плечо ткнулось в спину, и простуженный голос произнес над ухом:

– Минеры. Минируют на случай...

Раздалось оглушительное жестяное прокашливание.

– Механический, направо!
– приказал в рупор жестяной голос.
– Товарищи из механического, отойдите направо!

Общее замешательство всколыхнуло толпу, затянуло Машеньку в круговое движение.

– Направо!
– надрывался рупор, но ни права ни лева у толпы уже не было.

– На завод! Пустите на завод!
– кричал кто-то, срывая голос.

Гулко отозвались взятые на цепь металлические створы.

– Темкин!
– закричал вынырнувший перед Машенькой человечек с прижатым к груди вздутым портфелем.
– Темкин!
– повторил он с детской настойчивостью, шаря взглядом по лицу Машеньки.
– Где Темкин? У меня деньги сборочного. Возьмите, отдайте Темкину!

Машенька отшатнулась от протянутого портфеля, выбилась из беспредметного кружения толпы и побежала.

– Темкин!
– визжало вслед.

– Механический, направо!
– рокотало с жестяной безнадежностью.

– Пустите на завод!

– Ворота!

– Деньги сборочного! Темкин!

Разбежавшись, Машенька почувствовала, что не сможет завернуть за угол, что налетит на противотанковые ежи, перегораживающие шоссе, и, изменив направление, ударилась со всего хода в одинокий клен на углу. Она обхватила руками грубый, иссеченный осколками ствол, переводя дыхание, подняла голову вверх. Мертвыми зверьками висели листья - мертвыми на мертвых ветвях. Нога неловко шарила по срезу земли у ствола, никак не попадая на ровное. Позади, у заводских ворот, хрипел жестяной рупор, тщетно пытаясь успокоить взбудораженную толпу.

В поисках спасительной зацепки мысль Машеньки торопливо облетала опустевший город, ощеренный ежами и колючей проволокой. Вновь и вновь перебирала Машенька узы своей короткой жизни - школьные и студенческие знакомства, - но оборванные войной веревки вытягивались без сопротивления. Рванул ветер, просвистел в металлических нагромождениях и сухим, трупным шевелением отозвался в замерзшей кроне. Тогда Машенька оттолкнулась от дерева и побежала домой, обгоняя торопливых прохожих. У ворот она остановилась, спрятала лицо между чугунными прутьями, пытаясь сосредоточиться, но мыслей не было. Был пустой двор, песчаная насыпь земли с рельефным перепадом, похожая на опустевшую сцену, и сердце, стучавшее у горла.